Я сказал: «Здесь», пододвинул аппарат и освободил ему место. Он уселся на мой стул и набрал номер. После долгого ожидания он наконец промолвил:

— Делла?.. Нет, это Квест. Извините, что поднял вас с постели… Нет, нет, со мной все в порядке. Пожалуйста, сделайте для меня кое–что. Вы помните обрывок старой бельевой веревки на моем туалетном столике? Я попрошу вас посмотреть, там ли он еще, и если, да, то так ли лежит, как раньше. Я подожду у телефона. Ступайте, потом вернетесь и сообщите… Нет, не трогайте, просто проверьте.

Он потер лоб свободной рукой и умолк. Все глядели на него и на Вульфа, который снял трубку своего аппарата. Прошло не менее двух минут прежде, чем Квест поднял голову.

— Да, Делла… там? Вы не ошиблись? Нет, ничего важного… Нет, нет, со мной полный порядок. Спокойной ночи.

Он аккуратно положил трубку на рычаг и повернулся к нам.

— Я действительно мог воспользоваться ею, мистер Вульф, но вернуть назад не сумел бы, поскольку отсутствовал дома. — Он выпрямился, достал из кармана кошелек и, вытащив оттуда два доллара и никель, положил их на мой стол. — Оплата разговора по таксе. Благодарю вас. — Потом он вернулся к своему креслу. — Теперь мне лучше ограничиться ответами на вопросы.

Вульф хмыкнул.

— Вы их предвосхитили, сэр, совершенно убедительно и великолепно исполнив свою роль, независимо от того, правдива она или нет. Добавить вам нечего?

— Нечего.

— Значит, вы еще владеете искусством вовремя останавливаться. — Вульф посмотрел налево.

— А вы, мистер Питкин? Вам тоже предоставляется слово.

Оливер Питкин в сотый раз высморкался. Очевидно, его кто–то ввел в заблуждение о том, что, если во время разговора опускать подбородок на грудь и посматривать на собеседника снизу вверх из–под насупленных бровей, это будет выглядеть впечатляюще. Может, так оно и есть, но не в его исполнении.

— По–моему, я не знаю, о чем говорить.

— Давайте вернемся к вопросу, который я задал мисс Дьюди. Что вы можете сказать для отведения от себя подозрений в убийстве?

— Так не годится. Это не по–американски. Сначала предъявите мне улику, на основе которой можно сделать из меня подозреваемого, а потом я отвечу.

— У меня нет улик.

— Значит, нет и подозрений.

Вульф посмотрел на него очень внимательным, долгим взглядом.

— Или вы настоящий осел, или изображаете такового. Если бы против вас имелись улики, речь бы уже шла не о подозрении, а об убежденности. С уликами, доказывающими виновность кого–нибудь из вас, я бы не сидел здесь полночи, а позвонил бы в полицию. Итак, у вас есть какая–нибудь информация?

— Ох, лучше задавайте мне вопросы.

— Считаете ли вы себя способным совершить убийство — в состоянии аффекта или защищаясь — безразлично, — но преднамеренное?

— Нет.

— Почему нет? Очень многие люди способны и не отрицают этого. Почему не способны вы?

— Из–за моего взгляда на жизнь.

— Как же вы на нее смотрите?

— С точки зрения полезности и бесполезности. Я бухгалтер, и, по–моему, в жизни самое главное — бухгалтерский учет. Именно поэтому мистер Идз повысил меня до должности секретаря и казначея корпорации. Он чувствовал мою хватку. У нас существует негласное правило: если дело рискованное, лучше за него вовсе не браться, независимо от того, какую пользу оно принесет в случае успеха. Таков наш основной закон, никогда не нарушаемый. Стоит, замыслив убийство, обратиться к нему — и что получится? Риск слишком велик, так что вопрос отпадает. Нехороша сама идея. Вся загвоздка в дебете и кредите, а принимаясь за убийства, вы начинаете с чересчур большого дебета. Любую в мире задумку следует представить себе под углом выгод и потерь, другого пути не существует.

Рассуждая о выгоде, я имею в виду заработанную прибыль, а не значение слова в том смысле, как его понимаете вы или юристы. Я говорю о выгоде де–факто, а не де–юре. Возьмем годовой доход, который я буду получать оставшуюся часть жизни от переданных в мое владение акций «Софтдауна». Этот доход можно назвать незаработанным, но в действительности я заслужил его годами беспорочной службы в компании. Иными словами заработал потому, что заслужил. Для контраста рассмотрим прибыль от акций Сары Джеффи, доставшихся ей после смерти отца.

