— Вы уверены, что не ошиблась?

Копы обменялись взглядами. Линдсей улыбнулся и покачал головой.

— Неужели я бы мог позабыть тебя, Джонни?

— О, некоторые люди только и делают, что ошибаются, знаете ли.— Я выпустил дым через нос и решил покончить со всем этим:—Если меня задержали по какой-то причине, то немедленно предъявите обвинение или освободите сию же секунду. Я не желаю торчать в вонючем полицейском участке только для того, чтобы беседовать на общие темы.

Линдсей выдал презрительный смешок.

— Я не знаю, что у тебя на уме, Макбрайд, да мне и наплевать на это, но ты обвиняешься в убийстве. В убийстве лучшего из людей на земле, хотя с тех пор уже прошло пять лет. И когда тебе накинут петлю на шею, я буду сидеть в самом первом ряду, чтобы вдоволь насладиться приятным зрелищем. А потом зайду в покойницкую, и если твоего тела никто не затребует, лично заберу его и скормлю свиньям. Вот какое тебе предъявляется обвинение. Теперь ясно?

Да, пожалуй, теперь выяснилось многое, включая и то, почему голос Пепа так отчаянно дрожал. Игра тут велась еще более грязная, чем я предполагал.

Обвинение в убийстве. Мне полагалось задрожать от страха. Но я уже говорил, что испугать меня нелегко. Они поняли это по выражению моего лица и принялись раздумывать над тем, почему я не боюсь. Я подошел к столу Линдсея и, облокотившись, выпустил ему в физиономию дым, чтобы рассеялись последние сомнения.

— Докажите, — потребовал я.

Лицо его окаменело.

— Дешевый трюк, Макбрайд. Почему-то пять лет назад ты не стал задерживаться в городе и выяснять ситуацию. Но теперь у нас есть все, чтобы завести на тебя дело. И, знаешь, я просто безумно рад. Я лично прослежу за тем, как ты будешь превращаться в студень. Ведь пистолет-то мы нашли, и непросто так, а с чудеснейшими отпечатками! Конечно, Джонни, я докажу, что ты убийца. Прямо сейчас. Я сгораю от желания увидеть твою перекошенную физиономию.

Он отъехал на стуле от стола и дал знак Таккеру встать у меня за спиной. Втроем мы прошли через вестибюль, где по-прежнему надрывался репортер, требуя сообщить ему подробности происходящего, и остановились у двери с табличкой «Лаборатория». Линдсей первым вошел в просторную комнату и сразу же кинулся к картотеке. Нужный ящик он вынул не глядя — видно, столько раз пользовался им, что находил на ощупь,— и достал оттуда карточку. Потом сунул ее в проектор и включил свет. Да, отпечатки действительно были замечательные, Четкие, со сложным рисунком. Таккер хлопнул меня по плечу.

— Вон туда, храбрец.

Линдсей поджидал меня у стола. Размазав по стеклянной пластине специальную краску из толстого тюбика, он крепко прижал к ней кончик моего указательного пальца.

Сперва ему показалось, будто я нарочно смазал отпечаток, поэтому он снова схватил мою руку и более тщательно повторил процедуру. Но и теперь все произошло так, как должно было произойти. Линдсей злобно выругался. На пластинке по-прежнему красовалось расплывшееся грязное пятно, поскольку у меня вообще не могло быть никаких отпечатков.

Мне не следовало хохотать, но я просто не удержался. Он двинул меня тыльной стороной ладони по губам, но я тут же нанес ему такой сокрушительный удар в челюсть, что он свалился на пол вместе со столом и проектором.

Таккер бросился на помощь и обрушил на меня свою дубинку. Пришлось заняться им. Я отделал его так основательно, что через минуту он уже валялся на полу с расквашенной физиономией. На него напала отчаянная рвота; и через несколько секунд, он испачкался с ног до головы, но больше я ничего не увидел. Ибо в следующее мгновение яркий свет вспыхнул у меня перед глазами, а голова, казалось, раскололась надвое. Теряя сознание, я подумал, что так, наверное, и выглядит смерть. В ушах моих пронзительно зазвенел отчаянный вопль Линдсея, и я погрузился в небытие.

Потом из глухой темноты и тишины выплыл звук чьего-то голоса:

— Вы с ума сошли, Линдсей, разве так можно?

Другой голос, дрожащий от бешенства, ответил:

— Мне следовало убить его. Клянусь богом, я хотел этого. Надеюсь, что негодяй подохнет.

