Прошлая жизнь Леонтия Тимченко меня почти не интересовала. Привлекало его светлое будущее.

Продолжение 

За пару дней до моего ареста в открытом бассейне базы отдыха «Обская заимка» плескался владелец бизнеса депутат Зонов, а начальник службы безопасности и правая рука Зонова Василий Кузменкин откинулся в шезлонге у края воды.

– Искупался бы, Вася, – позвал Зонов. – Жарко.

– На работе не купаюсь, – отшутился Кузменкин. – И вообще предпочитаю волны Индийского океана.

– А я предпочитаю, чтобы меня оставили в покое, – отплевываясь, депутат уцепился за бортик. – В последнее время вокруг слишком много шума. Сначала труп. Тут еще ты открываешь стрельбу. Захват неудачный. Че происходит? Компьютерщик докладывает о возросшей активности вокруг моих дел. Кто-то вьется вокруг наших файлов. Майор ходит, мною интересуется. С чего вдруг? Москвичи. Может, и не стажеры они вовсе, а законспирированная группа, которую по мою душу прислали?

– Не думаю. Больно молодые. Я точно знаю, что без всякого профессионального опыта. В общем, любое спецзадание исключено. С Витициным разберусь в ближайшие день-два. Он нас больше не побеспокоит.

– А майор?

– Думаю, что это случайная персона. Слышал звон, да точно ничего не знает.

– Случайная, не случайная, а мне он не нравится. Можно сделать так, чтобы я про него навсегда забыл?

– Исполним.

– Только ты, Вася, со своими радикальными методами не переусердствуй. И без тебя в стране демографическая ситуация неважная. Других способов нет что ли? Майор так и так под подозрением. Надо подтолкнуть, ускорить, нажать, куда надо. Я понятно ставлю задачу?

О том, что такой разговор состоялся, я узнал через несколько дней.

Х х х

На допрос к оперу СИЗО Расулу Кривошееву меня доставили в хорошо знакомый кабинет, я несколько раз здесь бывал, разумеется, с другой стороны барьера, то есть стола.

Мои стажеры погорячились, обозвав здешние кабинеты грязными и вонючими. У них там в Москве камеры коврами что ли застилают? Наоборот, после недавнего ремонта здесь хотелось поселиться навсегда. Шутка. А следователи не любили здесь работать, это точно, но по другой причине – из-за постоянных очередей: мало кто выдерживал регламент. Иногда общение с подследственными превращается в увлекательный процесс, круче голливудских фантазий, невозможно оторваться.

Руки мне Расул не подал. Однако заметил:

– Я тебя обвинять не собираюсь. Еще неизвестно, как бы я сам поступил, если бы узнал про свою жену… Да еще с лучшим другом…

– И никто не знает, – согласился я. – Если что, я Петровича не убивал.

– Здесь сначала все так говорят, что не убивали, не грабили, чужого не брали. Ты не хуже меня знаешь. Говорю же, обвинять не собираюсь. Но влип ты по полной, как пуля в дерьмо. Касторкина подготовила такую доказательную базу – зачитаешься. Похоже на дипломную работу: параграф к параграфу. Допрашивать я тебя тоже не собираюсь. Просьбы есть? Жалобы? В камере все нормально? Контингент, вроде, приличный. Вот прихватил для тебя, держи сигареты. Ты какие куришь? Две пачки «Явы» хватит на первое время?

– Я не курю. Но сигареты возьму. Знаешь, в камере пригодятся.

– С тобой тут встретиться хотят. Постарайтесь уложиться в пять минут. Ну, край – в десять.

Расул вышел. Хоть бы это была Катя, загадал я. Вернее не загадал, а попросил. Будучи человеком нерелигиозным, я не знал, кому именно следует подавать подобные просьбы. Поэтому отправил мессидж прямо в сердце вселенной. Говорят, что есть и такая технология. Посмотрю на нее, может, последний раз, повинюсь. Но вообще я не смог бы объяснить, зачем мне нужно ее увидеть. В середину вселенной сигнализировала химия поврежденного любовью и ревностью мозга.

Вселенная отреагировала мгновенно. В кабинет вошла Катя с пухлой сумкой в руках.

– Зачем ты это сделал? – сходу спросила она.

– Что?

– Ну, и дурак. Вот и сиди теперь.

