флорентийской крупной буржуазии. Еще недавно и

политическая власть в городе фактически принадлежала ей.

Победа над чомпи (1378 г.) и над ремесленниками (1382 г.) была

делом его рук. Альбицци были ее ставленниками. При Медичи

политическое значение Lana рухнуло, экономическое –

уменьшилось, ибо изгнание членов крупных фамилий

(Альбицци, Строцци и др.) и конфискации унесли значительную

часть ее капиталов. Но и сейчас еще она делала прекрасные дела

и была далека от упадка. Поджо, таким образом, вступал в

состав флорентийской {[крупной]} буржуазии сообразно своему

имущественному положению. Карьера гуманиста и папского

секретаря, нищим пришедшего во Флоренцию, завершилась

великолепным финалом. Поджо был канцлером Флоренции и

членом arte di Lana.

Его общественные взгляды давно, по мере того как он скупал

земли и богател, настраивались соответственно. Складывалось

настроение типично буржуазное, притом флорентийско-

буржуазное, то есть отражающее классовые отношения города с

большой промышленностью и большим крестьянским

Hinterland'ом. Отношения были трудные и во многом путаные.

В среду крупной буржуазии Поджо был принят, конечно,

главным образом за свои научные и общественные заслуги, как

пятьдесят лет назад был принят его учитель Салутати. Но была

все-таки разница. Салутати был включен в члены Lana, так

сказать, honoris causa, без его об этом просьбы. Он стал

почетным членом корпорации флорентийской крупной

буржуазии, притом в такой момент, когда Lana находилась на

вершине своего политического могущества. Поджо пожелал

25

вступить в Lana сам, на правах рядового купца, который в лице

одного из сыновей будет заниматься промышленным делом. Как

ни был он богат и как ни обеднели члены Lana за двадцать лет

медичейского господства, они все-таки смотрели на Поджо-

купца как на выскочку. Старик это чувствовал. Классовая

гармония была, бытовая не налаживалась. Получалась

нескладица в самочувствии, ибо отношения к другим классам

флорентийского общества у Поджо были совершенно те же, что

у других членов Lana, пребывавших в этом цехе в течение

многих поколений.

К дворянам – некоторые члены флорентийского патрициата

еще не забыли тех времен, когда их предки были имперскими

рыцарями и владели вооруженными отрядами и крепкими

замками в окрестностях города – отношение Поджо

определялось выводами его диалога «De nobilitate». Он их не

любил как представитель трудовой профессии, как член

«республики знаний», как выходец из низов, хотя понимал, что

крутой режим Козимо делает их в классовом отношении

безопасными.

С крестьянами Поджо-помещик не ладил в своих

многочисленных имениях и не скрывал этого в своих писаниях.

Одни крестьянские типы «Фацетий» показывают это с полной

определенностью. Но Поджо высказывался и более прямо. Когда

в 1425 году флорентийский отряд под начальством кондотьера

Пиччинино был уничтожен в горных теснинах крестьянами

Вальдиламоне под командою Гвидантанно Манфреди, синьора

Фаэнцы, Поджо был очень обижен и писал: «Жалею, что нас

побеждает враг глупейший (doleo nos superari ab hoste

insulsissimo)». Ему трудно было любить крестьян.

