— Это не обычная работа. — Я переворачиваюсь и стону в подушку. — Это общественные работы.

— Не думаю, что всё так уж плохо.

— Я подметала и мыла.

— Полы?

Открываю глаза и начинаю таращиться в наволочку.

— Нет, газон. Кэри очень придирчиво относится к своей траве.

Мой сарказм теряется, когда мама петляет подбородком и щурится, как бы погружаясь в глубокий мыслительный процесс.

— Кэри. Кэри. Кэри…

Давайте спустимся с небес на землю. Моя мать не самый смышленый в мире человек. Мое жалкое подобие отца женилось на ней явно не из-за ее интеллекта или разговорчивости. Могу только предположить, какими ротовыми навыками она его зацепила.

Ох, ужасно так говорить о своей матери. С другой стороны, это делает меня плохим человеком, только если это неправда. В маленьком городишке люди любят посплетничать. Так что доверьтесь мне. Это правда.

— Кэррик, — ворчу я, плюхаясь на спину, пока ее мозг не перегрелся. — Кэррик Кинкейд. Мой новый босс.

— О, точно. — Она сжимает губы от упоминания его имени. Я отворачиваюсь, потому что, к сожалению, она в курсе каждой уродливой детали. — Как он поживает? Помнится, Кэррик выглядел так, как будто ему не помешало бы подкрепиться.

— Ага, ну, судя по всему, теперь он Кэри и с тех пор он достаточно плотно ел. — Я сглатываю, вспоминая, как его крепкую грудь облепляла футболка. — С момента моего ухода он тренировался. Он неплохо подкачался.

И с головы до ног облеплен татуировками.

И пирсингом.

А волосы отросли и спадают на глаза, как у опасного преступника.

А его улыбка больше не сладкая, скорее смертельная.

— Шайло, ты где-то витаешь? Будто за миллион миль отсюда с этой глупой улыбкой на лице.

— Нет.

Я хмурюсь и провожу пальцами по губам.

Черт, я действительно не в себе.

— Просто представила с какой скоростью будет тянуться время. Три года покажутся вечностью. — Я сажусь, вытаскиваю подушку из-за спины и прижимаю её к груди. — Совершенно точно он не собирается облегчать мне задачу.

— Ну, кроме ужасного ручного труда, ты можешь завести и новых друзей.

— Там только малолетние преступники, которые шатаются туда-сюда дни напролет, мама. А я даже не могу запереть свою сумочку, потому что шкафчики находятся в душевой, где они постоянно отираются.

Она смотрит в окно, но затем резко оборачивается.

— А как насчет того милого молодого человека, который заходил сюда до твоего прихода? Он хотел представиться мне и узнать, как прошел твой день. Эм, кажется, его звали Уолтер что-то там…

Я смотрю на неё, пока она похлопывает пальцем по уголку рта.

— Уильям Эмерсон?

Всегда готовая женить на мне любого мужика с красивой улыбкой и толстым кошельком, мама в надежде приподнимает брови, еще больше привлекая внимание на расширенные от «Ксанакса» зрачки.

— Да! Точно! Уильям. О, он прекрасно выглядел. Он такой же приятный в общении, как и на вид? Кто его люди?

Из меня вырывается стон. Богатые южане всегда беспокоятся о том, кто твои «люди». С кем ты в родстве. С кем общаешься. В чьих силах предоставить твоей дочери образ жизни, к которому она привыкла, прежде чем вышвырнуть ее задницу из дома.

— У него здесь нет людей, мама. Он из Миссури.

— Это не значит, что он ни с кем не связан, дорогая. — Похлопав меня по руке, она слегка покачивается (эффект вдарившего по ней депрессанта). — Уоррен Баффет³ со Среднего Запада, тебе это известно?

Нет, вообще-то, нет. И если честно, я в шоке, что она это знает.

Кто эта женщина и что она сделала с моей матерью?

Хммм. После травки люди становятся философами. Возможно, «Ксанакс» делает мою маму умной.

— Уилл Эмерсон — мой надзиратель. — Я отодвигаюсь от мамы, когда она скользит по простыне ко мне. — Что-то мне подсказывает, что спать с ним — билет в один конец в тюрьму.

— Я просто спросила, — мямлит она, уже едва разлепляя веки. — Ты можешь делать вещи и похуже.

— Уже.

Я болтаю о том, как было бы круто поскакать на моем надзирателе, с пьяной матерью именно поэтому.

Да-да, не стоит бросаться камнями, Шайло.

Однако даже если бы на интрижке с Уиллом не стояло табу, в моей голове нет для него места. Каждый доступный укромный уголок и трещинка заполнены греховным телом Кэри. Меня возбудил даже отданный им приказ, сказанный тоном, словно я была не лучше жвачки, прилипшей к его ботинку.

Ну и что это говорит обо мне?

Я никогда не была подстилкой для мужчин. Во всех своих отношениях я была главной. Я решала когда любить и когда оставлять, а если кому-то что-то не нравилось, то он мог смело катиться на хрен. В очереди всегда стоял счастливчик, готовый занять вакантное место.

Но то, как милый и послушный Кэри зарычал на меня с выражением чистого отвращения, зажгло фитиль в моем животе, который кипит до сих пор. Даже то слово, которое пробило дыру в моем сердце, не смогло потушить это пламя.

Мда, со мной определенно что-то не так.

— Мама?

— Хммм? — Приоткрыв один глаз с откинутой головой, она смотрит на меня.

— Неужели я настолько безнадежна, что людям на меня наплевать?

Я не хочу знать ответ, но слова Кэри преследуют меня.

Она долго молчит, а потом уголки ее рта поднимаются в улыбке.

— Единственные, кто не может прощать, дорогая, это те, кому это не нужно. Что касается остальных, ну, обычно те, кому мы сделали больнее всего, последние, кто не верит, что мы достойны второго шанса.

Мой рот отвисает, когда она самодовольно подмигивает.

Воздух в моей спальне вдруг чувствуется насыщенным и тяжелым. Оттолкнувшись от кровати, я накрываю маму одеялом и направляюсь к двери. Уже почти полночь, но мне нужно прогуляться по пляжу и проветрить голову.

Когда я открываю дверь, голос моей матери раздается мне вслед.

— Шайло?

— Да?

— Ты стоила ему всего и ушла, ничего не потеряв. Кем бы он сейчас не был, ты сама его создала.

Сердце вырывается из грудной клетки, когда за мной захлопывается дверь.

***

Трижды переставляя будильник, я, наконец, зарываюсь в не распакованном чемодане. Выбираю дизайнерские джинсовые шорты и обрезанную черную майку VeraWang, за которую когда-то отдала семьсот долларов не моргнув глазом. Раньше бы меня удовлетворил мой выбор, но как только моя нога оказывается в центре, я понимаю свою ошибку. Мой прикид абсолютно неуместен в прославленном подпольном бойцовском клубе, заполненном вонючими подростками.

По какой-то причине я чувствую, что Кэри здесь нет. Я в ступоре и шокирована тем, что ощущаю его присутствие. Боже, я в городе меньше двадцати четырех часов, а уже чувствую эту связь. Эта мысль не дает мне покоя, но я толкаю ее в глубину своего сознания и продолжаю идти в конец главной комнаты.

Вот она. Красная швабра.

Долбанный кусок дерьма.

— Ты испачкаешь все эти дорогие нитки. — Взглянув в сторону, встречаюсь с глазами пропавшего без вести полузащитника «Оклендских рейдеров». Этот огромный как в высоту, так и в ширину парень чмокает воздух и подмигивает мне. — Возможно, ты захочешь их снять.

Опустив глаза, я семеню мимо него, чувствуя взгляды, по крайней мере, десяти татуированных мальчишек-переростков, которые напоминают тюремную банду. Я не понимала, что задерживала дыхание, пока деревянная палка не оказывается в моей руке. Вцепляюсь в нее со всей силы, словно каратист с черным поясом, готовый снести чью-то голову.

— Не делай этого, Снежинка. Эта хрень только поцарапает, но боли не причинит. Череп Крохи защищен жиром, понимаешь, о чем я?

Я вскрикиваю и кружусь на месте вместе со шваброй и ведром. Пуэрториканец со вчерашнего дня усмехается с поднятыми руками, пытаясь избежать попадания всплесков воды из ведра.

— Какого черта? Не пугай меня так!

— Извини, — говорит он, стряхивая капли с ботинок. — Ты проходила мимо с этими сумасшедшими девчачьими глазками, и создалось впечатление, что ты собиралась сыграть в «Убей муху» с мозгом Крохи.

— Мне не нравится, как он на меня смотрит.

— Оглядись, здесь все так смотрят. Ты первая первоклассная сука, которую мы видали за последние годы.

— Я не сука... Эммм... — Я пялюсь на его белую футболку и рваные джинсы, пытаясь вспомнить его имя.

Нет, все верно. Я абсолютная сука.

— Фрэнки, — напоминает он, избавляя меня от страданий. — И остынь, Снежинка. Это просто общее название, которое мы используем для женщины. Не дуйся.