осуществилась в более зрелых годах Сиднея, и думал, как посчастливилось

сэру Фрэнсису Уолсингему, который мог сочетать свою дочь браком с любым

из этих двух выдающихся умов Англии. Великодушный Эссекс считал ниже

своего достоинства обмануть ожидания той, на ком он не отказывался

жениться, и, из почтения к воле покойного отца выказывая готовность

исполнить ее, положился на судьбу в надежде на благополучный для себя исход и

поклонялся мне молча.

В это время военные обязанности призвали лорда Лейстера к войскам и

знатные дворяне последовали за ним. Я разделяла твою горькую обиду, когда

он уехал, ни словом не простившись с тобой, и чувства твои были мне так

близки, что я попыталась внушить себе, будто Эссекс лишь стремится

обрести власть, которая позволяла бы ему обращаться со мной подобным образом.

Эта мучительная мысль так завладела мною, что под ее влиянием я проявила

при расставании холодность, к которой Эссекс был совершенно непривычен и

о которой, должна сознаться, я не переставала сожалеть во все время его

отсутствия.

Поражение и гибель Армады возвратили веселье и блеск королевскому

двору. Полное примирение произошло между тобою и лордом Лейстером.

Мое сердце вновь распахнулось навстречу надежде, счастью, Эссексу,

который теперь решился посвятить в свои чувства леди Пемброк. Она с жаром

приняла к сердцу его интерес и обещала помочь ему найти возможность

признаться мне. Вскоре она призвала меня к себе и с той счастливой улыбкой,

что всегда побуждала нас сделать все, чего она ни пожелает, сказала, что с

той самой минуты, как она меня увидела, ее заветнейшей целью стало

соединить меня с лордом Эссексом, единственным, по ее мнению, кто был достоин

сердца, которое она так хорошо узнала. Она вовлекла своего супруга в

сговор, целью которого было таким необычным образом представить нас друг

другу, тогда как я сочла это лишь странной причудой. Затея вполне

оправдала ее надежды, покорив сердце одной из сторон и, добавила она, не оставив,

как ей кажется, равнодушной другую. Взглянув на мои зардевшиеся щеки,

она с веселым видом встала и распахнула дверь своего кабинета.

— Словом, моя дорогая, вот сам милорд. Позвольте ему самому изъяснить

свое дело. Когда же я решу, что смогу говорить более разумно, чем он, то —

положитесь на меня — я прерву его.

С этими словами, вырвав из моих дрожащих пальцев край своего платья,

она выбежала из комнаты. В испуге и растерянности, ошеломленная тем, что

настал миг, столь давно желанный, я хотела было последовать ее примеру,

но, воспользовавшись тем самым образом, которым я безуспешно пыталась

удержать свою подругу, лорд Эссекс более твердой рукой ухватил меня за

платье. Я обернулась и, не отваживаясь задержаться взглядом на стройной

фигуре и прекрасном лице, опустила глаза и молчаливо согласилась

выслушать его. Боже, как глубоко в душе моей, как прекрасно воспоминание о той

минуте, когда слово «любовь» впервые коснулось моего слуха, произнесенное

единственным голосом, который делал его милым моему сердцу!

