Нет, искать будут, конечно, не только там, но не так рьяно. Из Уизера Квейлана переправят в Канаду, в Британскую Колумбию. Оттуда снова в Штаты, но уже на восточном побережье у Карибу, штат Мэн. И лишь затем частным самолетом, с тысячей предосторожностей, на Гаити. Потом в Венесуэлу. Там, в Каракасе, его уже с нетерпением ждут. Но сперва надо попасть в Уизер. Завтра вечером контрольный срок, и он должен успеть туда вовремя, если не хочет остаться на бобах, с кучей бесполезных бумажек, каждая из которых стоимостью в тысячу долларов. Вернее, девятьсот.

Однако ему ни за что не успеть с этой толпой кретинов. Кеннет и Телмар со своей бессмысленной враждой, доводящей порой до бешенства; Тревис, полицейский ублюдок, чертов психопат, помешавшийся из-за своего кретинического комплекса неполноценности. Тупая ярость и ненависть ко всему миру смешивались в нем в дичайшей пропорции. Он абсолютно не умел держать себя в руках, когда на него накатывало, а такие люди опасны потенциально. Их нужно сторониться, либо — если это невозможно — убирать сразу же, как только они становятся ненужными. Брайан… это вообще отдельный вопрос. Квейлан не хотел даже думать о нем. Во всей их компании более-менее стоящим человеком была Кристель. Но тут другая крайность. Слишком холодна и внимательно, по-звериному, расчетлива и опасна. Никогда нельзя ей доверять. Сейчас они вместе, и Кристель воюет на его стороне. А что будет дальше? Кто знает? Но Квейлан симпатизировал ей, поскольку уважал сильные натуры, а девушка была по-мужски несгибаемой, словно отлитой из стали. Она ничего не боялась.

Эти люди, подумал несколько отстраненно Квейлан, повиснут на нем мертвым грузом. Ненужные, бесполезные. Надо что-то делать. Предпринимать какие-то действия. Не сейчас, конечно, позже, когда деньги будут лежать в вертолете. Пара драгоценных чемоданчиков. Целое состояние. Министерство Финансов обеспечило одному из членов общества спокойную старость.

Он усмехнулся, поднимая голову. Сосны, сосны, со всех сторон сосны, ели и скалы. И ночь.

Квейлан никогда не загадывал на будущее, не любил мечтать и фантазировать. Что толку в пустых фантазиях, если, конечно, они не приносят заработков. Другое дело — писатели. Эти из любой самой дерьмовой истории умудряются выкачивать денежки, и за это их можно уважать. Их да художников-киношников. Люди, умеющие трепаться и на этом делать «баки». Остальные же люди со своей неуемной склонностью к Дурацким мыслеизлияниям вызывали у него раздражение, а нередко и откровенную злость. В частности, сопливый дурак Брайан. Уже несколько раз он начинал рассуждать вслух о том, как чудесно заживет на свои деньги. Он даже слово «деньги» говорил необычно. Что-то вроде «дюэньги», а еще чаще мягко — «денюшки».

Квейлан же рассчитывал на будущее возможные ходы потенциального противника — ФБР, и свои собственные контрмеры. Хотя не только Бюро жаждало видеть его шкуру сушащейся на шестах. Существовали еще ЦРУ и Международная полиция. Вторая по вполне понятным причинам, а первая… В Управлении очень не любили «двойников», равно как и отступников. Квейлан отлично понимал, что его ждет, попади он в лапы властей. Скорее всего, его нашпигуют пулями при весьма необычной «попытке к бегству», или он «повесится» в камере, а может быть, какой-нибудь кретин из заключённых вспорет ему живот на прогулке из-за недосмотра охраны.

И тем не менее, Квейлан не боялся будущего и грядущей смерти. Смерть, как известно, удел всех смертных, а жизнь… Он сам выбрал свой путь и не променял бы его ни на какой другой, чем бы ни заканчивалась эта кривая дорожка.

Улыбка все еще блуждала по губам Квейлана, когда Тревис остановился и спросил Хела, показывая тому мерцающий зеленым монитор:

— Далеко еще?

В слабой, трупно-изумрудной пульсации лицо полицейского приобрело сходство с персонажами фильмов ужасов — вампирами, оборотнями и прочей нечистью. Только, в отличие от кинострашилищ, Тревис шевелился, и эмоции на его лице были самыми настоящими. От этого он становился отталкивающе неприятным. Пар, вырывающийся изо рта при дыхании, смазывал черты, а намерзшие на усах сосульки, охотно ловящие тусклый холодный свет, казались стальными скобами, стягивающими плоть на тронутом разложением лице.

