А еще после него остались вилла с антиквариатом и с безголовым амурчиком в саду. И жена, которую я знал очень близко и которая не скрывала от меня своего отношения к мужу. И первая жена, с которой он развелся и которая, говорят, работает теперь кондуктором в двадцать втором трамвае. И невеста-еврейка, о которой мне поведал Копанец… та, правда, и сама давно уже умерла.

Что еще напомнит о нем? Обязательный некролог в газетах, эта межа, о которой все стараются не думать, — вот что в последний раз напомнит об этой ловкой шельме, о моем шефе.

Разбитые горшки, черепки — вот итог всей его жизни… и с нами будет так же. Мы забыли о законах чести. Все. Все до единого уклонились, сделались равно непотребными; нет делающего добро, нет ни одного.

Ни одного?

Я быстро поднялся и вышел из гостиницы.

По тропинке от пристани как раз возвращались несколько человек; среди них оказался Эрлих.

— Мы нашли лодку! — крикнул он мне. Я кивнул. Но меня интересовало не это. Я зашагал по берегу озера к одинокой палатке, белеющей в окружении кустов.

Брезентовую стенку легонько колыхал ветерок. Я тихо приблизился, прислушался. Изнутри доносилось ровное дыхание одного спящего человека. Я поскреб ногтем брезент. Барышня Серебряная не спала.

— Кто там? — раздался ее неповторимый голос.

— Я, — ответил я. — Леден. Вы можете на минутку выйти?

— Вашек еще спит.

— Значит, выходите одна.

— А что вы от меня хотите?

В голосе явственно звучало нежелание, а то и недоверие.

— Я хочу вам кое-что сказать. Не про вас, но и не про меня. Ночью в озере кое-кто утонул.

Тишина.

— Кто? — спросила она наконец.

— Шеф, — сказал я. В палатке раздался какой-то шорох, брезентовая стенка зашевелилась, входное полотнище откинулось, и показалась черная вихрастая головка. На Ленке никак не отразились ни прошлый вечер, ни раннее утро. Она была по обыкновению прекрасна — как на рекламе зубной пасты.

— Что вы сказали?

— Что шеф утонул. Его нашли на берегу.

— Господи! — выдохнула она. — А как это случилось?

— Не знаю.

Она уставилась на меня своими черными пуговицами. Потом перевела взгляд на гостиницу.

— Ни слезинки! — тихо произнес я.

Она посмотрела на меня и безмолвно скрылась в палатке.

— Вашечек! — услышал я невероятное обращение к спящему забулдыге. — Вашечек! Проснись! Кое-что случилось!

Я неспешно возвратился к гостинице. У подъезда как раз остановилась полицейская машина.

Капитан, который возглавлял группу криминалистов, собрал нас в винном ресторанчике и одного за другим вызывал на допрос в соседнее помещение. За окном ресторана виднелись деревянные мостки, лодка и два человека, которые ее обследовали — снимали отпечатки пальцев со скамейки и с весел.

Наши ряды в винном ресторанчике быстро таяли. Допросили Салайку, Цибулову, Блюменфельдову, Эрлихов. Допрошенных отправляли в обычный ресторан. Моя очередь подошла в половине десятого.

Капитан предложил мне четко и подробно рассказать о событиях вчерашнего вечера, особенно о тех, которые, по моему мнению, могли бы иметь касательство к несчастью. Я объяснил, что не слишком-то обращал внимание на шефа, что мне он показался совершенно пьяным, что он наверняка захотел подышать свежим ночным воздухом, выплыл на озеро и в нетрезвом состоянии свалился в воду.

— Не вышло ли у товарища Прохазки с кем-нибудь спора?

Я отрицательно покачал головой.

— Вернее сказать — споры он вел во множестве, но все это были литературные споры.

— А не произошел ли вчера вечером слишком откровенный обмен мнениями между товарищем Прохазкой и кем-нибудь из присутствующих?

Я, разумеется, сразу понял, куда он метит. Ему уже сообщили. Я посмотрел в окно, на лодку, над которой по-прежнему трудились двое детективов. На носу выделялась надпись. Я напряг зрение. Верно. Я узнал эти вкривь и вкось выведенные буквы. «ХАРОН». Я повернулся к капитану.

— Это был несчастный случай, да?

