— Записывал. Для порядку. А вдруг они на обратной дороге наш торф накладут. Могло

ведь быть?

— Могло, конечно, могло. Молодец ты, Василий,— невесело отозвался ему Румянцев.— И

как это ты проморгал!..

— Так ведь без понятия она, наша Любка.

— Много приезжих с зерном было? — опять вступил Суетин.

— За две осени штук десять, не меньше.

— Жаль...

— Кабы не мамка, я бы сложил да переписал. А то нашел несколько кусочков, которые под

кровать попали, что с них толку-то?

— А где они у тебя? Не выбросил?

— Где-то в коробке,— равнодушно махнул рукой Вася. Видно было, что потеря охладила

его к прежнему занятию.

— Может, найдешь?

Васины поиски остатков тетради затянулись. Мужчины вышли из квартиры на улицу и

закурили. Некурящий Румянцев сокрушался:

— Видели? Золото парень! И вот тебе на! Сам-то он такой ведь аккуратист!..

Наконец Вася появился с коробкой в руке. Побросав папиросы, Суетин и Моисеенко

вернулись в комнату. Содержимое коробки из-под конфет выложили на стол. Вася деловито

помогал раскладывать клочки бумаги на клеенке. На многих из них номера сохранились

полностью, на других остались только серии или две-три цифры.

Сознавая, что пользы от полученных сведений немного, Дмитрий Николаевич все-таки

бережно сложил бумажки в конверт и серьезно поблагодарил парня.

8

На поверку бумажки Васи Самылкина оказались не совсем безынтересными.

Большинство машин, которые с трудом удалось установить, принадлежали близлежащим

предприятиям или колхозам и никакого отношения к зерну не имели.

Но две — кустанайская и шадринская, Курганской области, — следователей озадачили. У

кустанайской сохранилась серия и три цифры, найти ее не представляло труда. Шадринскую же

узнали только по серии. Ее отыскать было не просто.

Тем не менее, после короткого совета Суетин сел за обстоятельную телеграмму в

Кустанайское областное управление, а Моисеенко срочно собрался в Шадринск.

Накануне отъезда Суетин посоветовал:

— Сапог-то с мешочком прихвати с собой.

— Уже — в чемодане, Дмитрий Николаевич.

9

В Шадринске Анатолий Моисеенко понял, что задержится в командировке надолго. На

полях обширного хлебного района в полном разгаре шла страда. Все машины, без которых

могли обойтись в городе хотя бы на короткое время, разъехались по колхозам и совхозам. Это

прибавляло хлопот. Суетин и Моисеенко еще дома решили оставить в покое гаражи шадринских

промышленных предприятий. Но обстановка изменила их план, эти машины тоже могли

участвовать в махинациях с зерном.

Работники шадринской автоинспекции не отказывали Моисеенко в помощи. Но прошло

две недели. Суетин сообщил в Шадринск Моисеенко, что уже получил ответ из Кустаная, где

машину обнаружили. На ней действительно приезжали в Соколовку торговать зерном.

Торговцев, живых и здоровых, задержали всех, даже начали следствие по хищению зерна. А в

Шадринске дело не двигалось. И только к исходу третьей недели в одном из колхозов нашли

машину, шофером которой оказался молдаванин. В памяти Анатолия Моисеенко тотчас встала

маленькая робкая женщина из Соколовки, утверждавшая, что зерном торговал цыган, и он

немедленно погнал в деревню.

Сельский участковый уполномоченный доставил его на полевой стан, где ночевал шофер

Сырба, почти к полуночи. Сырба, черный и корявый, вышел к милиционерам в старой

выгоревшей гимнастерке и штанах, заправленных в кирзовые сапоги. Моисеенко больше не

сомневался, что имеет дело с тем, с кем нужно. Если этот человек не убийца, то он определенно

зернокрад. И он не стал с ним разговаривать, а просто забрал его в Шадринск.

От Анатолия Моисеенко и его помощника не укрылось, как прятал от них Сырба сразу

ставший пустым взгляд, как торопливо залезал в «газик», словно боялся плевка от своих

односельчан, как хрипло попросил разрешения закурить и после этого отвернулся к окошку.