— Ну, что смотришь? Далеко еще? Где это место?

Хел с трудом оторвал взгляд от шевелящихся синюшных губ, взглянул на экран, а затем вверх, на темнеющие горы. Они казались еще более черными на фоне чернильного неба. Но их можно было разглядеть без труда из-за светлых пятен снега на склонах и карнизах. К своему собственному удивлению Хел вдруг осознал, что буран уже почти стих. Лишь редкие одинокие снежинки, кружась, падали с неба. В этом было что-то фантастическое. Нечто вроде галлюцинации, только там видят то, чего нет, а он не разглядел то, что произошло на самом деле.

«Наверное, это происходило слишком медленно», — подумал Хел. Когда снегопад заканчивается постепенно, то лишь через некоторое время замечаешь, что ветер уже стих и снег, ослабев, не лезет за воротник, не бьет по глазам, не треплет волосы, не сводит пальцы. Хел поймал себя на том, что довольно тупо разглядывает почти чистое небо и горы.

— Эй, ты что, сам не можешь понять, куда забрел, а? — Кеннет остановился за его спиной. — Что скажешь, ублюдок?

Хел даже не оглянулся.

— Это вон там, наверху, — он указал на одну из гор. — Только придется идти кругом.

— Какого хрена! — возмутился негр. — Ты хочешь нас загнать, что ли, Такер? Мы и так бродим по этим долбаным горам уже два часа! А денег нет! Твой приятель угробил тридцать миллионов, ты таскаешь нас по горам третий час! Где деньги, Такер, мать твою?!!! Я не вижу денег!!!

Хел вновь кивнул в направлении гор.

— Присмотрись повнимательнее, придурок.

Он развернулся и пошел вперед, не оборачиваясь. Тревис, прищурясь, смотрел ему в спину. Наконец полицейский спокойно констатировал:

— А ведь ты хитришь, Такер. Черт меня дери, если это не так. Только не пойму, за каким хреном. Но хитришь, точно. Ты похож на хитрую крысу.

Спасатель остановился. Когда он обернулся, на лице его явно читалась усталость. Не физическая, а внутренняя. Более глубокая и сильная.

— Ты думаешь, я лгу? — спокойно спросил он. — Нет. Ты уверен, что я лгу. Знаешь, что я скажу тебе в ответ? Пошел-ка ты в задницу, Тревис. Возьми трос и попробуй сам. Давай. Только учти, этот — южный — склон самый опасный для подъема. А в такой темноте, да еще после бурана, когда твое дыхание может вызвать лавину, даже Уокер не решился бы лезть по нему. Но ты попробуй. Хочешь попробовать?

Тревис несколько секунд смотрел прямо в глаза Хелу, но затем отвел взгляд. Тот только вздохнул, развернулся и продолжил путь. Остальные пошли следом. Никто не посмотрел вверх. И зря. Ибо в этот момент среди черноты и молчащих, замерших в предчувствии скорой крови елей вдруг зажегся тусклый огонек электрического фонарика…

…Райт наблюдал за Хейзом.

Маклейн задремал в кресле минут двадцать назад, но никто не стал его будить. Ожидание — самый худший способ проведения досуга. Он сидел в обмякшей позе, голова его покоилась на спинке кресла, приоткрытый рот давал возможность желающим рассмотреть прекрасные ровные зубы, какие бывают лишь у кинозвезд и политиков, Маклейн не принадлежал ни к тем, ни к другим, однако зубы у него были действительно отличные. В остальном же для Райта он не представлял интереса.

Хейз, изредка поглядывая на своего посапывающего партнера, читал «Роллинг Стоунз». Нельзя сказать, чтобы Райта это повергло в состояние гроги, но удивлен он был, это точно. Фэбээровец, не отрываясь от журнала, вдруг тихо, но отчетливо спросил:

— А вы наверное думали, что у нас вес читают лишь «Пипл» и «Космополитен»[5].

Райт усмехнулся.

— Ну, почему. Еще «Солдат удачи».

Фэбээровец кивнул, закрыл пестрый журнал, положил в кейс и, аккуратно закрыв крышку, сообщил: