А Радогор остановился около стола, обвел невольного пленника вокруг него и, чуть прижав искалеченные пальцы, вернул его на место.

Ратимир, предчувствуя неприятности, незаметно, обогнув очаг, зашел кампании за спину.

— Сиди смирно. — Заботливо предупредил он. Разом протрезвевшего воя, и обвел присутствующих быстрым взглядом. Вино здесь лилось не ковшами, ушатами. Бороды залиты вином и жиром. — Упадешь.

Без паузы, наклонился и легко развел руки, удерживающие трактирщицу, на глазах ошалевшей от его дерзости, пьяни и тихо велел.

— Беги отсюда, женщина, и поскорее.

Первым опомнился тот, у кого он отнял его, как всем казалось, законную добычу. Из его горла вырвался яростный рев. Он вскочил, опрокидывая лавку, и разразившись похабной, как догадался Радогор, бранью и замысловатыми, — что с него взять, моряк, — проклятиями, бросился на Радогора. Замахнулся во всю пьяную ширь… и его кулак пролетел мимо лица обидчика. А Радогор качнулся в сторону, пропустил, направленный в лицо, удар, перехватил руку и развернулся на каблуках. Забияка не удержал равновесия и ткнулся мордой в стол А его рука переломилась с громким хрустом. Кость порвала грубую кожу и вылезла наружу.

Радогор же, так и не сказав ни слова, повернулся и направился к своему столу.

Столь быстрая расправа над приятелем не только не обескуражила его друзей, а еще больше раззадорила. Опрокидывая столы и лавки. Круша и ломая их сапогами, они беспорядочной толпой, и бросились на него с кулаками. А кто — то, кого Ратимир не заметил, — события развивались слишком быстро, — метнул в него свой боевой нож. И не, имея уже возможности, предупредить его, невольно вскрикнул. Рука Радогора дернулась и цапнула воздух. Нож оказался в его ладони и тут же, без замаха, вернулся владельцу. Но тот был не так ловок и нож с хрустом вошел в глазницу по самую рукоять.

— Уйдите сами. — Тихо, без каких — либо интонаций снова произнес он. — Или унесут. Но уже мертвых.

В его голосе не было угрозы, только предостережение. Но его слова заставили похолодеть Ратимира. Искалеченные пальцы пьяного дикаря и тот, кого сразил собственный нож, убедили его в серьезности и искернности его слов. И он, перепрыгивая через поваленные столы и лавки, заторопился к нему на помощь. Если только не опоздает. А то и помощь не понадобится. Радогор был скор и разворотлив, как рыба в прибрежных зарослях. А его удары неожиданны и разили наповал. Он был везде и нигде одновременно. Казалось, что вот — вот кулак безжалостно раздробит, перемешает все кости на его лице. Но кулак почему — то летел мимо, а его противник летел в другую сторону. Или вслед за кулаком. Или валился на заплеванный пол в беспамятстве тут же у ног Радогора. А Радогор тут же исчезал, чтобы появиться в другом месте. Взлетал над толпой и его пята била в косицу, повыше уха. А его локоть в то же время ломал шейные позвонки или дробил череп. Такого еще Ратимир не видывал. И как завороженный следил он за этим, даже не боем и, тем более не дракой, побоищем. Потому, как то, что видели его глаза нельзя было назвать ни тем, ни другим. Истребление, хладнокровное и беспощадное, на полное уничтожение. Вот как это называлось на простом и понятном всем языке.

Нож вскинулся над головой. И Ратимир без труда угадал, куда нацелится остро заточенный клинок. Сверху, в ключицу, рядом с шеей, а дальше прямой дорогой в сердце. Радогор успел остановить удар, подставив левую руку, а правой рукой раскрытой ладонью нанес короткий удар снизу, в подбородок. Голова неестественно дернулась, завалилась назад с не громким хрустом, и Ратимир понял, что у того сломаны шейные позвонки. Еще одна голова оказалась зажата локтем. Резкий поворот и тело тяжело рухнуло на пол

Ратимир сделал уже не одну попытку, чтобы пробиться к нему, но всякий раз оказывался отброшенным к стене. А пьяные дикари, зверея все больше и больше, бросались на Радогора с дикими криками, чтобы всякий раз налететь на подставленный кулак или вытянутую ногу. И почти всякий раз эта встреча оказывалась смертельной. Его удары не могли остановить ни кожаные доспехи, ни рогатые шлемы.

В воздухе уже вовсю мелькали ножи. И тогда в уши ударил грозный рев разъяренного бэра. А двери с треском распахнулись и с грохотом влетели в трактир. И к первому звериному реву добавился еще один. Ягодка, словно предчувствуя беду, поспешил откликнуться на зов друга.

А вслед за бэром в трактир влетел и воевода Смур в сопровождении двух десятков воев, за которым сбегала трактирщица, вызволенная Радогором.

— Прекратить! — Рявкнул воевода.

Но его раскатистый голос утонул в реве разъяренной толпы, который не способен был заглушить и голос бэра.

— Упереть копья! Давить щитами к стене!

Взгляд опытного воина разом охватил поле боя, отметив застывшие в неподвижности, тела.

— Вязать всех и в яму! А как проспятся, взять с них виру за обиду городу, побросать в лодии и отправить прочь с наказам, что ворота города для навсегда закрыты.

Появление бэра и его рев настолько обескуражили скандальных гостей, что они на миг растерялись, а воины Смура воспользовавшись этим, сдвинули щиты и, разом навалившись, придавили их к стене. Ратимир воспользовался этим и, прыгнув вперед, своим плечом оттеснил Радогора в сторону. Тело словно на скалу налетело. И болью отозвалось

— Остальное без тебя управят, Радогор.

А бойцы и впрямь управлялись. За обиду своего юного учителя ратовищ не жалели, рьяно исполняя указ воеводы. Несколько шагов и копья сделали свое дело. Забияки оказались загнанными в угол, оставив на поле брани тех, кому не повезло во встрече с Радогором.

— Вязать! — Не сдерживая гнева, повторил команду Смур.

Но и прижатые к стене полночные задиры не думали сдаваться, пытаясь отбиваться ножами, а один из них даже умудрился дотянуться до страшного двулезвийного топора и одним ударом снес наконечник с копья Гребенки. Гребенка, подлым образом оказавшийся обезоруженным, ткнул, озвереем обрубком копья в просторное брюхо своего противника и тут же ахнул его сверху между коровьих рогов. Воин зевнул ртом, закатил глаза и мешком рухнул под ноги. Наука Радогора начинала сказываться.

Пример Гребенки оказался как нельзя кстати. Бойцы, злость которых начала брать верх вопреки наказам Радогора, над разумом, и они во всю заработали щитами и копьями, без всякой жалости охаживая возмутителей спокойствия.

Прошло совсем немного времени и все они были самым добросовестным образом стянуты ремнями и свалены грудой за порогом постоялого двора. А воевода Смур, высоко поднимая ноги, чтобы не наступить на мертвые тела, обходил, обозревая побоище и качал головой.

— Они достали ножи, воевода. — Сдержанно, но в тоже время, словно виновато вместо Радогора, проговорил Ратимир. — Можешь сам посмотреть. Валяются под ногами. И напали первыми. Не ждать же ему было, когда они к горлу полезут с теми ножами. А всей то его вины было, что вступился за женку… и попытался урезонить всех.

— У него это хорошо получилось. — Хмуро пробормотал Смур. — Сломанная шея, разбитая грудь и вместо головы месиво из костей и мозгов успокоят надолго кого угодно. Могут потребовать виру за убитых.

Ратимир сразу понял причину беспокойства воеводы. И осторожно заметил.

— Радогор такой же гость, как и они. А коли так, то город не должен платить виру.

Смур поморщился, сетуя на непонятливость старшины.

— Я могу заплатить виру и за убитых, и за покалеченных. Это не много, если принять во внимание виру за обиду городу. И за погром в трактире. Я о другом, сударь Ратимир. они могут вернуться, если сочтут, что виру за кровь можно взять только кровью.

Старшина бросил быстрый взгляд на убитых и калечных, на сконфуженно стоящего в стороне Радогора, который уже полностью проникся виной за те неприятности, которые он причинил воеводу и городу. Остановил взгляд на бэре, стоящим у левой ноги парня и выложил последний довод, который не смог бы оспорить и хитроумный Остромысл.

— Эти, — Указал он взглядом на трупы, — были с ножами. А он нет. Кроме того, сударь воевода, я здесь еще не видел и капли крови. Все чисто, если не считать битой посуды и сломанных столов.