— Что?

— Да то, что всего на себя намотают, а выглядит красиво. Мне, например, кажется, что красиво.

Незабываемое событие — мы в цыганском доме. Цыганка Мария, старуха с маленькими, глубоко сидящими глазами-углями, главная гадалка — по воскресеньям к ней выстраивается целая очередь — пригласила нас в гости. Удивляет обилие цветастых перин на кроватях — горы до потолка, пестрые занавески. И самое неожиданное — цветные муляжи в серванте.

— Это мне подарила подружка одна, из Москвы, какую красоту делают, прямо как живое.— Мария указывает на ядовито-зеленую пластмассовую гроздь винограда, оранжевый апельсин, красный помидор и фиолетовый баклажан. Этими дарами неживой природы заставлены две полки в серванте.— У моей золовки хрусталь. Сколько отдала, а красоты нету. Никакой красоты. Разве простое стекло хуже? — Мария подносит к свету фужер бутылочного стекла.— Простое мне лучше нравится. Ну что, раскинем? — профессиональным жестом проводит она по колоде карт.

— Мам, не гадай,— шепчет Петя мне на ухо,— прошу тебя, не гадай. А то нагадает что-нибудь страшное. Пошли отсюда.

— Дома мне у них не понравилось,— говорит Петя, когда мы выходим.— Все какое-то ненастоящее. И чувствуешь себя как-то неловко. Как будто ты культурный, что ли, и не найти общего языка с этими людьми. Как-то стыдно. Это, наверное, стыд превосходства…

— Мама, давай возьмем котенка! — Аня окопалась под лестницей цыганского дома. Манит котят ладошкой, и те высовывают свои мордочки.— Ты не любишь котят, они такие хорошие, а ты их не любишь!

— Нравятся? — Мария кивает на котят.— Забирай себе.

— Цыгане добрые,— хнычет Аня,— они дают, а ты не берешь.

А Мария поет:— Ах ты, мамка, мамка чернобровая…

ДОБЫТЧИКИ

Погода неустойчивая. Приходится тащить с собой целую сумку одежды. Еду мы решили не брать — в каждом рыбацком поселке есть магазин, а то и столовая.

— Я сам понесу.— Петя отбирает у меня сумку.

— А я корзинку.— Предусмотрительная Аня кладет в корзинку рогалик и яблоко.

Лес тянется вдоль всего побережья. Мы решили ехать в Плиньциемс, что в 20 километрах от нас. По здешним меркам — даль несусветная. А нам, жителям столицы, рукой подать. Те нелюбопытные, что живут летом в центре переполненной Юрмалы, знать не знают, что неподалеку от них — прекрасные леса, пустынные пляжи, озера, реки.

Сойдя с автобуса, мы обнаруживаем, что магазин в Плиньциемсе закрыт. Оказывается, все магазины в рыбацких поселках по вторникам закрыты. Как раз сегодня вторник. Это печально.

— У людей ничего не выйдет, если они друг с другом дружно жить не будут, вот этого я никак не могу усвоить.— Петя в сердцах пинает ногой поганку. Теперь он переживает, что мы не взяли с собой Эрика и Мишу. Тут так красиво — серебрится кора тонкоствольного ельника, отчего весь лес кажется бирюзово-серебряным, краснеет земляника на склонах, искрятся на солнце песчаные насыпи.

— Петя, а мы же с тобой дружим?

— Мы-то дружим,— вздыхает Петя.— Мам, как ты думаешь, от человека может пахнуть нечеловеком?— Петя сидит на широком пне, Аня рядом.

— Это как?

— Да так. Если он, например, лентяй, то от него пахнет ленью. Ведь человек должен немного трудиться. Я лично все обдумал: я лентяй и дурак, я не могу стараться.

— Петь, ты не дурак. Это Герка — балда.

Герка — наш четырнадцатилетний сосед, житель веранды большого дома. Он нет-нет да полупливает Петю. За это Аня справедливо его не любит. Да и я не испытываю большой симпатии к этому великовозрастному детине. Он пристает не только к малышам, но и к животным: в кошек кидает камни, Лесси, миролюбивейшую из всех собак, доводит до бешенства. Однажды я видела, как Герка стягивал ошейник на Лессиной шее, а когда Лесси начинала отчаянно скулить, резко отпускал поводок, и Лесси заливалась лаем. Когда я крикнула ему с крыши, чтобы он отстал от собаки, он улыбнулся невиннейшей белозубой улыбкой. «А я что? Я ничего. Мы же играем…» Может, во всем виноват переходный возраст и впоследствии Гера станет хорошим человеком, но нам, к сожалению, довелось познакомиться с ним в этот не лучший период его жизни.

