палочка-выручалочка: каждую ошибку превращать в предусмотренное достижение. В принципе, это весьма

несложно. Надо только совершить очередную ошибку…

— У вас, в самом деле, есть чему поучиться, — захохотал Губаньский.

— Спасибо, поручик, — поднялся Коблиц. — Вынуждены откланяться.

— Как вам будет угодно. Нужен транспорт?

— Спасибо, у меня свой. Так что, Янек, поедем?

— Совершенно не против. Особенно, если пан поручик вернет мою скрипку…

— Ах, да… — Губаньский передал футляр Яну.

Ян открыл футляр, заглянул внутрь скрипки:

— Все в норме.

Через несколько минут Коблиц и Ян уже сидели в машине. От водителя их отделяло поднятое стекло.

— Как вам удалось найти меня? — поинтересовался Ян.

— Госпожа Удача, пан Янек, — с готовностью отозвался Коблиц. — После вашего звонка я, естественно,

помчался к вам. Но, как ни торопишься, все равно иной раз опоздаешь… И все же я опоздал не безнадежно. На

улице встретил вашего отца. Он возвращался с прогулки и видел, как вы садились в машину. Вернее, как вас

туда втолкнули. Конечно, я прежде всего подумал о нацистах, тем более после поданного вами сигнала тревоги.

Но поскольку до врага добраться было сложнее, решил проверить коллег. Знаете, врага мы, как правило,

понимаем. А друзей не всегда…

— Признаться, я и сейчас удивлен, как вам удалось так быстро меня обнаружить. И главное —

вызволить.

— Не удивляйтесь, пан Крункель. С некоторыми руководителями дефензивы я разговариваю через

переводчика. Есть такой переводчик — фунт стерлингов…

Ян рассмеялся, но на душе было невесело. Машина, в соторой они находились, везла его в неизвестность.

Надо отдать должное, Коблиц тонко чувствовал состояние собеседника.

— Пан Янек, — on мягко положил руку на локоть Яна, — сейчас я отвезу вас на одну частную квартиру.

Я не все успел подготовить. Однако не волнуйтесь. Все должно быть в порядке. Придется некоторое время

обойтись без прогулок. Пока отрастут усы и борода. Увы, старо, как мир, но необходимо. Компенсацией за

вынужденное затворничество вам будет служить очаровательная хозяйка. Подробности обсудим позже. Что

касается отца, я уже продумал ход. Он официально заявит в полицию о вашем исчезновении. Таким образом,

мы оградим его от возможных посягательств гестаповских агентов…

Ян молчал. Мысли кружились не только вокруг отца. Как там Кристина, ребята на заводе? Если не

наладится надежная связь с ними, весь маскарад ни к чему, пустая забава.

— Когда устроитесь на новом месте, мы с вами усядемся в мягкие кресла, и вы не спеша, подробно

расскажете мне все о заводе швейных машин. — Коблиц потер ладонью широкий подбородок. Его лицо с

приплюснутым носом приобрело воинственное выражение. — Придется придумать какую-нибудь акцию, чтобы

отвести от ваших друзей возможные подозрения немцев. Попробуем укрепить их позиции. Ну и, конечно,

связь…

Внимание Яна переключилось на дорогу. Автомобиль явно петлял по городу. Внешне спокойный,

готовый к рассуждениям Коблиц, видимо, ничего не упускал из поля зрения. Он, безусловно, проверял, нет ли

слежки. Однако обнаружить это по его поведению было трудно.

У темного двухэтажного особняка, производившего впечатление нежилого, вышли. Коблиц открыл

железную браму своим ключом. Ян отметил, что брама открылась, не издав ни малейшего звука. “Без масленки

не обошлось”, — подумал Ян с привычной реакцией механика.

Поднялись по смутно угадываемым ступеням. Коблиц ввел Яна в темный коридор. Тщательно затворил

за собой входную дверь, открыл противоположную. Из нее на Яна хлынул ослепительный, искрящийся на

хрустальных люстрах свет.

— Входите, входите, — подбодрил Яна Коблиц.

