Глава 8

Город назывался Игл-Пасо. Судя по карте, которую он приметил на бензоколонке, они находились недалеко от Ларедо. Назвавшись Джимом Будриком, Хенсон купил в Сан-Антонио подержанный кабриолет «форд» 1952 года.

Они поселились в Старом деревянном отеле. Его вестибюль выглядел довольно современным, но комната, в которую проводил их дежурный, таковой не оказалась. Потребовалось подняться на два этажа и пройти по длинному коридору, чтобы попасть в нее.

Из мебели там присутствовали старая железная кровать, выкрашенная белой краской, старый туалет, стул и несколько плечиков для одежды. Впрочем, номер был чистеньким, и, возможно, в дальнейшем их ожидали гораздо худшие помещения. Ладно, во всяком случае, они уже проделали немалый путь от Чикаго.

Хенсон сбросил пиджак и ботинки, растянулся на кровати и принялся наблюдать, как раздевается Ванда.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

Она сняла через голову платье и расстегнула лифчик.

— УСталой. Но со мной все в порядке. Сколько мы сегодня проехали?

— Немного. Мы же возвращались в Дилли, чтобы починить радиатор у того мексиканского горе-механика. В общей сложности не больше пятисот километров.

Ванда повесила лифчик на спинку стула.

— Уф! Какое облегчение! А сколько осталось до Ларедо?

Хенсон посмотрел на карту.

— Расстояния здесь не обозначены, но, судя по всему, где-то между двумястами пятьюдесятью и тремястами километрами.

Ванда сняла юбку и свои крошечные трусики.

— Ты должен знать точно, потому что ты инженер.

— Да, мне хотелось бы им быть.

Ванда наклонила голову, чтобы лучше рассмотреть корни волос в потемневшем от старости зеркале туалета.

— Черт! Мне опять надо краситься! Корни уже почернели.

Хенсон бросил карту на пол.

— До чего я буду счастлив, когда это кончится!

— Почему?

— Ты мне нравишься такой, какая ты есть, натуральной.

Ванда слегка повернулась, чтобы спросить:

— Ты говоришь я тебе нравлюсь?

— Я имел в виду, что люблю тебя.

Ванда вытащила из своего саквояжа бутылку с краской и перед тем как отправиться в ванную, присела на край кровати.

— Это приятно. Ты понимаешь, что я тебя тоже люблю?

Хенсон погладил шелковистую кожу молодой женщины.

— Уверяю, что это взаимно» — улыбнулся он.

— Я тебе еще не надоела?

— А разве похоже?

— Нет, — призналась Ванда и тоже растянулась на кровати, не выпуская из рук краску. — Я и не думала, что подобное счастье возможно. Обними меня, Ларри. Только на секундочку, прошу тебя!

Ты же знаешь, что случится.

— Это плохо?

— Нет.

Хенсон повернулся на бок и сжал ее В объятиях. Происходящее казалось ему совершенно естественным, так и должны вести себя друг с другом мужчина и женщина. Ванда любила заниматься любовью. Она делала это не по обязанности и не по прихоти. У нее все получалось естественно, как дыхание. И он до сих пор не обманул ее ожиданий. Она прижалась к нему и спросила:

— Как, по-твоему, нам удастся пересечь границу?

Хенсон поцеловал ее в кончик носа.

— Без проблем, если верить механику из Сан-Антонио. Вот потому я и подписался: «А. А. А.» («Американская автомобильная ассоциация»). Если я правильно запомнил, администрация находится на авеню Сан-Бернардо, мне только придется попросить у них туристскую карточку на имя мистера и миссис Будрик для проезда в Мексику. К тому же такой документ действителен в течение шести месяцев, а не тридцати дней, как нам заявили в Чикаго. А за шесть месяцев никакой черт не помещает мне упорхнуть очень далеко.

— А язык?

— Я говорю по-испански, как по-английски. Я изучал его в колледже и с тех пор постоянно практиковался, пользуясь любой оказией, например, беседовал с нашими инженерами, возвращавшимися из Латинской Америки. Кто знает? Возможно, я предчувствовал наше с тобой путешествие.

— Внимание! Мои губы находятся рядом с твоими.

Хенсон поцеловал Ванду в висок и принялся искать бумаги Джима Будрика в кармане пиджака, висевшего на спинке стула. Они были в полном порядке и содержали паспорт с темной фотографией и свидетельство о рождении. С перекрашенными волосами, побритый, Хенсон походил на него так, как только может оригинал походить на старый снимок. Он положил документы обратно в карман. Нет, у них не должно возникнуть неприятностей при переезде через границу. А как только они минуют Рио-Гранде, никто уже не станет интересоваться бумагами. У Будрика не было семьи. Единственная опасность заключалась в том, что им мог встретиться человек, знающий о смерти Будрика и знакомый с Хенсоном, который начал бы вопить на всех перекрестках, кто они на самом деле. Ванда облизнула пересохшие губы и промолвила:

— Может, тебе уже хватило меня? Ты предпочел бы, чтобы я занялась своими волосами?

— Нет,— ответил Хенсон и притянул ее к себе.

С блестящими от счастья глазами Ванда спустила босые ноги на пол и встала.

— Вот теперь хорошо,— заметила она.

Хенсон смотрел на нее, пока она не исчезла в ванной комнате. Потом подобрал с пола брюки и трусы и положил их на стул рядом с пиджаком. Снова растянувшись на кровати, он опять и опять задавал себе вопрос: кто же мог убить Ольгу? В газете, купленной в Сент-Луисе, он прочел, что перед смертью Ольга была изнасилована. Какая горькая ирония для Ольги — умереть подобным образом.

В той же газете писали и о смерти Коннорса, но ни одно из преступлений не связывалось ни с Хенсоном, нй с Вандой, ни с их исчезновением из Чикаго. Это беспокоило его. Лейтенант Эган мог специально прикинуться простачком, беседуя с Хенсоном. Но Хенсон уже тогда понял, что лейтенант знает свое дело. Более того, бегство Хенсона в компании с Вандой представляло Эгану возможность обратиться в ФБР, а тамошние джимены были тонкими штучками. Напав на след, они не останавливались, пока не доводили дело до конца.

Не исключено, что полиция затеет с ними игру, как кошка с мышкой, пока не задерживая Хенсона и Ванду, а в действительности заманивая их в западню.

От подобной перспективы у Хенсона на лбу выступил холодный пот. Чтобы немного успокоиться, он закурил сигарету. Еще ему хотелось напиться. Как только Ванда закончит с волосами, они пойдут обедать, и как следует выпьют. Он надеялся, что алкоголь ему поможет. Впрочем, он не успокоился бы даже тогда, когда они достигли бы Мозамбика и устроились на работу. Даже там он не перестанет нервничать. Всю свою жизнь он будет бояться.

Тем временем Ванда с мокрыми волосами, пахнущими краской, появилась на пороге ванной.

— Вот, одно дело сделано, — сказала она, присела на край кровати и нагнулась, чтобы Хенсон мог проверить, хорошо ли выкрашены корни.— Ну как?

Хенсон старательно обследовал каждую прядь.

— По-моему, нормально, — сообщил он.

— Отлично,— кивнула она, растягиваясь рядом с ним.— Уф! До чего же жарко! За восемь долларов в сутки они могли бы хоть вентилятор поставить!

— Да, конечно! — Хенсон зажег сигарету и дал ей затянуться.— А теперь, если бы ты оделась, мы бы пошли пообедать и пропустить стаканчик.

Ванда выпустила идеальное колечко дыма.

— Сейчас, — сказала она и посмотрела на Хенсона. — Ты переживаешь, Ларри?

— Немножко.

Она повернулась и прижалась к нему.

— Не нужно. Вот увидишь, все устроится как нельзя лучше.

— Откуда ты знаешь?

— Инстинкт, конечно. Мне пришлось бросить школу, чтобы пойти работать, и только потом я смогла поступить в коммерческий колледж. И все то, чему меня учили, я почти позабыла. Скажи, Ларри, я не слишком хорошо печатаю на машинке?

— Я встречал лучших машинисток.

— И я нуль в орфографии?

— Да, есть люди более грамотные.

— Тогда почему же он так поступил?

— Кто он? Поступил как?

— Мистер Хелл. Он перевел меня из архива к тебе секретаршей, когда твоя секретарша вышла замуж.

— Понятия не имею.

— Да еще после того, как я ему отказала!

— Возможно, он увидел в тебе скрытые таланты, а, возможно, он просто филантроп.

— В каком смысле?

— В таком, что он решил устроить тебя на хорошее место.

— Он?!

Хенсон задумался. Ванда была права. Джек Хелл никогда никому не помогал. Он провел свою жизнь, занимаясь только собой и с безразличием относясь к остальному человечеству. Для него все мужчины и все женщины на свете существовали лишь для того, чтобы он мог использовать их в своих целях.