— А ты хоть знаешь, что означает слово «балда»? — Петя обнимает Аню за плечи. Так они уютно пристроились вдвоем на пенечке, что и идти никуда неохота.

— Балда — это значит великий дурак. А ты. Петь, великий мудрец.— Аня заливается басовитым смехом.— Я так смеюсь, что у меня ум в голове трещит,— стучит она кулачком по своему выпуклому, с накатом, лбу.

Черника в лесу на редкость крупная.

— Как вишня,— показывает Аня Пете крупную ягоду.

— А у меня, как слива,— не отстает от сестры Петя.— Давай собирать. А то мама сварит варенье, а тебе не даст.

— Даст.— Аня не охотник до сборов. В этом смысле она в отца.

— Нет, не даст. Ты же не хочешь нам помогать.

— Ну, Петь…

— Вот и варенья не получишь.

— Хватит вам,— прерываю я перебранку. Аня расплачется, потом утешай ее. Лень, по чести сказать.— Ищи пока грибы. Грибы нам тоже нужны.

— Вот, Петь, я буду искать грибы. Понял? Петя с завистью глядит вслед сестре.

— Добери банку и хватит,— говорю я. Банка-то у него уже почти полная.

Аня несет шишку.— Можно, я буду в корзинку все свои «любимости» класть?

Дети бродят около меня, Петя боится заблудиться. Отойдет на два шага и уже кричит «мама».

Однажды он потерялся на аэродроме в Симферополе. Когда он нашелся и я прибежала за ним в комнату милиции, он был весь в слезах. Милиционер распекал меня, и Пете было стыдно. С тех пор он боится отстать от меня, потеряться.

— Ань, а давай играть в вопросы и ответы.— Петя садится рядом со мной, обирает куст, Аня рядом.

— Кто ты такая?

— Аня.

— Что ты любишь есть?

— Мороженое.

— Что ты больше всего любишь пить?

— Лимонад.

— Какую ты больше всего любишь носить одежду?

— Бархатную рубашку, бархатные брюки и кеды. (Все с Пети, потому и любимое.)

— Какую ты игрушку больше всего любишь?

— Яшку-обезьянку.

— Кто у тебя любимый друг?

— Ты, Петя.

— Что ты больше всего любишь рисовать?

— Мышку.

— Что ты больше всего любишь делать, когда на улице дождь?

— Куличики.

— А когда солнце?

— Сыпать сухой песок.

— Ну ты, Ань, молодец, так быстро отвечаешь, прямо не задумываешься.

Дети носят сучки, еловые ветки, складывают все это на песчаном холме — там безопасно,— разжигают костер. Пламя озаряет лица маленьких огнепоклонников. Насадив на прутики половинки рогалика, они жарят их над огнем.

Подрумянили — несут мне.

— Попробуй, какая вкуснятина. А если яблоко спечь? Петь, это будет точно вкуснятина.

— И чего мы не взяли из дому «Определитель растений»! — в какой раз сокрушается Петя.— Сколько растений, а мы не знаем, как они называются.

— Напиши папе, он привезет.

— Ну ты мыслечит! Я как раз и подумал это сделать! Костер догорел, мы засыпали угли песком.

— Мам, все-таки мы у тебя добытчики,— гордится Петя. Мы набрели на пригорок маслят.— А как ты считаешь, человек мог бы никого не убивать из зверей, есть только то, что растет в лесу?

Вопрос на засыпку. Если рассказать Пете, что в Индии корова — священное животное, индусы с голоду будут помирать, а корову не тронут, что Лев Толстой, Ганди и множество их последователей были вегетарианцами, он перестанет есть мясо. А он и без того щуплый, маленький. Побеждает материнский эгоизм, и я плету что-то маловразумительное о том, насколько необходимо мясо растущему организму.

— Мам, я все пропустил. Пока ты говорила, я папе стихи сочинял. Записную книжку, скорей!

— Если хочешь, прочти.— Петя подает мне записную книжку. Страница исписана строчками. Почерк такой, словно он никогда не учился в школе.— Читай про себя. Это так, рифмы. Не вышло.

«Не всегда я тобою любим, но всегда буду твоим. Не всегда ты доволен мной, ведь порой начинается бой, и морской, и сухой, и такой, вот пишу тебе стихи я, дома чтоб не случилась стихия, в общем, пока, заканчивается рука. Пишу еще стихотворенье — Петрушиной руки творенье. Как ты живешь, мой давний друг? И что творится там вокруг? Тут купайся целый день, если только болезнь не придет и в больницу не увезет. А если тебе повезет, плескайся, играйся, но только не тони, вот это уж ни-ни. Пап, привези «Определитель растений»!