в связи с переездом на работу в Караганду.

— Видите? — спрашивал он.— А мы и не знали, что она там бывала. Нет, никуда она

оттуда не побежит.

— К нам-то приезжала,—возразил Первухин.

— На гастроли, Герман Михайлович. Не знаете: где живешь, там не воруй...

— Это у карманников так,— возразил Олег Владимирович.— А она — мошенница.

— Нет, нет. Не побежит она,— упорствовал Репрынцев.

— Раньше, может быть, не побежала бы, дорогой Федор Ефимович,— сказал Первухин.—

Сейчас все изменилось. Она ведь тоже грамотная и плакатик наш наверняка наизусть запомнила.

Он стал для нее теперь визитной карточкой...

— И поэтому ей бегать и бегать надо,— по-своему продолжал его мысль Чернов.— Иначе

приглядятся, опознают и за рукав возьмут.— И спросил: — Собственно, какой твой-то план?

— Очень простой: поеду в Новосибирскую область к маме и папе, так сказать, узнаю, куда

впервые отправилась дочка из дома. И пойду следом за ней, Ну хоть сначала...

— А может быть, он и прав,— вдруг изменив свое решение, поддержал Репрынцева

Первухин.— Только ты учти, Федор Ефимович, тебе надо прежде всего понять Катышеву.

Повадку ее. Она должна и может быть в том месте, где вокруг нее растяпы, лопухи, которые

разные сказочки любят, понимаешь? Еще — женщины, которые ловят мужичков, тех мужичков,

которых сами же карасями зовут... У этих рассудок гоном рушится. Поэтому, если хоть на малый

след нападешь, не торопись, оглядись сначала вокруг, присмотрись, прикинь, куда такая

Катышева могла податься.— И сразу обратился к Чернову с советом: — Пусть проветрится.

Честное слово, от этих телеграмм мозга за мозгу вполне может...

У вошедшего помощника дежурного по управлению Первухин перехватил несколько

телеграмм, которые тот принес, бегло просмотрел их и улыбнулся:

— Пожалуйста... Украина шлет. Гражданка из Алушты утверждает, причем категорически,

что видела там Катышеву на морском берегу. И вот описание: носила темные защитные очки, а

волосы уже перекрасила в каштановый цвет. И еще: с ней постоянно ходил мужчина по имени

Володя. Что скажете?..

— Вполне вероятно такое,— сказал Чернов.

— Очень даже,— согласился с ним Первухин.— Портрет свой ей менять самое время.

— Понял,— сказал Чернов.— Все правильно: нам искренне хотят помочь. Но ведь в этой

телеграмме не названо ни имени женщины, ни фамилии ее, ни откуда приехала... Проверить-то

ее невозможно! По Черноморью этому, по пляжам, враз гуляет миллиона три отпускников, а с

дикарями — и того больше. Причем учтите, что женщин там куда больше, чем нашего брата.

Что, их всех теперь проверять? Прав ты, Федор Ефимович, сейчас самая пора пойти по ее

старым адресам.

— Конечно! Неужели, товарищи, с Катышевой так никто и не связан по старой памяти? Не

может человек, даже самый ерундовый, один всю жизнь!..— загорячился Репрынцев.

— Поедешь, поедешь,— успокоил его Олег Владимирович Чернов.

— Когда приказ? —сразу обыденно справился Федор Ефимович.

— Можешь, собирать чемодан. А проект приказа напиши сам. Ты хоть знаешь, куда

едешь?

— Какой вопрос!..

И Репрынцев исчез из кабинета.

Старший инспектор уголовного розыска Федор Ефимович Репрынцев лежал на верхней

полке купированного вагона.

И размышлял.

Впереди его ждала Алма-Ата. Но мысли были все еще в Новосибирской области, где он

сутки назад распрощался с родителями Александры Катышевой.

Жили они скромно, привыкая к своему новому положению: весной оба вышли на пенсию.

Сначала— Елизавета Михайловна, работавшая поварихой в детском садике, а следом — Никита

Макарович, отдавший всю жизнь бондарному делу.