— Я верю, самая боготворимая из женщин, — сказал граф, — что,

почтительнейше склоняясь перед вами, я не совершаю ничего неожиданного для

вас. В ту минуту, как я впервые увидел вас, мои колени сами преклонились

перед вами в знак того, что вам принадлежит сердце, которым любовь,

зародившись в этот миг, завладела навеки. Священное чувство долга перед отцом,

чья воля во всех остальных случаях подчинялась голосу разума, заставляет

меня чтить даже ту великодушную ошибку, что побудила его заключить

договор о моем браке с мисс Уолсингем. Отец, которому суждено было во цвете

лет отказаться от всех благ, что заставляют человека дорожить жизнью,

всеми силами старался сохранить их для сына, увлажнявшего его бледные щеки

бесхитростными детскими слезами. Чтобы создать мне друзей при дворе,

которые хоть отчасти смогли бы заменить его, он формально породнил меня с

искусным политиком Уолсингемом, единственным , чье влияние могло

уравновесить влияние наших заклятых врагов — семейства Сесилов. Дальнейшие

события подтвердили справедливость его суждения. По стечению

обстоятельств я оказался бы в полном забвении и небрежении, если бы не

поддержка и привязанность сэра Фрэнсиса. Вследствие этого с моей стороны было бы

недостойно отвергнуть дочь человека, которому я обязан и своей

безопасностью, и своим положением. Но я давно изучил ее характер и, опасаясь

доверить свое счастье девушке, чей яростный нрав не позволяет ей самой быть

счастливой, я, уступая желанию лорда Лейстера, оставался за границей,

питая при этом надежду (со временем оправдавшуюся), что за это время она от-

даст свое сердце какому-нибудь более прилежному поклоннику. Прежде чем

я вернулся домой, у меня уже были основания верить, что мое желание

исполнилось. Ее склонность к сэру Филиппу Сиднею поистине слишком

очевидна для меня, чтобы думать о соединении наших судеб, если близкие с обеих

сторон пожелали бы завершить помолвку браком; но так как я склонен

верить, что решимость сэра Филиппа преодолела бы сопротивление семьи Уол-

сингем, то осмелюсь просить вас сказать мне (если вы снизойдете до интереса

к судьбе человека, рожденного, чтобы боготворить вас), есть ли у Сиднея

основания надеяться на благосклонность вашей сестры. Примите мои слова как

извинение за то, что я имел дерзость пытаться проникнуть в вашу тайну, и

поверьте, что, желая быть причастным к ней, я не стремлюсь посягнуть на

существующие у вас обязательства, перед которыми покорнейше отступлю

независимо от того, будет мне позволено понять их или нет.

Очарованная и гармоничными звуками этого голоса, и чувством, столь

благородно им выраженным, побуждаемая прямодушием его речей проявить

свою природную искренность, я всецело поддалась велению сердца, и то

косвенное признание в собственной склонности, которое я сделала ему,

согласившись объяснить твои чувства к сэру Филиппу, наполнило его прекрасные

глаза светом нежной благодарности. Незаметным образом нить разговора

привела к лорду Лейстеру, и тут, мгновенно опомнившись, я поняла, какую

совершаю ошибку. Не решаясь нарушить свое обещание хранить тайну, я резко

оборвала рассказ, вспыхнув жарким румянцем смущения. Наступило долгое

молчание. В тревоге и нерешительности я подняла на Эссекса взгляд — грусть

затуманила сияние его глаз, он понял мое смятение и, верный своим высоким

принципам, стал убеждать меня «хорошо обдумать все, что я готова ему

поведать, и помнить о том, что мое доверие тяжким грузом ляжет на его сердце,

если только я когда-нибудь упрекну себя за то, что это доверие оказала». Его

задетые чувства выразительной дрожью отозвались в голосе; эта дрожь,

деликатность, с которой он не пожелал воспользоваться моей оплошностью,

власть, которую влюбленный мгновенно обретает над поступками женщины,

решившейся признать свое неравнодушие к нему, и, увы, более всего,

пожалуй, всем знакомый мучительный страх, что избранник может хоть на миг

предположить в любимой недоверие к себе, — все это оправдывало, в моих

глазах, полное признание, к которому меня вынудили обстоятельства.

Удивительная история нашего появления на свет, тайна Убежища, открытие этой

тайны лордом Лейстером и ваш последующий брак, та уловка, которая и

королеву побудила хранить молчание обо всем, что касается нас, — словом, все

стало известно ему, завеса вымысла исчезла, и я предстала перед ним той,

кем была по праву рождения. Это волнующее признание скрепило нашу

взаимную страсть и придало очарование минуте, к которой память моя