давайте руку. И вот что. Старайтесь понять Коблица. А с работой… не надрывайтесь. Испытания еще впереди.

Надо беречь силы. Передайте привет пани Зосе…

4 Дома Яна ожидали Зося, Коблиц и пан Марек. Эжен Жиро куда-то отлучился.

— Вы не замечали, пан Янек, — с места в карьер начал Коблиц, — какая хитрая штука шахматы? Помимо

содержания самой игры, есть второй момент: важно, кто твой партнер.

— Противник! Это еще важнее.

— Я лично ждал партнера. И с нетерпением.

Они расставили фигуры.

Когда Зося вышла, Ян взялся за пешку и сказал:

— Где же ваш обещанный ход, Артур? Вы обещали привезти Кристину…

— Вы определенно меня с кем-то путаете, пан Янек. Я не бог, хотя люблю чудеса. Терпение, мой друг,

терпение!

— Оно также имеет границы.

— Это ведь не переложить монету из правого кармана в левый.

— Было мое условие. И вы согласились. Уже прошли не дни, а месяцы.

— Давать обещания легче, чем выполнять.

— Вы хотите сказать, что ваше обещание невыполнимо?

— Я этого не говорил.

Они молча сделали еще несколько ходов. Ян оторвался от доски, выпрямился.

— Ну, вот что, Артур. Я не стану продолжать работу до тех пор, пока здесь не появится Кристина.

Коблиц скользнул ледяным взглядом по лицу Яна, словно прицеливаясь, но вдруг засмеялся.

— Ладно, давайте оставим партию недоигранной.

Он смешал фигуры на доске и поднялся. Уже на выходе из комнаты обернулся.

— А вообще, пан Янек, я хотел бы, чтобы это был ваш последний бунт…

Ян отлично понял угрозу, прозвучавшую в словах Коблица. Ничего не ответил. Он слышал, как щелкнул

замок на входной двери, и догадался, что Коблиц ушел.

Грациозная фигура пани Зоей мелькнула в коридоре. Затем Зося появилась в комнате. На этот раз улыбка

едва обозначалась на губах.

— Ян, вы что — поссорились?

— Нет, я просто напомнил ему об обязательствах. Зося, отныне я — безработный! Я объявил забастовку.

Можешь меня не кормить.

На следующее утро Ян не вышел к завтраку. Долго валялся в постели, заложив руки за голову,

рассматривая потолок. У кровати бесшумно возникла Зося.

— Вам кофе подать в постель? — спросила игриво, но в глазах таилась тревога.

Ян покачал головой. Ему ничего не хотелось. На душе было скверно.

— Ян, — сказала Зося, — не пойми это, как вмешательство в твою личную жизнь… Но все же я твоя

жена, хотя бы по документам. Прошу тебя, не ссорься с Коблицом.

Ян перевел взгляд с потолка на Зосю.

— Почему? — спросил как можно безразличнее.

— Не жди от меня объяснений! Ты — умный человек. Пойми сам.

— Почему ты решила меня предупредить?

Зося резко повернулась и вышла. Яну почудилось, что под ее ресницами сверкнули слезы.

“Не следует мне знать больше, чем положено, — думал Ян. — С другой стороны, я ведь уже ступил на

тропу тайн. Хочу или не хочу, предстоит к ним прикасаться. В конце концов, чем больше я буду знать, тем легче

ориентироваться. И вообще мне чертовски надоело сидеть в клетке. Бунтовать так бунтовать! Хотя

рекомендуется появляться в городе вместе с “женой”, убегу сегодня один…”

Ян не подозревал, что отправляется навстречу еще одной тайне.

Позавтракал в одиночестве. Оделся, сказал Зосе, что у него болит голова, что хочет подышать воздухом.

И выскользнул на улицу.

Время близилось к полудню. Париж встретил Яна солнцем и первым дыханием тепла. Ян отправился на

остров Ситэ, любимое место прогулок. Перед величием собора Парижской богоматери Ян всегда как бы

очищался от житейской скверны будней. Он приближался к базилике собора со стороны западного фасада.

Строгость и мощь романтического стиля в сочетании с небесной устремленностью готики, стрельчатые арки,

простота пространственных решений — все это сделало собор образцом, по которому Франция возвела храмы

во многих своих городах.