В отделении милиции он молча, не посмотрев на конвоира, зашел в камеру, а когда его

спросили, хочет ли есть, бросил злобно:

— Не надо.

Утром он встретил их так же настороженно. На все вопросы отвечал коротко и отказывался

от всего.

— Видели же тебя в Соколовке,— пробовал увещать его Моисеенко.— Ну, подумай сам,

как бы мы нашли тебя без номера машины?

— Не знаю.

— Ты, когда торговал зерном, фамилию свою с домашним адресом покупателям не

называл?

— Я не торговал.

— А это — твой?

И Моисеенко неожиданно бросил ему под ноги мешок. Сырба только скосил на него свои

угольные глаза:

— Не мой.

— Эх, парень, парень, ничего-то ты не понимаешь! Тебя-то нашли по машине. От этого не

уйдешь. Почему же о попутчиках молчишь? Кто эти двое?

— Не ездил. Не знаю.

— Чего боишься-то?

— Ничего не боюсь.

Через сутки перед Сырбой выложили еще два таких же мешка.

— Видишь,— говорил Моисеенко.—Из вашего колхоза. Заведующий зерноскладом сказал,

что еще к позапрошлой уборочной запасали...

— Он знает, я — нет,— отрезал Сырба и отвернулся.

Последующие дни ничего не дали. Сырба молчал. Ни по путевым листам, ни из разговоров

с деревенскими узнать о его дальних поездках ничего не удалось. Никто не мог припомнить

среди его знакомых и хромого. Скорее всего такого и не было, потому что Сырба только два года

назад демобилизовался из армии и жил на виду. Моисеенко мог лишь предполагать, что

знакомый Сырбе хромой жил в одной из соседних деревень. Но в шадринских деревнях, как и в

Верхнепышминском районе, пропавших без вести хромых не значилось.

— Зерно ты крал,—изводил разговорами Сырбу Моисеенко.— И все равно отвечать тебе

придется. Но ты скрываешь сообщников, хочешь оставить их на свободе, чтобы они и дальше

воровали. За это тебя накажут строже. Себе хуже делаешь.

— Наказывайте.

...Моисеенко не спрашивал Сырбу о его хромом спутнике из опасения, как бы парень не

заперся окончательно. Не вынимал из чемодана и сапог.

Договорившись с шадринскими товарищами о продолжении розыска сообщников Сырбы

по продаже краденого зерна и прихватив с собой колхозные мешки для доказательства, что они

из той же партии, что и соколовский, Моисеенко выехал домой, в Верхнюю Пышму.

Разумеется, вместе с задержанным Сырбой.

Когда подъезжали к Пышме, Моисеенко не сдержался:

— Места знакомые?

Сырба только зыркнул на него, и Анатолий окончательно убедился в душе, что не ошибся

вопросом.

10

Суетин и Моисеенко не хотели рисковать.

Сырба молчал. Молчал перед лицом неопровержимых улик. В чем же причина его

упорства? Кто его сообщники, и все ли они живы?

Не узнав этого, следствие не могло идти к своей главной цели.

Суетин и Моисеенко почти ежедневно связывались с Шадринском по телефону, но там все

еще ничего не нашли. Шадринский уголовный розыск безуспешно метался в поисках знакомых

Сырбы. Оказалось, что после войны молдаван в район приехало множество. Может быть, кто-то

из них, если и не был сообщником Сырбы, знал о его поездках с зерном. Но как их заставить

говорить, если сам Сырба молчит?

Поиски продолжались.

Суетин, проработавший в следственных органах больше десяти лет, давно уже избавился

от свойственной новичкам оперативной болезни, когда каждый пустяк и случайность

преувеличиваются необузданным воображением, когда в каждом поступке подозреваемого в

преступлении человека видится злой умысел. Он знал цену подозрения, не торопился с

выводами и умел деликатно предостеречь от поспешности других.

— Не так уж много, Анатолий, у нас в запасе следственных мероприятий, чтобы проводить

их тяп-ляп,— говорил он Моисеенко.— Надо сделать так, как гвоздь вбить.