«Хаттауэй-Хаус» считался лучшим отелем в городе, там не связывались с людьми, у которых карманы не были набиты монетами. Hо очевидно, водитель такси подал какой-то сигнал клерку за стойкой, ибо последний приветствовал меня улыбкой и не потребовал платы вперед.
Он выложил на конторку ключ и спросил:
— Не пожелаете ли вы чего-нибудь в номер, сэр?
— А что вы можете предложить?
— Все самого лучшего качества: виски, женщину, если угодно.
— Женщину? Какого сорта?
— Не будете разочарованы.
— Может быть, после.
— Конечно, конечно, как захотите.
Служащий в форме проводил меня наверх, получил свои пять долларов и сказал, криво ухмыльнувшись:
— Если вам что-нибудь потребуется, спросите Джека. Это мое имя. Я бы мог выполнить для вас поручение в городе.
У него были маленькие хитрые глазки человека, который знает все наперед.
— Договорились,— кивнул я.
И он вышел, притворив за собой дверь. Я повернул в замке ключ, накинул цепочку и сбросил с себя одежду.
Потом достал из чемоданчика чистое белье и носки, вместе с бритвенным прибором положил все это на кровать, а снятое запихал в чемодан: решил завтра утром выкинуть барахло в первую попавшуюся урну. Но сейчас я хотел только вымыться, да так, чтобы кожа скрипела под пальцами, а потом скользнуть между свежими простынями н спать до тех пор, пока не почувствую себя бодрым и готовым приняться за дело.
Меня разбудило солнце. Сначала пощекотало пятки, потом потихоньку добралось до. самого носа, и мне пришлось открыть глаза. Я встал и подошел к окну. День выдался чудесный, теплый, даже город казался приятным в сиянии утра.
Глядя из моего номера, вы бы никогда не подумали, что горожане называют это место «Маленьким Рено»: бесчисленные .салоны и казино еще не открывались, улицы были тихи и пустынны, если не считать редких прохожих, спешащих за покупками.
Я принял душ, чтобы окончательно проснуться, побрился и, позвонив в бюро обслуживания, попросил принести мне завтрак. Затем телефонистка соединила меня с магазином модной мужской одежды, и я продиктовал список нужных вещей.
Не успел я покончить с завтраком, как в номер, предварительно постучавшись, ввалился сияющий клерк из мужского магазина в сопровождении портного. По счастью, я отношусь к тем людям, которым подходит любой готовый костюм: им не пришлось долго со мной возиться, хотя, конечно, хилым меня не назовешь.
Удалились они очень довольные, унося с собой двести долларов. Теперь я нуждался только в услугах парикмахерской. Она находилась внизу. Попросив молодого мастера подстричь меня покороче, я стал рассеянно прислушиваться к его болтовне о последних событиях в городе, хотя все мое внимание поглощал размеренный ритм, с которым старый чистильщик-негр тут же принялся наводить глянец на мои новые туфли.
Покончив со стрижкой, парикмахер одарил меня белозубой улыбкой и ловко спрятал в карман купюру.
Только я вернулся к себе в номер и начал надевать пальто, как в дверь просунулась голова коридорного, того самого, что готов был достать все, что моей душе угодно.
— Я так и думал, что вы снова сюда подниметесь. Кто-то. вам звонит. Я попросил дежурного не класть трубку. Что-то важное.
— Спасибо,— сказал- я, и парень на лету поймал четвертак.
Мы вместе спустились вниз, и он указал мне на ряд телефонов в углу холла.
— Четвертая кабина.
Я плотно прикрыл дверь и взял трубку.
— Алло! — произнес я и подумал, что, пожалуй, чересчур популярен для человека, никогда не бывавшего в Линкасле.
— Алло! — повторил я.
И чей-то дрогнувший голос наконец ответил:
— Алло... алло... это ты Джонни?
— Точно,— проговорил я и замолк в ожидании продолжения.
— О, господи, до чего ты напугал меня вчера, когда исчез так внезапно. Как же я намаялся, пока искал таксиста, который вез тебя в город.
Он словно не сомневался, что я его знаю. И действительно: это был старик из станционной билетной кассы, говоривший теперь нечленораздельно, захлебываясь и надсаживаясь от крика.
— Извини, Пеп. Но я ехал издалека; и мне нужно было выспаться.
Его словно прорвало.