И отношения к рабочим были соответствующие его новой

классовой природе. Правда, Поджо не было на свете в момент

самого острого столкновения буржуазии и пролетариата во

Флоренции, при восстании чомпи (1378 г.). Правда, медичейская

полиция в его время ручалась за то, что никаких вспышек,

подобных той, больше не будет. Рабочие в эти годы были

совершенно скованы полицейскими мерами. Поэтому у него нет

к ним той острой ненависти, какая была у Салутати, и того

настороженного и пропитанного классовыми страхами

отвращения, каким дышат посвященные восстанию чомпи

страницы «Истории Флоренции» Бруни. А все-таки, когда

Поджо в собственной «Истории Флоренции», продолжившей

26

Бруниеву, пришлось упомянуть о восстании чомпи, не называя

его, он писал так: «В это время 4 редко бывало, чтобы не

случалось во Флоренции раздоров в народе. Но четыре года 5

больше, чем другие, были временем, когда государство

испытало большие потрясения вследствие смерти и изгнания

многих граждан. Виновниками этого были то дворяне, то

низшие классы (infima plеbe) 6, то ремесленники, то самое

подлое в городе людское отродье (la piu vile generatione d'uomini

dеlla terra). «Самое подлое отродье» – это чомпи,

неквалифицированные рабочие флорентийской шерстяной

промышленности. В то время, как писалась «История

Флоренции», Поджо был членом Lana, и отношение к рабочим

было отношением подлинного классового врага.

Поджо был типичным представителем крупной буржуазии, и

то, что он был не купцом или банкиром, а интеллигентом,

делало его мироощущение сложнее и богаче, но не делало его

менее определенным. Его классовая природа сказалась и в

«Фацетиях».

VII

«Фацетии» 7, взятые отдельно от других произведений

Поджо, конечно, не дают представления о нем ни как о писателе,

ни как о человеке. Но «Фацетии» – та его книга, которая

способствовала известности его у потомства больше всего.

Вернее, «Фацетии» – единственное сочинение Поджо, которое

не забыто само и не дало забыть имя своего автора. Только

специалисты знают, что Поджо написал «De nobilitate», «De

varietate», «Historia tripertita», «Историю Флоренции». Всякий

образованный человек знает, что Поджо написал «Фацетии»,

если даже не знает самих «Фацетии». Когда Поджо собирал свои

«рассказики» и потом публиковал их, он был очень далек от

мысли, что именно они принесут ему бессмертие. Совершенно

так же Петрарка, уповая на «Африку» и на латинские

рассуждения, не думал, что его неувядаемая слава будет связана

4 Во время войны с папою Григорием XI (1375–1378 гг.).

5 Годы революции, диктатуры пролетариата и владычества младших цехов

(1378–1382 гг.).

6 Цитирую по итальянскому переводу сына Поджо – Якопо Браччолини

(Флоренция, 1598 г.).

7 Facetia – значит шутка, шуточка, насмешка, острое слово, остроумная

выходка. Эта многосмысленность слова и мешает перевести его в заглавии.

27

с его итальянскими «Rime». «Фацетии», конечно, нельзя

сравнивать со стихотворениями Петрарки. Но и «Фацетии»

стали классической книгой. Они переведены на все языки – и

неоднократно. Они продолжают переиздаваться, переводиться и

комментироваться до сих пор.

Чем это объясняется? Тем, что в книге много

непристойностей? Конечно нет. В мировой литературе есть

десятки и сотни книг, по сравнению с которыми «Фацетии» –

собрание невинных рассказов. А много ли раз переведен

«Гермафродит» Антонио Бекаделли? Или «Алоизия Сигеа»

Шорье? Или сочинения Форберга? Или «Raggionamenti»

Аретино? Очень немного. Объясняется это просто.

Перечисленные вещи имеют определенную эротическую цель.

У Поджо она отсутствует, как отсутствует в «Декамероне», в

новеллах Франко Саккетти или Мазуччо. «Гермафродит»,

написанный на потеху сиенским куртизанкам и, подобно

новеллам Джентиле Сермини, ярко отражающий насыщенную

чувственностью атмосферу Сиены, вышел в свет до «Фацетии»,

и Поджо высказал свое мнение о нем. Это мнение определяет

его взгляд на «Фацетии». Поджо очень нравятся чудесные

латинские стихи Бекаделли и искусство, с каким тот

величайшим непристойностям умеет придавать красивую

форму. Но все-таки советует ему бросить этот вид поэзии. И

когда, дружески полемизируя с замечаниями Поджо, Бекаделли