Ян шагнул вперед и очутился на пушистом ярко-красном ковре. Навстречу ему, приветливо улыбаясь,

шла молодая высокая женщина в домашнем платье и в фартуке. В ней все было простым и домашним, кроме

лица: белокожего, тщательно ухоженного, с высоко подтянутыми к вискам дужками бровей. Такие лица Ян

встречал в журналах, где рекламировали японских гейш.

— Ну вот, пан Янек, — широко улыбнулся Коблиц, — теперь позвольте поздравить вас с благополучным

исчезновением!..

Гельмут Фриче не любил вести разговоры с окружающими — даже с коллегами по службе. Он

4 воспринимал необходимость произносить слова как неизбежное зло. С одним исключением из правила:

ему_ правилось беседовать со своим отражением в зеркале, когда по утрам, перед выходом на службу, он

брился.

Фриче не пользовался успехом у женщин. Однако сам себе нравился. Все у него было белесым: волосы,

брови, ресницы, губы — и лишь в глазах таилась голубизна. Хотя и она, казалось, покрыта какой-то пленкой.

Пожалуй, во внешности Фриче было что-то поросячье. Впрочем, все зависит от точки зрения. Лебедю

претит болото. Цапле, наоборот, болото очень нравится — так же, как лягушкам, которых она там добывает.

Фриче считал свою внешность вполне подходящей.

“Ну и что с того, что ресницы белые? — задавал вопрос своему отражению. — Я тебе, дорогой Гельмут,

скажу так. Иные носят свою внешность, как вывеску на колбасной: у них не лицо, а перечень товаров,

имеющихся в лавке. Это — слабаки. А настоящим мужчинам лицо дано, чтобы вводить в заблуждение

окружающих, скрывать ум и железную волю. Ну что, дорогой Гельмут? Ты согласен со иной? Знаю, что

согласен, шельмец!”

И Фриче подмигивал своему отражению. Что касается женщин, их можно покупать за деньги. Так даже

удобнее.

Фриче жил холостяком. Это было продолжением его представлений о своем месте в мире: ничто не

должно отвлекать от выполнения служебного долга.

А о служебном долге ему в этот день напомнили. И напомнили весьма недвусмысленно. Из самого

Берлина пришло строжайшее предписание усилить меры по охране тайны известного предприятия, перекрыть

все возможные каналы утечки информации. Непосредственная сфера деятельности Фриче в негативном плане

не упоминалась. Зато приводился пример нерадивости одного из коллег в другой части Германии, сообщалось о

строгом наказании, которое последний понес. Циркуляр был подписан высоким начальством по отделу

Гельмута Фриче. Дали понять, что на работу отдела обратил внимание сам Генрих Гиммлер.

Прочитав циркуляр, Фриче почувствовал холодную гордость. Хотя никаких конкретных данных не

имелось, он по собственной инициативе начал “профилактику” на заводе. Взять хотя бы того поляка с немецкой

фамилией Крункель. Фриче убрал его с производства по интуиции. Отправил, несмотря на сопротивление

мастера и оперативного директора завода. А теперь-то, после получения циркуляра, он выдворит всех поляков

без малейшего послабления — чтобы на предприятии и духом польским не пахло. И пусть дирекция куда

угодно жалобы пишет — это только пойдет ему на пользу.

В приподнятом расположении духа, что, естественно никак не отражалось на внешнем виде, Фриче

достал спш ки работающих на заводе и углубился в повторное изучс ние. В его экземпляре фамилия Крункель

была аккуратн вычеркнута красными чернилами. Кстати, информацию о возвращении Крункеля в Варшаву

Фриче передал коллеге, занимавшемуся Польшей. Так что, вполне возможно, фамилия Крункель перечеркнута

уже не только чернилами. Надо будет поинтересоваться. Это не праздное любопытство — Фриче ради общего

дела не мешает знать о дальнейшей судьбе нежелательных элементов.

“Сегодня суббота, — прикинул Фриче. — Не позже чем в понедельник соберу руководство, предложу

заменить поляков немцами. А пока займусь списком”.

И он с глубоким ощущением своей необходимости великому рейху углубился в работу.

По даже если служишь в такой всесильной организации, как гестапо, и считаешь себя прямым