Сочувствие было последним навыком, которым владела Катя. Точнее, вовсе не владела. Иногда меня бесила ее безапелляционная прямота. Думаю, даже Иисусу в тяжелые для него минуты она могла сказать, дескать, сам виноват, мог бы придумать что-нибудь, вот и виси теперь. В мире существовала только она, прочие служили для того, чтобы обеспечивать мировое свечение вокруг. Как вышло, что она превратилась в центр моей жизни?

– Ах да, как ты тут? – вспомнила она о приличиях. – Как тут кормят? Что было на обед?

Как будто приехала в пионерский лагерь на родительский день.

– Как на курорте, – я не стал вдаваться в подробности. – Котлеты, пельмени.

Кажется, Катя мимолетно удивилась разнообразному меню, но тоже решила не уточнять.

– Я тут принесла, – она достала из сумки упаковку апельсинов. – Я же не знаю, что можно. Ты следил за нами?

Я кивнул, принимая апельсины.

– Ты все неправильно понял. Я вообще ни в чем перед тобой не виновата. Теперь-то можно сказать. Чтоб ты знал, я журналистка!

С большой буквы Ж.

– …В мои профессиональные обязанности входит поиск жареных фактов…

Как высокопарно. Журналистка! Хоть бы курицу научилась жарить, потом бы другие факты искала.

– … Я обнаружила в Новосибирске след подпольного казино. Я там даже была несколько раз.

В принципе, я не удивился. Можно даже предположить, как ты его обнаружила и как там оказалась. Позвал Зонов, с которым у тебя роман?

– …Я тщательно готовила материал, чтобы он прошел по всем каналам. Не только новосибирским, а по всем федеральным. Что мне Новосибирск, жалкий городишко, затерявшийся среди снегов.

Сейчас, в аккурат, лето, где-то плюс тридцать. И Новосибирск затерялся среди зеленых берез и вызревающей редиски. А я затерялся в общей массе зеков.

– …Вот увидишь, это будет бомба. Ты еще будешь гордиться мной.

Лежа на нарах, мои новые товарищи будут обсуждать симпатичную журналистку из последнего выпуска новостей, а я, дожевывая пайку, с гордостью сообщу, что это моя жена. Вот только через десять лет, когда я выйду плешивым стариком с единственным зубом на две десны, жена не будет встречать меня возле КПП с кастрюлей борща, и вообще ждать не собиралась и не обещала. И при жизни-то у нее с чужими мужиками получалось лучше, чем с борщами.

– …Оказалось, что Петрович тоже тайно копает под казино. Это плохо, потому что я уже получаюсь не первая. Основной посыл как раз должен был звучать, что, мол, под боком у коррумпированных новосибирских полицейских вовсю процветает тайный игорный бизнес! Мы с Петровичем все обсудили. Договорились действовать сообща, раз уж я все равно в курсе. Тем более, Петрович в жизни не видел ни одной рулетки, а я, как-никак, уже была туда вхожа. И все равно новостной приоритет остается за мной. Вот и все. Понимаешь, все! Между нами ничего не было, ну, в этом смысле, как ты подумал. Я не могла тебе рассказать! Понимаешь? Наверное, Петрович тоже не имел права болтать. Мы тайно встречались несколько раз. Из пансионата «Парус» он следил за казино, записывал номера машин, иногда ближе подбирался. Там еще одна полянка есть, с которой можно просматривать территорию.

Если все правда, по крайней мере понятно, зачем человеку бинокль. Полянкой, в принципе, можно объяснить зеленые и желтые пятна на одежде.

– … Ты думал, между нами роман? Ничего похожего! Это я тебе заявляю, как на последнем суде.

Звучит правдоподобно. Да и Петрович не совсем из тех людей, которые мужскую дружбу готовы променять на интрижку с женой друга. Теперь, кажется, я это понимаю. Или я преувеличиваю значение мужской дружбы? С мужской дружбой все понятно, зато сексуальная энергетика еще не до конца изучена. Ой, как не до конца! Самой природой заложено, чтобы она была всепобеждающей, иначе из-за мужской дружбы, не ровен час, кончится сама природа. Возможно, ученые будущего научатся при помощи каких-нибудь производных сексуальной энергии, пронизывающей пространство, отапливать огромные города или запускать ракеты в глубокий космос. Поэтому, что я могу сказать о приоритетах Петровича, если не способен разобраться в себе?