шла не опера, а драма. У меня не было ни малейшего желания уйти

ни с чем, и я решил посмотреть драму. Афиши возвещали, что нынче

идет «Дама с камелиями». Но все билеты были уже проданы.

Неожиданное препятствие раззадорило меня, и я спросил, могу ли

я, заплатив, сколько надо, войти в театр и посмотреть пьесу, пусть

даже стоя. По счастью, кто-то вернул билет, и я оказался в зале.

По молодости лет я никогда не слыхал о существовании Элеоноры

Дузе, так что ощущение чуда, сотворенного прекрасным созданием,

находившимся на сцене, я никак не могу приписать какому-то пред¬

взятому мнению или влиянию авторитета.

С той самой минуты, как она появилась на сцене, мы почувство¬

вали, что подчиняемся ее неодолимому влиянию, что ее чувства ста¬

новятся нашими чувствами, наполняют нас волнением.

Восторг зала возрастал от акта к акту и достиг апогея в третьем

действии, когда оскорбленный любовник, не зная всей правды и

искренне веря, что мстит неверной возлюбленной, публично оскорбляет

ее, в то время как она — жертва недоразумения, которое будет стоить

ей жизни,— сгорая от любви, пытается остановить его, дрожащим

голосом умоляюще повторяя одно лишь слово: «Армандо, Армандо,

Армандо».

В этом месте я почувствовал, что плачу, и постарался скрыть свое

волнение, но скоро заметил, что весь зал охвачен теми же чувствами...

И тогда я, вместе со всеми зрителями, понял, какова мера человече¬

ской низости, и, видя агонию этой души и смертельно раненного

сердца, ощутил горькую безнадежность.

Такой запомнилась мне прекрасная Элеонора. Такой она навсегда

осталась в моей душе».

В Марселе сборы катастрофически упали.

Дузе писала своему верному другу Адольфо Де Бозису: «А эта

невежественная Италия, что она делает? О, ностальгия, я в твоей

власти! Но если мы не добьемся от какой-нибудь газеты, хотя бы от

одной, чтобы она сказала этой невежественной особе, какая язва ее

разъедает и какие диковины она создает, как нам дальше жить? Мы

загребаем деньги, да, загребаем, но и создаем кое-что: пусть это будет

хотя бы тромбон, возвещающий своими звуками о наших страданиях...

глубоких, мучительных... невыразимых!»

В Лиссабоне Дузе была вознаграждена за все пережитые невзгоды.

После последнего акта «Дамы с камелиями» публика вызывала ее

тридцать шесть раз. У выхода из театра многие женщины расстилали

на земле свои кружевные мантильи, чтобы она прошла по ним, как

по ковру.

Возвратившись из-за границы, Дузе совершила короткое турне по

Италии. 12 июня 1898 года имя Элеоноры Дузе было присвоено болон¬

скому театру «Брунетти» 149. «Хотелось бы, чтобы он стал храмом под¬

линного искусства»,— сказала она посланцу, сообщившему ей эту при¬

ятную весть.

Турне по Италии Дузе закончила выступлением в пьесе «Гедда

Габлер» в неаполитанском театре «Фьорентини». После этого несколь¬

ко дней она провела у моря, потом две-три недели прожила в Вал-

ломброзе. Она продолжала мучительно думать, каким образом осу¬

ществить свою давнюю мечту — поставить на сцене пьесу Д’Апнун-

цио. «Живу — день лучше, день — хуже,— признавалась она Лауре

Гропалло.— Надоел мне этот пятый акт моей жизни, очень уж он за¬

тянулся... Чего бы я только не отдала, чтобы рядом со мной был друг!»

Но она всегда была в одиночестве. Поэт остался во Флоренции и

работал над «Огнем». Ей же приходилось снова продолжать свое веч¬

ное блуждание по свету. Она организовала турне по Египту, услови¬

лась о спектаклях в Афинах и 12 ноября должна была отплыть из

Неаполя. Кроме того, ей, наконец, удалось договориться с Цаккони о

постановке двадцати девяти спектаклей по пьесам Д’Аинунцио.