Когда Репрынцев представился, то увидел, что встревожил их. Это был не испуг, а скорее

неловкость: как позднее выяснилось, ни тот, ни другая за свою жизнь дел с милицией никаких не

имели. Федор Ефимович не рассказал родителям всей правды о преступлении их дочери, хотя и

не скрыл, что она допустила серьезное нарушение закона, а потом уехала, не оформив своего

увольнения. Может быть, поэтому неловкость, которую испытывали перед ним пожилые люди,

так и не оставила их до конца разговора, хотя они старались скрыть ее, с готовностью отвечали

на все вопросы.

В семье Катышевых было три дочери: Екатерина, Александра и Татьяна. В детстве они

почти не отличались друг от друга. И только позднее, когда подросли, родители впервые стали

замечать, сколь разны их характеры и как по-разному складываются их отношения,

Катя с Татьяной, старшая и младшая, всегда были вместе, словно боялись отстать одна от

другой; обязательно советовались по всякой мелочи, и не было случая, чтобы не находили

согласия. А когда заневестились то и парни их оказались друзьями. Так и замуж вышли на одной

неделе. Только позднее разъехались за мужьями: Татьяна — в Кемерово, Екатерина — в

Прокопьевск.

Каждый год старшая и младшая дочери проводили отпуск в родительском доме. И нынче,

как сообщили Федору Ефимовичу, все должны съехаться в августе.

Иной была Александра. Слишком отличалась она от сестер, с самого раннего детства

заняла в семье особое место. Родители, а вслед за ними послушные Катя и Таня решили, что

Шура самая красивая и по каким-то особым причинам имеет право на особое положение. И

поэтому ей разрешалось делать все, что хотелось. К этому незаметно привыкли.

Повзрослев, Шурочка не обращалась к старшим за советами. Она могла внимательно

выслушать замечание, но у нее и на секунду не возникало желания принять его.

Сестры были застенчивы, Шурочка всегда смела. Катя и Таня встречались с парнями, а

мать и отец еще долго не знали об этом. Шурочка же появлялась чуть не каждый день с новым

кавалером в самых людных местах. Между парнями нередко возникали ссоры, но Шурочку это

ничуть не волновало: пока двое вели из-за нее мужскую тяжбу, она находила третьего.

Сестры-подруги всерьез задумывались над тем, куда пойти учиться, чтобы не уезжать

далеко от дома. Задача была не из легких, потому что обе хотели приобрести интересные и

надежные специальности.

Шурочка не знала, кем она хотела бы стать, зато давно и твердо решила уехать от родных

подальше и непременно в большой город.

В то лето, когда Александра закончила десятилетку, она встретилась с Тамарой Рогачевой,

девушкой, пожалуй, еще более приметной. А может, так казалось, потому что Тамара была

старше на три года. В школе такая разница не замечалась, а сейчас бросалась в глаза. Тем более

что Тамара уже больше года вела самостоятельную жизнь: уехала от родителей в Алма-Ату,

работала там и, как говорила, училась на вечернем отделении техникума.

Девушки целые дни проводили вместе и не скучали: Тамара умела найти веселую и

шумную компанию. Она всегда оказывалась в окружении мужчин, чаще всего командированных.

— Сейчас с мальчишками ходить не модно, даже — неприлично,— говорила она робевшей

на первых порах Александре.— Да и что от них толку? Ходят за тобой как привязанные,

вздыхают и молчат, потому что нигде не были, ничего не видели. О чем им рассказывать? Ну,

могут еще в кино пригласить, потому что на большее у них денег нет. Разве это жизнь? Ни

хорошего подарка, ни настоящего обхождения!..

Александра вскоре почувствовала, что подруга права, и постоянно находила тому

подтверждение. Правда, она не была простушкой и не уступала смелым ухаживаниям. Не

потому, что мужчины ей не нравились. Напротив. Но она с каким-то радостным чувством

сделала для себя неожиданное открытие: сильные, имеющие положение в жизни люди сами

подчиняются ей, готовы выполнять ее желания, а самой ей это ничего не стоит. Конечно,

находились и такие, которым ее прихоти в конце концов надоедали. Но Александру это уже не