Он повернулся в своем кресле.

— Миссис Джеффи, ответьте, сделали ли вы что–нибудь для корпорации? Назовите только одну, самую простую вещь, мелкую или крупную. Ваш годовой доход от акций «Софтдауна» и дивидендов за последние пять лет превышал пятьдесят тысяч долларов. Заработали вы хоть цент из этих денег?

Сара Джеффи смотрела на него во все глаза.

— Мой отец заработал.

— Но вы, лично вы?

— Конечно нет. Я вообще никогда не работала.

— Возьмем вас, мистер Хафф. Чего, собственно, вы добиваетесь? Требуете доли от софтдауновских прибылей. С точки зрения законников вы, возможно, и правы, но ни вами, ни людьми близкими вам тоже ничего не заработано. Разве я не прав?

На лице Хаффа застыло вполне терпеливое выражение.

— Совершенно правы. Но я не чувствую сожаления от того, что меня причислили к одному классу с очаровательной миссис Джеффи. — И он послал сидящей рядом Саре неотразимую улыбку.

Питкин снова высморкался.

— Теперь вы понимаете, что я имел в виду, называя главным в жизни бухгалтерию?

Вульф кивнул.

— Ваши выкладки не так уж сложны для моего разума. Теперь относительно мисс Идз. Разве ее позиция не совпадала с позицией миссис Джеффи? Разве она тоже не была паразитом? Или интерес, который она в последнее время проявляла к делу, перевел ее в класс зарабатывающих?

— Нет. Ее занятия нельзя причислить к прогрессивной деятельности, скорее, она мешала.

— Значит, не зарабатывала? — уточнил Вульф.

— Совершенно верно.

— И ничего не заслужила?

— Совершенно верно.

— Но через неделю она получила бы право на девяносто процентов капитала корпорации, оставляя вам только жалованье. Разве это не прискорбно?

— Да. Именно так мы и думали.

— И, наверное, с большей, чем обычно, теплотой, поскольку, будучи ярым антифеминистом, вы не переносите женщин, чем–то владеющих или управляющих?

— Неправда.

— Так сказала Гудвину мисс Дьюди.

— Мисс Дьюди с ее язвительностью нельзя доверять. О женщинах я знаю только то, что их поведение полностью противоречит правилам бухгалтерии и не позволяет платить им больше, чем они заработали. А благодаря многочисленным дефектам в способностях и характерах, они в состоянии добыть денег только на пропитание. Исключения очень редки.

Вульф оттолкнул свой поднос, положил ладони на подлокотники кресла и медленно перевел взгляд слева направо — от Холмера к Дьюди — и снова назад.

— Думаю, что наша встреча подошла к концу, — - сказал он довольно миролюбивым тоном. — Вряд ли мы хорошо провели вечер, независимо от того, заработали что–то или нет — по определению мистера Питкина. — Он поднялся с кресла. — Мистер Паркер, вы пройдете со мной? Я бы хотел проконсультироваться с вами прежде, чем выбрать определенную позицию.

Предпочтя, как обычно, окольный путь вдоль стены, он двинулся к двери. Там к нему присоединился Паркер, и они вышли вместе. А я принялся вербовать сторонников продолжения возлияний, каковых и получил. Большая часть их покинула свои места. Виолетта Дьюди увлекла Сару Джеффи пошептаться в дальний угол. Энди Фомоз без приглашения присоединился к ним, но поскольку, несмотря на разницу положений и характеров, они не выказали ни малейшего раздражения, я не стал вмешиваться. Когда все получили у бара желаемое, я присел на краешек письменного стола Вульфа, закрыл глаза и начал вслушиваться в легкий шумок, создаваемый обществом.

Я был согласен с Вульфом. Мне уже хватило их присутствия хотя бы потому, что никакого прозрения оно не принесло. А Вульфу? Я поплотнее смежил веки, сосредотачиваясь, и за фоном болтовни пропустил звук открывающейся двери, но болтовня внезапно утихла, и я открыл глаза. Они вернулись. Паркер подошел к Саре, а Вульф к своему письменному столу, но садиться он не стал, оглядывая собравшихся.

— Мисс Дьюди и вы, джентльмены, я не готов к вынесению решения. Уже за полночь, и я должен обдумать все виденное и слышанное. Пообещаю только, что Паркер не предпримет ни единого шага в пользу миссис Джеффи до тех пор, пока завтра в течение дня не получит моего согласия. Предварительно он известит вас через мистера Холмера.