заслушалась она говора доброго, молодецкого:

— Житье у нас будет вольное, вотчина приволь-

ная, прислуга расторопная, надежная. И над всей

Волгой и землей низовской мы хозяева!

И день, и другой живет молодец на воеводском

дворе. Починил заново замки на сундуках кованых,

пригнал запоры со звоном на ворота и двери терема.

И стало надежно на боярском дворе от воров и раз-

бойников, спокойно у воеводы на сердце. На всех две-

рях и сундуках запоры со звоном, а самый певучий —

на дверях Олениной светелки-горенки. Как запоет под

ключом-отмычкой серебряными колокольчиками —

все подворье разбудит. Тупой Бердыш спал теперь без

заботушки, запоры со звоном, как псы сторожевые,

всякого облают, только рукой прикоснись. Одного не

ведал воевода. Под рукой Оленки без звука отмыкал-

ся запор со звоном на дубовых дверях терема.

Пропал из Новгорода низовского умелец по зам-

кам и запорам, ушел и следа не оставил. Поначалу

его добрым словом поминали. Радовались и бояре бо-

родатые и посадские богатые, что их клети да кладо-

вухи, амбары и погребухи теперь за надежными за-

порами, а на сундуки да лари, где самое дорогое ухо-

ронено, замки со звоном поставлены. Порадовались

до первых темных ночей да вдруг и начали ахать да

плакать. Без шума, без шороха мышиного опустоша-

лись их клети и кладовухи. Пойдут с отмычкой на

погребец за медом хожалым, дедовским, а там ни

замка, ни запора, ни браги-медовухи. Отомкнут сун-

дук кованый, прозвенит он звоном протяжным да неж-

ным, а не порадует. Замок-то со звоном, а сундук пус-

той. Все добро-серебро, и парчу, и шелка будто домо-

вой на плечах утащил. И понеслись по городу и по-

садам брань да причитания.

Только воевода Тупой Бердыш в бороду посмеи-

вался. Не заходили на его подворье ни тать ночной,,

ни разбойник дневной. Никто чужой це подходил к

его погребцам и кладовухам, как завороженные стоя-

ли сундуки кованые, дополна добром набитые. Над,

чужой бедой смеялся, перед челядью похвалялся:

«Слово такое знаю, наговорное. Не миновать того сло-

ва ни смерду голодному, ни змею подколодному. Са-

мому удалому молодцу не подступиться к моему те-

рему и погребцу!» Похвалялся так, но не забывал па

вечерам замки со звоном проверять, за горенкой доч-

ки доглядывать, дубовые двери терема своей рукой на

ночь закрывать. И казалось воеводе, что все ладно на

его подворье и в тереме, не догадывался, что его Олен-

ка по суткам из дома пропадает, замки со звоном не-

слышно открывая.

Эх ты, тупой воевода Тупой Бердыш! Вот придут

вдруг в поздний неурочный час сваты от боярина име-

нитого и попросят товар лицом показать. Снимешь

ты отмычку-ключ с пояса, подойдешь к дубовым две-

рям Олениной горницы. Запоет звоном замок, распах-

нутся двери, а дочки в горнице нет! Куда на ночь

глядя запропала самовольница? С утра до вечера до-

ма была, пояс шелковый кому-то плела, а тут нет

Олены во всем тереме! И начнешь ты со зла-досады

теребить свою бороду, бранить свою воеводиху да ко-

рить за то, что дочь избаловала и проворонила! И не

рад будешь, воевода, сундукам заморским кованым,

с певучим замком-будильником, с утробой полной ут-

вари золотой и серебряной, чистого серебра и золота!

Далеко под откос тропинками глухими да знако-

мыми проводила Оленка молодца с бородкой позоло-

ченной. В глуши вязовой да ясеневой, в непролазном

ракитнике лодочка в одно весло ухоронена. Тут и про-

щались-расставались умелец с дочкой воеводиной. До-

стал он из сумки кожаной, что через плечо носил,

три кольца золотых с камешками ярче звезды утрен-

ней. Одно на средний палец девушке, другое на безы-

мянный, а третье на мизинец в самую пору пришлось.

Покачала умной головкой Олена-краса, на парня при-

стально глянула:

— Почто ты с ремеслом по городу ходил, коли бо-

гатый да тароватый такой?

— За тобой, моя голубка, приходил!

Не напугалась и не раскаялась Олена, дочка вое-

водина, как узнала, с кем связала судьбу свою, кому

будет верной спутницей. Грозное имя Сарынь Позо-

лоты ее не отталкивало, а за собой влекло. Только

стала она неприметнее из отчего терема пропадать и

глухими тропинками к Волге сбегать. Вот в конце

лета при желанной встрече и поведал атаман Позо-

лота о задумке своей посчитаться со боярином и бас-

каком-басурманом за все обиды и надругательства.

И о том, что не может он потушить в груди лютую

ненависть к обидчикам, что у него жену отняли и

кулигу-кормилицу.

Ну и пала эта исповедь Олене на сердце смелое,

как искра горячая на трут огнива. От той искры за-

тлелось, разгорелось в ней зло неистребимое на всех

ворогов ее удальца молодца. И сказала под конец ти-

хо-тихо, а на вес золота:

— Ладно, сокол сероглазый да бесстрашный мой!

Оленка, дочка воеводина, знатного роду-племени, не

погнушается помочь разбойнику посчитаться с коры-

стным боярином и баскаком-татарином. Не зря она

на Волге родилась и выросла. Она, Волга, только роб-

ким страшна, а девке Оленке с малых лет мать род-

ная. И баюкала, и укачивала, и волной ласковой ока-

чивала!

Перед бабьим летом в золотые ризы начали оде-

ваться берега волжские. Жара да сушь летняя пото-

ропили дубняк багряными листочками украситься,

березняк желтел, осинник румянился. В ночь на ильин

день по росе ночной августовской к Волге седой олень

подходил, в плесе копытце обмочил, и с той ночи по-

холодела вода во всех реках и роса на лугах. При-

мета верная, народная, временем проверена. Охладе-

ла вода волжская и стала прозрачная, что горный

хрусталь.

Уже свозят смерды с полей в боярские закрома

хлеб-жито, двуногие бородатые медведи с топором за

поясом собирают последний мед диких пчел, холопи-

рыбари заготовили бочки осетрины и стерляди. А

сколь мехов еще по весне собрано со звероловов лес-

ной стороны! Довольны бояре низовской земли, есть

чем задобрить хана, да и на свою нужду всячины ос-

танется. А что до смердов, так им не привыкать го-

лодать. Бурлак да смерд раньше пса не околеют.

Заревели по зорям на заволжских моховых хол-

мах олени сохатые. Последнее тепло над низовской

землей стоит. Вот и поспешает ханский баскак Хаби-

була новую баржу добром загрузить, что бояре угод-

ливо для хана припасли. Посудина надежная, утро-

бой ненасытная, немало поглотила груза разного. Тут

и бочки с осетриной да стерлядью, и дуплянки липо-

вые с медом янтарным, мешки пеньковые с мехами

куньими. И сумы кожаные с гривной серебряной. До-

полна разным добром нагружает баржу ханский бас-

как. Хитро посмеивается: «Низовские князьки да боя-

ре люди покладистые. Только их не тронь, а они за

эту милость последнюю рубаху со своего русского

стащат, деток-малолеток и жену отнимут, лишь бы

хану угодить!»

Доволен и сыт баскак Хабибула. Коренастым пнем

стоит он на носу посудины под нежарким солныш-

ком. И приветливо раскрывает перед ним Волга свои

берега. Но не гордись, не радуйся прежде времени,

баскак Хабибула!

Провожать баскака в дорогу дальнюю вышли и

бояре бородатые и княжичи бесталанные — все под-

лизы и угодники ханские. Но посадский люд да стра-

далец смерд на те сборы хмурой толпой глядят. Уво-

зили хану немало добра, что их кровью и потом на

скупой земле добыто. На посудине ни одного русско-