ную, распутную. Осрамила на весь град, опозорила!»

А время катилось да катилось вслед за солныш-

ком. И мелькали дни да недели безжалостно. Только

зло-лихо не торопится. «Лихо, оно споро — не пропа-

дет скоро!» Это пословье русское старым-старо — ро-

весник гнету ханскому, живет от времени засилья ба-

сурманского. Лихо спорое и живучее, да оно и при-

липчивое.

Привыкли к тому лиху ордынскому и князья, и

бояре именитые. Переняли обычаи басурманские, на-

учились ползком подползать к ногам хана ордынско-

го, и угодничать, и подличать. Мздоимство и лесть

переняли. Ханов задабривали, а друг на друга, брат

на брата подкопы копали, наветы придумывали. На-

учились в ругательствах свою честную мать поминать

словами оскорбительными, непристойными, а своих

дочерей под замком держать, добрым людям не ка-

зать.

Задыхался народ низовской земли между двух

тяжких стен: промеж боярином и ханом. Но и зады-

хаясь, противился и копил в сердце ненависть. Вот и

Семка-смерд и во славе своей не мог забыть, что ку-

лига его у боярина, а жена у басурмана. В ту пору

низовской землей князья Иван да Данило поначалу

правили, братья Борисовичи, прислужники татарские

да булгарские. Только недолго покняжили. Поднялся

на них народ нижегородский: и бедный, и знатный,

и голытьба да вольница к тому подстала. И бежали

братья Борисовичи, князья бесталанные, как два пса,

к своим хозяевам. Семен Позолота со товарищами в

том правом деле первыми были.

Княжескую стражу разогнали и князей бежать

поторопили. Но как узнали, что к Нижню Новгороду

войско великого князя для порядка приступило, та-

ково рассудили: «Хоть и послужили мы народу, из-

бавляя от ханских прихвостней, но слава о нас раз-

бойничья. Для таких молодцов у любого князя награ-

да одинакова: два столба с перекладиной!» И к Вол-

ге родной откатились. И вовремя. По жалобам бояр

воевода князя московского указал изловить всех мо-

лодцов из вольницы, тех самых, что помогли ему

землю низовскую от ханской нечисти освободить. И

довелось Сарынь Позолоте с удальцами в узольских

лесах хорониться и пореже на Волгу выплывать.

Вот так-то и обернулось одно лето для Семена По-

золоты годиной несчастливой, безрадостной. А самое

горшее да обидное было для атамана отступничество

зазнобы Оленки, дочки воеводиной. Только потом уз-

налось, что не отступилась она от своего сокола, а не-

волей пошла в обитель Зачатьевскую. Распорядился

воевода Тупой Бердыш упрятать в монастырь свою

дочку своевольную, чтобы не терпеть ему насмешек

от знати боярской да княжеской. А среди простых

людей молва о том была, что не бывать бы Оленке в

заточении, кабы не охотились в ту пору за ее милым

княжьи люди со стражею. А что с атаманом сталось,

куда запропал, о том никто не знал. И голодала

смердь да голь приволжская, доброго атамана невесть

откуда поджидая.

Не устает краса Волга каждой весной свои воды

далеко по сторонам разгонять, как хозяйка небереж-

ливая, добро расточать по лугам и прибрежным ле-

сам, кустарникам. Дубье да осокорье на крутоярах

безжалостной струей подмывает и с кореньями на

стрежень швыряет — плыви, куда судьба вынесет!

Зато как схлынут вешние воды да обогреются берега

солнышком, попрет из земли зелень буйная, расцве-

тут и луга, и ракитники красой весенней, радостной.

С грустью тихой, неулыбчивой глядит на весну

сквозь оконце зарешеченное Оленка, дочка воеводи-

на. Была Оленкой, а будет Секлетеей, Хавроньей либо

Евфимией во иночестве. Семь мятежных беспамятных

лет как в радостном сне прожито. В беспокойном,

тревожном, но радостном. И милого любила, и ми-

лому в смелых ратных делах помогала, как рука пра-

вая надежно служила. Не один боярин поплатился

головой и мошной за обиды, что учинил Семке-смер-

ду, Сарынь Позолоте по прозвищу. Так ее любимого

сокола за смекалку да отвагу дружки-ватажники про-

звали. Знают, души разбойные, пока с ними храбрый

Сарынь Позолота — удача и везенье во всяких опас-

ных делах.