— Почему вы так думаете?

— А что же еще?

Капитан смотрел на меня пытливо, примерно так, как смотрят сыщики в любительских спектаклях.

— У Прохазки на виске след от удара тупым предметом. На одном весле обнаружена засохшая кровь. Есть она и на кепке, которую мы нашли в лодке, — сказал капитан и приподнял над столом зелено-синий клетчатый головной убор, и я быстренько прокрутил в мозгу, где именно я его уже видел, и внезапно все события соединились в единую неразрывную цепь.

— Это не его, — сказал я.

— Не его?

— Нет. Это некоего Жамберка, с которым он вчера напился. Но если бы они поплыли на лодке вдвоем, то утонул бы скорее Жамберк. Он выпил больше. А привычки надираться у него нет.

Капитан задумчиво повертел клетчатую кепку.

— Может, Прохазка ее у него одолжил. Он пребывал вчера в игривом настроении.

— Это мы проверим.

— А о весло он ударился, когда падал из лодки.

— Или его кто-нибудь ударил.

Я усмехнулся.

— Вчера он сцепился с барышней Цибуловой, вы, наверное, это имеете в виду, — сказал я. — Она была на него зла, потому что он вернул ей рукопись ее повести. Она несколько истеричная особа. Но это был несчастный случай, товарищ капитан.

Капитан все время о чем-то размышлял. Он залез в портфель на столе, извлек оттуда конверт и протянул мне. Я взял. На конверте стояло: «Ярина Цибулова, учительница, Дом молодежи, Пилоусы под Прагой».

— Это мы нашли в лодке, — сказал капитан.

— Когда его видели в последний раз? — спросил я.

— В последний раз его заметили в половине второго, когда он выходил из гостиницы.

— Ясно. А барышня Цибулова не объяснила вам, где она была?

Капитан пожал плечами.

— А вам она это сказала?

— Нет, — покачал я головой. — Но этого и не требовалось.

— То есть?

Значит, Цибулова не похвасталсь ему своим ночным приключением. А он пока не нанес по ней решающего удара. Он занимался сбором информации и уже выстроил гипотезу. А поскольку это письмо ей предъявлено не было, она и не рассказала ему о нашей лодочной прогулке. К сожалению, эту красивую гипотезу мне придется разрушить.

— Она была со мной, — сказал я. — Примерно с часу ночи до самого утра.

Капитан удивленно вскинул брови.

— В час мы на сели в лодку и поплыли по озеру. На носу лодки было написано «ХАРОН». Это письмо выпало из сумочки барышни Цибуловой, когда она доставала носовой платок. Я обратил на это ее внимание, она подняла конверт, но сморкалась потом еще несколько раз. Так что он вполне мог выпасть опять.

— Вас кто-нибудь видел во время этой прогулки по озеру?

Я вспомнил старого корректора.

— Товарищ Вавроушек. Когда мы возвращались в гостиницу. Было чуть больше половины второго.

Капитан поразмыслил еще. Или сделал вид, что поразмыслил. И сказал наконец:

— Спасибо, можете идти. Прошу вас о содержании допроса никому не рассказывать.

Я встал, поклонился и отправился в ресторан. Все сидели там, разбившись на группки, слегка оглоушенные, и пытались не говорить о содержании допросов. Барышни Серебряной не было. И Вашека тоже. Ну, его-то наверняка позовут. Я заказал себе черный кофе и подсел к Цибуловой, бледной, как восковая фигура, и облаченной в страшно помятое платье из тафты, выглядевшее сейчас, утром, совершенно абсурдно. Они с Блюменфельдовой перешептывались о чем-то.

— Ну, что скажешь? — с жадным любопытством спросила меня наша воительница.

Я пожал плечами.

— Утонул по пьяному делу.

Даша раздраженно отмахнулась.

— Я не о том. Я думаю, надо сделать вот что: сразу подсунуть Яринкину рукопись новому шефу! Как думаешь, кто это будет?

Глава шестнадцатая

Сцена с Копанецем

Кто станет шефом, было пока неясно. Временно империей управлял Бенеш, а ему-то уж точно не стоило ничего подсовывать. Первое, что он решился сделать по собственной инициативе, это выпустить сборник статей к шестидесятилетию академика Брата.