— Ну, нет,— послышался третий голос.— Он должен выжить. И уж тогда я его отделаю хорошенько!

Я попытался подать голос, но увы. Голова разрывалась от боли, ноги словно стягивала тугая веревка. Собрав все свои силы, я приоткрыл глаза и увидел, что лежу на металлической койке в комнате, битком набитой народом. Все вокруг сверкало белизной, в воздухе стоял резкий больничный запах,

Тут был и Линдсей.с огромной шишкой на скуле, и Таккер, трудно узнаваемый под повязкой на голове, и двое незнакомых мужчин в темных костюмах. Присутствовала еще девица в белом халате, беседовавшая с двумя другими личностями в таком же одеянии, но со стетоскопами на шее. Эти двое рассматривали какие-то пленки, согласно кивая головами.

Очевидно, они пришли к некоему решению, ибо один из них громко произнес:

— Сотрясение мозга. Но вполне мог быть и перелом черепа. Удивительно, что он отделался только, трещинами.

— Как приятно,— сказал я, и все повернулись в мою сторону.

Линдсей подошел и присел на край кровати, словно старый друг. На его лице играла нехорошая улыбка.

— Слыхал про Диллйнгера, Джонни?—спросил он мягко.— Он тоже немало потрудился, чтобы избавиться от папиллярных линий. Но все равно это не помогло. Ты, правда, половчее Диллингера... или тебе повезло больше. Пока нам не удалось проявить твои отпечатки, но мы своего добьемся рано или поздно. В Вашингтоне делают подобные вещи, даже если на пальцах осталась хотя бы одна восьмая дюйма кожи. И тогда твоя песенка спета, будь уверен, малыш.

Таккер шумно засопел сквозь повязки.

— Эй, черт возьми, неужели ты собираешься отпустить его?

Линдсей невесело рассмеялся.

— Ему из города не выбраться. Ни в каком случае. Он покинет Линкасл только в дохлом виде. Так что шагай смелей, Джонни. Отправляйся повидать своих друзей. Можешь даже развлечься, правда, не -так много времени тебе осталось.

Таккер сделал движение, словно собирался наброситься на меня с кулаками. Собственно, он и набросился бы, не останови его Линдсей железной рукой.

— Успокойся, Таккер. Пока мы ничего не можем. Любой адвокат в пять минут добьется его освобождения.— Он повернулся ко мне.—Мотай отсюда. Но помни, что я постоянно буду висеть у тебя на хвосте.

Что ж, все было ясно, но я не мог отказать себе в небольшом удовольствии.

— Ты тоже кое о чем вспомни,— сказал я хрипло.— Каждый раз, замахиваясь на меня, ты будешь получать по уху, как это уже было. Тебе такое наверняка пойдет на пользу.

Раздался тихий смешок, потом сдавленное ругательство.

Доктор выпроводил всех из палаты, и сестра закрыла за ними дверь. Потом врач указал мне на шкаф.

— Если хотите, можете одеться и уйти, но я бы посоветовал пока остаться.. У вас нет никаких серьезных повреждений. Вам требуется только покой. Хотя, rib правде говоря, совершенно непонятно;- как вы сумели выкарабкаться.

— Я ухожу,— сказал я, ощупывая затылок.— А как насчет повязки?

— У вас четыре скобки в черепе. Через неделю вы должны вернуться: их нужно снять.

— Уж очень вы щедры, вряд ли я столько проживу.

Врач ухмыльнулся.

Одевшись, я спустился вниз, просунул в кассу двадцатку и получил пятерку сдачи. Ноги подгибались, голова отчаянно трещала, но свежий воздух немного меня взбодрил.

Я прошел по дорожке, свернул на тротуар и направился к -центру города.

Вдруг позади шмякнулась в траву сигарета, и за спиной послышались тяжелые шаги: вот и хвост у меня вырос.

Охота началась. Преследователь был верзилой одного калибра с Таккером, а сноровкой владел такой, что мне удалось избавиться от него только через два квартала.

Добравшись до центра и отыскав ближайшую аптеку, я проник в телефонную будку, связался с отелем и попросил Джека.

— Говорит Макбрайд. Вы знаете того парикмахера, который обслуживал меня сегодня?

— Конечно. Его зовут Лут. По прозвищу Лут Зубастый. А зачем он вам?

— Да так просто. Спасибо,

— Не за что. Между прочим, откуда вы говорите, мистер Макбрайд?

— Из телефонной будки.

— Да? — В голосе его звучало удивление.

— А в чем дело?

— Вы видели вчерашние газеты?