За монастырской решеткой девка-краса, пловчиха

смелая. А давно ли, кажись, с Волгой споря, с вол-

ной играючи, баскака Хабибулу, как быка дикого,

ко гибели подводила? Злодею-боярину последний блин

испекла, богатея-ротозея с баржой ко берегу подма-

нила, помогла своему дружку мошну с серебром из-

под сиденья боярина отнять? Семь лет жизни озор-

ной, разбойной, радостной. Удержать ли решетке ке-

лейной Оленку, затворницу невольную! Только знать

бы, ведать, что сталось с ее смелым соколом! А сны

все такие небывалые. Часто снится ей Семен серым

ястребом с перебитым крылом, с очами желтыми, яро-

стными. Ох, не к доброму такие сны! А в окно кельи

буен ветер с Волги врывается, несет запахи весенние,

что сердце волнуют и кровь горячат и о спасении

души забыть приказывают.

Стремится вверх по Волге челн просмоленный, со

встречной волной разговор ведет, к левому лесному

берегу жмется, торопится, на воде быстрый след ос-

тавляя. Молчат, на весла наваливаясь, гребцы угрю-

мые, и злая печаль на их лицах при закатном сол-

нышке еще злее кажется. Давно плывут. И кто бы ни

встретился им из простых людей, по воде плывущий

или по берегу идущий, ко всем одно слово нетерпели-

вое:

— Не слыхано ли про инока Макария, целителя

из Печерской обители?

Так плыли шестеро молодцов до утра и, ничего не

дознавшись, свернули в устье родной реки, что с Вол-

гой сливалась. Тут им оборванный смерд на глаза

попался, что в липняке по берегу лыки на лапти драл

и лубки для мочала в бочажинах замачивал. В сер-

мяжине на голо плечо, в худых портах, не унимаясь,

от овода мужик отмахивался. Не сразу дошло до его

разума, о чем молодцы спрашивают. Да и комар жуж-

жал, тучей кружась, покоя не давал.

— Монахов с иноком Макарием? Не слыхано. Вот

по весне, по большой воде, проплыли вверх по Узоле

на двух челнах, только, кажись, не монахи, а люди

вольные. Да вы, молодцы, во Аксенову зимницу на-

ведайтесь. Место приютное, для вольных людей на-

дежное!

Как не знать молодцам зимницы Аксеновой! Са-

мим не раз доводилось в ней, среди леса, отсиживать-

ся, от воевод хорониться. Притаились в приузольских

лесах деревушки никому не ведомые, упрятались в

глухомань далекую от засилья боярского, ярма басур-

манского. На смердах одежка убогая, сами круглый

год полуголодные, а с вольной братией при случае

последним поделятся. В просторной да приземистой

зимнице старец Аксен испокон века живет, и кто ле-

тами старше: жилье или хозяин — о том мало кто

помнит. В молодости с вольницей по Волге и по суху

ходил, ненавистных бояр и басурман при случае как

мух давил. И летела о нем слава грозная как о раз-

бойнике безжалостном. К самой старости Аксен бого-

вым слугой поприкинулся, в глухомани, притаясь,

век доживал. А зимней порой, студеной да неудачли-

вой, лихих молодцов у себя укрывал. И слыл среди

смердов приузольских старцем божьим, праведным.

Из дальнего залесного поселеньица прибежит тропа-

ми неприметными девчоночка, к зимнице подкрадет-

ся тихонечко, поставит на оконце бурачок да узелок

со снедью, постучится пальчиком:

— Дедушка Аксен! Дома ли? Вот матушка тебе

милостынку прислала. По дедушке година, по бабуш-

ке сорочина!

И хлебушка, и горошку, и кваску добрые люди