— Джонни; мальчик,— завопил он.— Ты что, рехнулся?. С чего тебе взбрело в голову возвращаться сюда? Немедленно уходи из отеля и беги на вокзал. Я глаз ночью не сомкнул, только и думал о тебе. Ведь тебя поймают, и тогда сам знаешь, что будет. Тебе прекрасно известно, какой это город, что с тобой случится, ступи ты только за порог отеля. Немедленно вызывай такси и приезжай сюда, понимаешь? Через полчаса отходит автобус на Запад, билет я приготовил.
Я бросил взгляд сквозь стеклянную дверь кабины и увидел, как они вошли в холл. Их было двое: один —то+ вчерашний незнакомец, дежуривший вечерами на станции, другой ростом был пониже и не такой здоровенный. На бедре у него висела кобура, даже две, собственно — по одной с каждой стороны.
— Слишком поздно, Пеп,— сказал я.— Они уже здесь.
— О, господи, Джонни!
— Еще увидимся, Пеп.
Я повесил трубку и вышел из кабины. Детина со станции наблюдал за лифтом и меня не заметил. А когда я подошел и остановился рядом, второй полицейский как раз требовал у клерка мою регистрационную карточку.
Взглянув на имя Джон Макбрайд, записанное сверху, он тихо чертыхнулся, словно ждал совсем другого.
— Как видишь, приятель, найти меня не так уж трудно,— произнес я у него за спиной.
Он вздрогнул, уронил карточку и, побледнев от бешенства, протянул ко мне руки, точно собирался разорвать на клочки прямо тут, не медля ни секунды.
Я посмотрел на него сверху вниз и небрежно бросил:
— Ну-ну, попробуй тронь, сразу по уху схлопочешь.
Руки его остановились на полдороге к моей глотке, глаза стали медленно вылезать из, орбит. Громила со станции уже спешил на помощь напарнику, вытаскивая на ходу револьвер.
— Тот самый? — спросил второй и, получив в ответ утвердительный кивок, снова повернулся в мою сторону.
— Ага, ага,— прошипел он.
Я усмехнулся.
— Эй, ребята, вы бы лучше не обольщались тем, будто находитесь в безопасности. Еще один шаг, и я клянусь, что отсюда вынесут два тела.
Я опять улыбнулся не спуская глаз с револьвера. Верзила тоже выдавил из себя улыбку.
— Судя по шрамам, ты смелый парень,— сказал он.
В его голосе звучало удивление, но револьвер он спрятал. Второй полицейский по-прежнему сверлил меня бешеным взглядом. Руки он теперь опустил, но в его каких-то безжизненных глазах застыла смертельная ненависть и ярость.
— Давай-ка шевелись, Джонни,— произнес он тихим ровным голосом.— Иди к выходу, а я — следом. И черт меня побери, если я не влеплю тебе свинец в спину, коли ты задумаешь бежать. Я просто мечтаю об этом.
Меня не так-то легко испугать. По правде говоря, я вообще ничего не боялся. Все самое страшное, что могло случиться, уже произошло со мной, и теперь сам черт был мне не брат.
Я выразительно посмотрел на обоих копов и, заметив, что они меня правильно поняли, медленно повернулся и пошел к выходу. Они запихали меня в полицейский автомобиль и уселись по бокам: я даже не мог пошевелиться. Всю дорогу верзила что-то бормотал себе под. нос: вид у него был очень довольный. Второй полицейский смотрел вперед невидящим взглядом, не обращая на меня внимание.
Его звали Линдсей, и был он капитаном, так, по крайней мере, гласила табличка, прикрепленная к его столу в управлении.
Судя по тому, как называл его капитан, верзила носил то ли имя, то ли фамилию Таккер.
Мое появление в полиции вызвало целую сенсацию: дежурный у входа раскрыл рот от удивления, какой-то сержант на полуслове прервал оживленную беседу с посетителем, а газетный репортер, издав полузадушенный вопль: «Господи боже!», сломя голову кинулся в комнату прессу за фотоаппаратом.
Но ни снимков, ни сведений обо мне ему получить не удалось, потому что Линдсей провел меня прямо в свой скудно обставленный кабинет: стол, пара стульев и картотека.
Оба полицейских уселись, я остался стоять посередине комнаты.
Прошло довольно много времени, пока Линдсей соизволил нарушить молчание:
— А ты, подонок, хладнокровный. Никогда бы не подумал, что все именно так получится.
Я достал сигарету и нетерпеливо закурил. Теперь наступила моя очередь: