го. Полдюжины басурман-воинов на веслах баржой

управляют да сам баскак. Боярские холопы услужли-

во посудину от берега на стрежень реки оттолкнули,

и поплыла она, как важная утица, на волне покачи-

ваясь.

Вот уже град земли низовской пропал за холмами

лесистыми, позади серенькая обитель печерская. Ле-

вый берег в густых ивняках, на правом дубняки гля-

дятся в реку, что в зеркало. Баржа под грузом в воде

глубоко сидит, ладно, что плыть вниз по течению, чуть

веслами пошевеливай — сама идет. Только от берега

подале держитесь, татары-воины, и от левого, и от

правого. Середины держитесь!

Доволен и радостен на носу баржи ханский бас-

как Хабибула. А матушка-Волга радушно и берега и

плесы навстречу раскрывает, обнять готовая. Но бе-

регись, баскак, Волга — река русская. Может так об-

нять — не порадуешься! А солнышко уж на середи-

ну неба забирается. Жарковато стало татарам-воинам

махать веслами, а тем, что на рулевом весле, — и по-

давно.

Зорок глаз Хабибулы. Издалека приметил, как

сквозь ракитник к Волге бабеночка спешит, пробира-

ется, на ходу раздевается, косы распускает. Сама стат-

ная да рослая, а походочка — что пружинками де-

вицу подкидывает. Вот на берег выбежала, одежку

на камушки бросила и с разбега в Волгу бултыхну-

лась. И поплыла наперерез барже нырком-гоголем: то

нырнет, то вынырнет, русалкой плещется, играет с

волной, что белорыбица. Вот совсем рядом с баржей

это чудо-юдо выплыло: не гоголь-нырок с моря хо-

лодного, не русалка с глазами зелеными, а девка рус-

ская глаза Хабибуле слепила красой.

Плывет впереди посудины, как рыба резвая, пря-

ди кос, что змеи живые, по спине струей разметаны.

А руки сильные да белые с волной спорят легко, иг-

раючи. Вот она бочком поплыла, баскаку ручкой по-

махала, да так-то приветливо, что у того сердце ек-

нуло. За всю свою жизнь не встречался басурманин с

такой красой. И закричал сарычом, вцепившись ру-

ками в жидкую бороду:

— Ух, якши баба! Ух, красна, баска русска девка!

Навострили уши гребцы-воины, приподнявшись,

глядят на чудо речное, дивуются. А красотка плывет

да плывет впереди посудины, то одним бочком, то

другим, без натуги плывет, играючи, будто всю жизнь

в воде прожила. И глядел на нее баскак Хабибула

как зачарованный: «Ох, якши баба, самому хану в

подарок ладна! За такую и золота отсыплет, и коня

подарит, и шапку соболью. Ох, гром на мою голову,

у самого три жены, отдал бы всех за такую одну! А

как смела, как ловка, была бы на зависть всей орде!»

Вот краса русалочка на спинку повернулась, в ла-

дошки похлопала и, красой дразня, круто к берегу

повернула. И завыл тут баскак Хабибула на всю Вол-

гу, сам не зная, кому и что приказывая:

— Аи, нагнать, собаки шелудивые, поймать, за-

арканить!

И ногами топал баскак, и бороду теребил, и бога

своего бранил. И погнали басурманы-воины свою по-

судину за русалкой к левому берегу, так что весла

гнулись и руль кряхтел. А девка, на берег выбрав-

шись, резво одежку с камешков подхватила и в ра-

китнике сокрылась. Не успела посудина к берегу при-

стать, как ожили кусты ракитовые, заголосили, за-

свистели по-разбойничьи. Из кустов ватага удальцов

высыпала с бердышами да копьями, по пояс в Волгу

забежали молодцы, баржу крючьями да баграми за-

цепили и к берегу подволокли. Как увидел баскак

страшное вольное войско, первым с борта в Волгу

скакнул, а за ним его воины. Да, видно, в воде ны-

рять не то, что на коне скакать. Побарахтались, свое-

го бога на помогу покричали да и на дно пошли, как

камни тяжелые.

А молодцы-удальцы, не откладывая, принялись

поклажу баржи тормошить. Первым им в руки бочо-

нок попался, с медом пьяным, разымчивым, что боя-

ре-угодники в подарок хану посылали. К меду бочо-

нок стерляди выкатили, расколотили, на песке среди

ракитника огонь развели, кругом сели и пировать на-

чали. И не забыли пить за здравие Семки-смерда, Са-

рынь Позолоты по прозванию, атамана удалого, и за

его залетку-зазнобушку из терема боярского, отваж-

ную и верную помощницу.

Скоро к берегу голодный люд набежал, баржу-по-

судину от снеди опорожнили и опьянели все, не столь

от меда, сколь от непривычной сытости. К вечеру бар-

жа совсем опустела, над водой поднялась, на волне

покачалась, будто раздумывая. И с пустой утробой

вниз по Волге поплыла. Одна-одинешенька и пустым-

пуста. Принимайте, ханы-басурманы, подарки от воль-

ницы земли низовской!

Невелика была ватага атамана Позолоты. Всего-то

полдюжины молодцов, сам седьмой. Но боярам и бас-

какам, ханским прислужникам, казалось так, что

глухомань заволжская, берега Волги низовые и гор-

ные кишат разбойной голытьбой, удальцами отчаян-

ными. Да на то и смахивало. Как пробежит слух-мол-

ва, подобно ветру свежему — грозы предвестнику, что

Семен Позолота по Волге плывет, вся голытьба и

смердь голодная ждали да слушали, когда на реке

бранный шум поднимется. Знали, что будет скоро

для брюха еда, одежа для плеча. Ватажками и в оди-

ночку к осиротевшей барже спешили и сноровисто

ее от остатков снеди и товаров разгружали. Да не во-

ровясь, не спеша, не кое-как, а с прибаутками да при-

говорами: «Боярин да хан-татарин наши избы грабят,

а мы их на Волге гладим. Бог правду знает: как при-

шло, так и ушло!» А остатки от добычи немалые, как

после сытого барса снежного.

И не укрыться, не утаиться было от грозного Са-

рынь Позолоты ни торговому человеку — купцу богато-

му, ни боярину, ни баскаку-басурману. Словно во сне-

вещуне привидится, или кто невидимый на ухо ата-

ману шепнет, что по Волге посудина с богатым гру-

зом плывет. С ватажкой из шести соколят налетит,

разобьет, вино заморское да серебро заберет, а одежу

да снедь береговой голытьбе оставлял. А хозяину с

охраной дорогу в Волгу указывал, рассуждая по-бо-

жески: «Коли волгарь наш коренной, так выплывет,

а коли захребетник какой, боярин, баскак, так води-

цы хлебни, ко дну иди!» Вот так и получалось, что

опознавать да предавать атамана Позолоту было не-

кому. А перед лютой зимой, когда мать Волга мерт-

вым сном засыпала, Семен Позолота со товарищами в

Печерскую обитель приходили, да с такими дарами,

что настоятели и келари вслух не дивились. Сам По-

золота до весны вратарем служил, а шестеро дружков-

товарищей на других делах в монастыре и по посад-

ским людям прислуживали, как люди жизни самой

праведной.

Но скучно и безрадостно было той порой житье

Оленки, дочки воеводиной. Давно бы ей замужем

быть, деток родить, мужу-боярину во всем угождать,

а она, как трава колючая да жгучая, из-под воли от-

ца-матери выбилась. И не хочет идти ни за боярина,

ни за басурмана. Взять бы отцу-воеводе в руки

плеть ременную да отхлестать голубушку по обычаю

басурманскому, да под замок посадить на хлеб, на

воду, на вольный свет не выпускать, солнышка не ка-

зать! Авось образумилась бы и присмирела, забыла

бы, как днями и ночами из дома-терема пропадать.

Да вот беда: дура воеводиха за дочку храбро засту-

пается, грехи-проказы ее покрывает, волю дает. Не

зря дочка с весны до осени по дням и ночам пропа-

дает.

Грозится, сердится воевода Тупой Бердыш: «Ой

как тоскует, тужит по ней келейка в Зачатьевской

обители, давно пора упрятать туда дочь непослуш-