— Заполните нашу разлуку, милорд, — воскликнула я, — чередою столь

героических деяний, что они смогут дать нашему союзу, когда Небеса позволят

нам заключить его, то единственное счастье, что не замыкается в себе

самом, — священное чувство, что мы его заслужили. Я же не премину проявить

те достоинства, что приличествуют моему полу: время, терпение и стойкость

нередко одерживают победу даже над судьбою. Я не окажу лорду Лейстеру

послушания, которым ему не обязана, но ради сестры буду снисходить до

временных уступок в делах менее значительных. Я связана с вами

нерасторжимыми узами, и церковный ритуал может лишь подтвердить ваши права,

которые с этой минуты сделали бы мою благосклонность к притязаниям другого

худшим из прелюбодеяний. Так поспешите же обратно, мой дорогой Эссекс,

скройте, если возможно, свою отлучку и остерегитесь показать лорду

Лейстеру, что усомнились в его чести, — он этого никогда не простит.

Несомненно, некая потусторонняя сила пришла мне на помощь и дала

решимость разомкнуть его руки.

— И все же не уходите, моя возлюбленная, моя обожаемая Эллинор, о, не

уходите, — молил он. — Вы покидаете меня навсегда... Никогда мне более вас

не увидеть... Никогда, о, никогда мне не назвать вас своей!

Эти исполненные страсти слова все еще отдавались дрожью в моем

сердце, когда я бегом спустилась к лодке и приказала лодочнику отвезти меня в

Лондон. Сквозь слезы, застилавшие глаза, я всматривалась в стройную

фигуру Эссекса, который, скрестив на груди руки, с видом горестным и

подавленным стоял на краю террасы, а сердце мое хранило звуки его голоса. Увы, в ту

минуту я еще не знала, какими пророческими были его слова!

Такова была моя внутренняя борьба, такова была моя решимость в те

полные событий часы, когда решались наши судьбы, сестра моя. Разум, однако,

быстро восстанавливает свои силы, когда отваживается принять решение

сообразно долгу, и я осушила слезы сердечной печали еще до того, как

воротилась во дворец. Ах, позволь мне сократить эту часть своего рассказа, чтобы я,

прервав его, не стала неразумно вопрошать Небеса, отчего самый достойный

поступок моей жизни стал причиной моей погибели. Я добралась до Лондона,

Матильда, спустя два часа после того, как вы с лордом Лейстером покинули

его. Опасаясь того, какой вид будет иметь мое долгое отсутствие даже в

твоих глазах, если ты узнаешь, как я провела это время, я решила сказать тебе,

что весь день находилась у постели леди Пемброк, а чтобы избежать

расспросов людей посторонних, пробралась во дворец в вечерний час

хозяйственными дворами, роковым образом ускользнув от бдительной заботы леди Арун-

дел, которая на всех иных подходах ко дворцу разместила преданных друзей,

с тем чтобы перехватить меня при возвращении, после того, как ее

стараниями обыскали весь Лондон в тщетных попытках найти меня.