Ян подолгу любовался архитектурными формами собора, разглядывал символические скульптурные

изображения месяцев года, изваяния на библейские сюжеты. Сегодня его внимание привлекла скульптура

“Избиение младенцев”. Ян вспомнил устрашающие фигуры монстров на фронтоне. Подумал: как много хотели

сказать людям создатели этого чуда! И как мало мы прислушиваемся к предостережениям предков…

Страшилища, названные химерами, со временем превращаются для пас в обыкновенные житейские химеры.

Мы не придаем им значения до тех пор, пока не сталкиваемся с ними в беспощадной реальности.

— Я вижу, пана Крункеля снова тянет поближе к ужасам, — послышался насмешливый голос.

Ян вздрогнул. Обернулся. За его спиной стоял поручик Губаньский. На нем было темное пальто с

поднятым воротником. В черных волосах непокрытой головы четко обозначался пробор.

Первое, что ощутил Ян, — желание бежать. Но он только улыбнулся.

— Вы опять собрались похищать меня?

— Почему бы и нет? Два часа брожу по Парижу, вы единственный знакомый, которого встретил. Так что

похищаю вас в ближайший кабачок!

Они зашагали рядом.

— Пан Крункель, поскольку мы не станем задавать друг другу лишних вопросов…

— Зовите меня Яном. Без приставок.

— А я Вацлав. Тоже без приставок. Они засмеялись.

— Надо же, встретиться в Париже!

— Почему бы и нет? Разве Берлин лучше?..

— Вы правы, Вацлав! Мы с вами выбрали для встречи самое прекрасное место в мпре. Теперь бы

выбрать еще подходящее бистро…

— Не волнуйтесь. Положитесь на Вацлава. Пан поручик знает одно тепленькое заведеньице.

“Черт его поймет, может, он и неплохой парень, — думал Ян. — Мундиры всегда заслоняют от нас

людей… проклятые мундиры!”

— Надеюсь, Вацлав, список посещаемых вами достопримечательностей несколько шире бистро, кафе н

ресторанов?..

— Час назад я стоял у Триумфальной арки.

— Потянуло к чужой славе?

— Читал слова на бронзовой плите: “Здесь похоронен солдат Франции, умерший за родину”.

— Вас что-то не устраивает в надписи?

— Все вранье, Ян. Во-первых, никакой солдат там не похоронен. Так. декорация. Во-вторых, что значит

— за родину? Ни за какую родину этот солдат не воевал. Он погиб за Наполеона. Вам не кажется, что это не

одно и то же?..

— Что-то вы сегодня настроены критически.

— Люди, которые много знают, всегда настроены критически.

Через полчаса они уже сидели в уютном полутемном заведении. На дверях кабачка красовалась

доморощенная реклама: “Здесь не торопятся”.

Разговор шел о том, о сем. Оба собеседника чувствовали некоторую неестественность положения. Ян

решил нарушить установленные границы.

— Вацлав, вы бываете откровенным?

— Раз в году и только в солнечный день.

— А сегодня?

— Ну, давайте, давайте ваш вопрос!

— Вацлав, меня мучают обстоятельства гибели Робеспьера. Я должен кое-что понять. Если можете —

помогите.

Губаньский поднял на Яна темные, со злинкой глаза.

— Это сложные игры, Ян. Мне известно далеко не все. Робеспьер порой действовал слишком открыто,

самонадеянно. Его, конечно, могли убрать немцы…

— Как? Я, к примеру, не сомневался, что убийство Робеспьера — дело рук нацистских агентов!

— Не знаю, не знаю… — Вацлав наклонился ближе к Яну. — Мне известно только одно. За рулем

машины, которая сбила француза, сидела женщина. И давайте о чем-нибудь более веселом. День откровенности

кончился…

Они вышли на улицу.

— Да хранит вас святая дева Мария и… Интеллидженс сервис! — тихо пожелал на прощание

Губаньский. — Ну, а свидимся еще… будем действовать по обстоятельствам.

— Спасибо за сегодняшнее… похищение, — отозвался Ян.

Ян возвращался в особняк без особого энтузиазма. Разные мысли роились в голове. Конечно, Губаньский

знает гораздо больше, нежели сказал. Однако явно дал понять, что сомневается в причастности гестапо к