А копье все быстрее и быстрее раскручивалось в его ловких руках. Взмыло вверх над головой, исчезло в ярких солнечных лучах, повисло черной точкой и, клюнув наконечником, разгоняясь, полетело вниз. Радогор, чуть пошевелил ногами, и без замаха, резко над головой, выбросил руку навстречу копью. Копье вонзилось в землю в пальце от его ноги. И распалось на двое, разрезанное ударом его руки. И толпа ахнула. Не было в его руке ни меча, ни ножа, а мореное до каменной твердости, ратовище развалилось, как сухая ветка.

Перехватил в левую руку лук и поправил тул, чтобы удобней было хватать стрелы. Кровь гулко колотилась в висках, а глаза не отрывались от поставленной ребром к нему, не толстой плахи. Замер, успокаиваясь, затаил дыхание и растянул турий лук. Глаза сошлись в щелку. И снова показалось воеводе, что не молоденький парнишка, матерый вой, не раз познавший вражескую кровь, растягивает лук. Вран, примостившийся было на его плече после баловства с копьем, поднялся не высоко над головой.

Все движения слились в одно так, что всем показалось, будто только раз и растянул он свой жуткий лук, а в доску дробным стуком, одна за другой, прочертив дорожку, воткнулись стрелы, дразня взгляды подрагивающим оперением.

А лук уже лежит у его ног. Махнул рукой и золотистые звездочки сверкнули в воздухе. И все пять метательных ножей воткнулись в плаху до половины лезвия.

Краска медленно отливала от его лица.

— Дедко заставлял с утра до вечера стрелы метать целыми седьмицами. — Пояснил он, стыдливо отворачивая взгляд в сторону. Как бы опять за похвальбу не сочли — Порой по не одной жиле в лохмотья снашивал. Только лук иной был, помягче.

Смур, из — за спины, наклонился, поднял лук, и потянул за тетиву. И побагровел, поняв, что ему не под силу растянуть грозное оружие. Оконфузился перед народом. И незаметно оглянулся, не смотрит ли кто на него?

— А ты не так, сударь воевода, тяни. — Посоветовал Радогор, заметив его движение. И шепнул. — Ты не жилу, ты луковище от себя гни, тогда стрела сама слетит. И поддается он тогда руке легче. С коня можно бить опять же хоть человека, хоть зверя. Или птицу.

Смур, хмуро выслушивал его совет. В душе его все перевернулось. Малолеток советы воеводе дает. Лук натужно заскрипел, растягиваясь, в его руках. Но одним духом пять стрел?

— Оставайся, Радогор. Правой рукой тебя сделаю. Старосты в городе больше не будет. Не позволю. Пря и разноголосица от них. А там и всю дружину под тебя поставлю. А на первых порах, чтобы кривотолков не было, сам с тобой похожу.

Не зазорно воеводе просить такого воя, подумалось ему. Можно гордыню переломить. И дружине не зазорно у него будет под рукой ходить. Притерпятся. А если хоть что — то у парня переймут. Городу безбоязненно жить. А уж о том, каких сил нагуляет, когда в возраст войдет и подумать страшно.

— Говоришь, волхвом твой дед был? — Ратимир до сих пор не разгладил брови. На колдовство смахивает умение. — А откуда же ему такой бой ведом?

Радко нехотя пожал плечами. Азарт прошел, а на смену ему пришло тягостное равнодушие.

— Был волхвом. А кем прежде? Только он один знает, но ужу не скажет А меч этот в честном бою, в поединке, взял. Учил же без колдовства. Только я и сам многое знал. Да такого, что и волхв не знал. А что да откуда, и сам не скажу.

— Учил и волхвованию. Но думаю, что больше тому, что в воинском деле сгодиться может. — И смело посмотрел в глаза старшине. — Так, что? Берешь в дружину? Или мне другую дружину искать?

Старшина еще туже брови свел. И на меч из — под бровей косые взгляды бровей косые взгляды.

— Бери, старшина. Не прогадаешь. — Шепнул ему кто — то из — за спины. — А то и вправду с другой дружиной уйдет. Молва о нем и над пристанью прошумела. А сегодня еще больше заговорят. Любой старшина с руками оторвет.