«Чтобы не обмануть надежды Цаккони, вернусь весною. Договор с

ним уже заключен, и тогда, под знаком этой надежды, мне, может

быть, будет не так тоскливо пережить эту долгую зиму и морской

переезд...» — писала она Де Бозису 7 ноября.

Между тем Д’Аннунцио, оставаясь в Италии, заканчивал новую

трагедию — «Джоконда», посвященную Элеоноре Дузе и предназна¬

ченную для ее спектаклей. Поэт присоединился к Дузе в Египте. Из

Александрии и Каира он сопровождал ее в Грецию — в Афины, где им

обоим был оказан восторженный прием.

Вернувшись в Италию, Дузе обнаружила, что договор с Цаккони

претерпел существенные изменения, и готова была совсем отказаться

от него. Вместо прежней договоренности о том, что спектакли будут

проходить только во Флоренции, теперь было решено начать гастроли

в Сицилии, а потом исколесить всю Италию. «Не знаю места, менее

подходящего для начала этих спектаклей, чем Сицилия,— писала

Дузе Де Бозису, — но если мы не распоряжаемся событиями, то собы¬

тия начинают распоряжаться нами».

Ее надежды на то, что «Джоконда» станет образцом для последу¬

ющих постановок, не оправдывались. Она испытывала чувство, близ¬

кое к отчаянию, опасаясь, что спектакль обречен на провал из-за

чрезвычайной спешки при его подготовке. 2 апреля она писала Де Бо¬

зису из Мессины: «Итак, сегодня вечером начинается. Вокруг меня

настоящее столпотворение. Чем больше я говорю: жди, репетируй, по¬

старайся сохранить силы и свое самочувствие во имя нашей идеи, тем

больше все это «растекается», как говорят в Риме».

И уже после того как все надежды на обновление театра пошли

прахом, она с горечью заметила: «Ну вот, как всегда, я «1а femme

а ЬагЬе» *, распинающая свою душу (словно на пяльцах) нудной,

сумасшедшей работой».

Немецкий театральный критик Цабель, один из немногих, кто имел

возможность присутствовать на репетициях Дузе, рассказывает о том,

как накануне спектакля она отшлифовывала диалоги, то форсируя, то

смягчая голос для того, чтобы речь приобрела необходимую плавность.

«В меховом пальтишке, она по своему обыкновению скромно сидела

то рядом с будкой суфлера, то у кулис на авансцене, принимая живое

* Бородатая женщина. Французское идиоматическое выражение. В дан¬

ном случае означает: остаться ни с чем, остаться на бобах.

участие в действии, даже если сама не играла. Она была хозяйкой

текста и осуществляла режиссуру с удивительным тактом, никогда не

подчеркивая своего превосходства и не ограничивая актерской инди¬

видуальности. К чему бы она пи прикасалась, ее вмешательство всегда

было исключительно тактично. Она проявляла удивительное артисти¬

ческое чутье, когда обращалась к своим коллегам, чтобы объяснить

тот или иной оттенок в исполняемой роли».

«Джоконда» была поставлена на сцене театра «Беллиии» 150 в

Палермо 15 апреля 1899 года. Зал был переполнен. Среди зрителей

находилось множество признанных театральных авторитетов, при¬

ехавших из других городов Италии и из-за границы. Пока старенький

занавес как-то косо и неуверенно полз вверх, некий шалопай насви¬

стывал в зрительном зале популярный мотивчик. Но вот на сцене

появилась Дузе — Джоконда, и началась битва. Дузе сражалась за

автора с таким же пылом, с такой же стойкостью, с какими когда-то

боролась за свое собственное утверждение па сцене. Ее поддерживали

поэтичность драмы и трогательное внимание большинства зрителей.

После окончания спектакля восторженные клики толпы разносились

по улицам Палермо до зари.

Без особого успеха, но с неиссякаемой верой и упорством Дузе два

месяца ездила с «Джокондой» по городам Италии, чередуя ее с «Со¬

мнительным обществом» («Полусвет») из репертуара труппы Цак-

кони и «Женой Клода». «Слава», только что законченная Д’Аннунцио,

провалилась в Неаполе и больше не возобновлялась. Что же касается

«Джоконды», исполнявшейся обычно в импровизационной манере, то