Милосердное Небо, что почувствовала я, когда, войдя в нашу комнату,

увидела, что в ней хозяйничают прислуга и стража королевы! Беспорядок в

шкафах и комодах, все признаки опасного разоблачения... Ужас, которому

нет имени, овладел мною. Радостный возглас, встретивший мое появление, и

то, что о нем тотчас послали известить королеву, заставили меня опасаться и

за мою Матильду. На все свои вопросы я получила единственный ответ: им

поручено караулить меня, а не давать мне объяснения. Стражник, посланный

к королеве, тут же возвратился, чтобы препроводить меня к ней. У меня не

было ни единой минуты, чтобы в тишине и одиночестве привести в порядок

свои мысли и обдумать поведение; прошлое, настоящее и будущее слились

перед моим мысленным взором в безумный хаос, перед которым и дыхание

Небес оказалось бы бессильно. Бледную, испуганную, бессловесную, меня,

словно преступницу, втащили в кабинет королевы, чьи пылающие щеки и

разъяренный взгляд сразу сказали мне все то, чего я страшилась. Моей страже

было приказано удалиться. Лорд Бэрли и старая леди Летимер были

единственными свидетелями этого ужасного разговора. Я едва держалась на

ослабевших ногах и не в состоянии была вымолвить ни слова. Смерть, мучительная

смерть, смотрела мне в глаза. Что говорю я — смерть? О, если бы не надо

было мне бояться худшего! Горе, оскорбление, позор — все, что может сделать

могилу еще ужаснее, обещало предшествовать ей. Воспоминания,

содержащиеся в письмах, свидетельства о моем рождении — все, чего недоставало,

чтобы подтвердить подозрения Елизаветы или удвоить ее гнев, должно было

сию минуту обнаружиться при мне. Моему взору сквозь пелену слез являлись

дорогие мне образы Матильды и Эссекса, и в эту минуту я словно увлекала

вслед за собой всех, кого любила и чтила.

Елизавета дала волю вульгарной необузданности, отличающей ее

обращение. Не было такого уничижительного, позорящего эпитета, которым она не

воспользовалась. Лорд Бэрли, понимая, что при такой безоглядной ярости

можно скорей выдать нужные сведения, чем получить их, испросил ее

позволения поговорить со мной, на что она угрюмо согласилась. На все его искусно

построенные и коварные вопросы я отвечала правдиво, оставляя в тени лишь

те подробности твоей и своей жизни, которые злоба могла бы извратить и

вменить нам в вину. Я все время ссылалась на лорда Лейстера, который

единственный, как королеве известно, владел тайной нашей судьбы.

— Ах, вот как, предательница, — сверкая глазами, вскричала Елизавета, не

в силах более сдерживать свою ярость. — Ты, стало быть, намерена хитрить и

притворяться, что не знаешь о браке твоей мерзкой сестры с этим негодяем,

которого ты так превозносишь! Это известие, за что я ему чрезвычайно

благодарна, он счел нужным сообщить мне в письме, писанном его собственной

рукой. — Она указала на бумагу, лежащую перед ней на столе. — Это говорю

тебе я, а ты изволь рассказать все остальное, или оно будет вырвано у тебя под

пыткой.

Она продолжала говорить, но я ее более не слышала. Едва дыша, онемев,

пораженная до глубины души, я словно приросла к месту, и лишь катящиеся

по лицу слезы показывали, что я не обратилась в камень. Брак лорда

Лейстера известен... подтвержден при таком стечении обстоятельств... и не

кем-нибудь, а им самим. Боже, как смешались мысли мои при этом известии!

— Говори, негодяйка! — теряя терпение, вскричала королева, чей голос

прерывался от ярости почти так же, как мой от страха. — Ты пока еще в моей

власти. Хоть этот вероломный мерзавец, которого я возвысила из

ничтожества и осыпала милостями, ускользнул со своей фавориткой от кары, ты все

еще в моих руках. Берегись, как бы тебе не пришлось ответить и

расплатиться за все!

Увы, самый безудержный гнев ее уже не смог бы усилить мою душевную

муку. Еще одно убийственное известие неосторожно вырвалось у нее: значит,

сам лорд Лейстер увидел единственное спасение в бегстве. Он исчез, и моя

сестра — это было очевидно — последовала за ним. Оба они принесли меня в

жертву, оставили без помощи и надежды, хотя на мне не было никакой вины.

О Эссекс, я вспомнила тебя в эту минуту! Твои прощальные слова звучали в

моих ушах, душу переполняло жгучее сожаление о том, что я отвергла твой

план из напрасного — да, напрасного — великодушия. Когда Елизавета

увидела, что угрозы и пристрастный допрос не властны над девушкой, чьи чувства

были, казалось, глухи к происходящему и обращены в глубину души, на нее

нашел один из тех приступов слепой ярости, которыми она была известна.

Схватив со стола большой молитвенник, она швырнула его так метко, что

попала мне в висок, и я упала, потеряв сознание.

Мне на помощь призвали дам и разрезали шнуровку, объяснив мое