Будь Ратимир один, сам по себе, и глазом бы не повел. Тут же бы в напарники взял. Когда же люди под рукой, забота… Живыми всех вернуть надо семьям. Ни одного дорогой не оставить. А парень и правда всем взял. И как все, если посмотреть. Портки стиранные перестиранные ветхие в старенькие сапоги заправлены. Рубаха без рукавов, не по здешнему, в портки заправлена и поясом перетянута. А рядом со всеми — пришлец! Под рубахой руки и грудь бугрится. Наружу выпирают. да только много тайн, о которых он и сам не ведает, над головой у него висит. И Смур смотрит на него с надеждой. Взглядом давит… Откажись, де, старшина. Оставь парня.

А Радогор помолчал ровно столько, сколько надо, чтобы соблюсти приличия, и снова с вопросом.

— Так что, сударь Ратимир, искать ли мне иную дружину?

Старшина отвернулся, чтобы не встречаться с его взглядом. И взгляд холодный, требовательный. И неохотно, скрепя сердце, ответил.

— Не завтра уходим. Время есть. Думать буду. А ты все же с мечом в городе не светись. Я худого не поссовету. Не все знают, каков ты есть. Могут и позариться.

Ягодка, до поры до времени молчавший, что — то расслышал в его голосе и тут же вмешался, огласив площадь громовым рычанием. А ворон с плеча Радогора пытается заглянуть в опущенные глаза Ратимира. И тот, не выдержав, рассмеялся.

— Нет уж, уволь. Поищи кого другого, а я и так проживу. — И уже мягче повторил. — Думать буду, Радогор. А что надумаю, пока и сам не знаю. Еще седьмицы три проживем здесь, не меньше, пока лодии опростают и снова до верху заполнят. Ленивые торги ныне.

Радко помрачнел, зато Смур не скрывал своей радости. И потащил его в трактир, приговаривая дорогой.

— Вот и славно, Радогор, вот и славно. Пойдем к столу, а там и поговорим не торопясь да по порядку.

Поискал глазами кого — то в толпе и, не найдя, поманил рукой Старшину.

— Ратимир, и ты с нами. Помянет старосту Остромысла, пока волхвы в его последний путь снаряжают. Не всегда такой был. Добрым хозяином начинал. Рачительным. Заботливым.

Невзгода только того и ждал. Зашумел вокруг стола, засуетился. Смахнул со стола серебро исчез, оставив на нем блюда и тарели с угощениями.

— Я что тебе хочу сказать, Радогор. — Смур опрокинул чарку в рот и подхватил из блюда изрядный кусок соленой рыбы. — Отговаривать не буду. Раз надумал идти. Сколько не уговаривай, все равно уйдешь. Но верю, не хочу не верить, вернешься. Сам по молодости таким был. Готов был с закрытыми глазами бежать на все четыре ветра. Стрась, как охота было увидеть, что там за виднокраем делается, кто там живет. И бегал… Как Ратимир с дружиной ходил. И под набольшими людьми в чужих землях ратился. А как набегался, домой потянуло. Так и ты. Говорил уже и еще раз скажу… врата города всегда будут тебя ждать, Радогор, открытыми. Вот!

Наполнил ковшом чарки по другому разу, себе и Ратимиру.

— Вот Ратимир еще не набегался. Так ли говорю, старшина?

Ратимир чуть заметно кивнул головой.

— Но и он скоро набегается. А может и скорее, чем сам думает. — Задумался и потеребил бороду. — О чем это я?

Хмельной напиток сбил воеводу с мысли. Перебрал их по одной и выскреб нужную.

— Так вот я и говорю.

Кажется удалось таки выбраться на торную дорогу.

— Пока Рратимир думает да гадает, подучил бы ты моих толстолпятых, Радогор. может, и запомнят чего….

Радогор давно заблудился в его путанной речи, а поэтому слушал в пол — уха, всецело занятый окороком, которого в прошлый раз так и не удалось поесть до сыты. Покойный староста помешал. А еще и рыба, которая в их озерце не водится. Белая. Мясистая и нежная. Сама во рту тает. Торопливо проглотил все, что во рту было и немного виновато, проговорил.

Меня дедко, сколько себя помню, всю жизнь шпиговал. А всему так и не успел обучить. Как же мне успеть.

Смур повеселел.

— Так я и не прошу, чтобы ты их научил так же с мечом и копьем управляться. Да и что — то они сами умеют. А я тебя серебром отблагодарю. У тебя поди карман пуст? И одежонка у тебя не как у воя. Ладная, но не как у воя.

— Я железо на себя не одену. — Решительно, хоть и не внятно, проговорил радогор. И для убедительности помотал головой. — в ней не поворотишься и долго не набегаешь. Если меч не оборонит, так и железо не спасет.