Негодование берет надо мной верх, и, откинув ногу назад, я пинаю банку. Пока внимание Шайло поглощено дурацким куском металла, скользящим по полу, я обхватываю ладонью её шею и сжимаю пальцы. Она испуганно вздрагивает и сосредотачивает свое внимание на моем лице — именно там, где оно мне нужно. В ее глазах мелькает удивительная смесь гнева и отвращения, когда я прижимаюсь ртом к ее губам.

Я наслаждаюсь этим, готовый уничтожить ее мир.

Ошеломленная поначалу, она быстро приходит в себя и сопротивляется. Тем не менее, ее рот приветствует мое вторжение, не смотря на борьбу ее кулаков. Я углубляю поцелуй, не в силах остановиться.

Сжимаю ее волосы, желая притянуть девушку ближе. Желая большего. Ее губы ни на что не похожи. Такого я не испытывал годами — смесь фейерверка и обречения на адские муки, пробивающая мою грудную клетку. Поцелуй становится интенсивнее, обрушая защиту Шайло — ее губы приоткрываются на встречу с моим языком.

Затем до меня доносятся шепотки и тихий смех. Я вспоминаю, где нахожусь и кто за нами наблюдает.

Вашу ж мать!

Шайло склоняет чашу весов в свою пользу.

Снова.

Похоть затмила мою ненависть.

Снова.

— Звездочка, — шепчу я, отрывая рот и опуская губы к ее уху. Наши щеки соприкасаются, как шелк с наждачной бумагой.

Ей требуется несколько минут, чтобы найти свой голос.

— Да?

Я хочу, чтобы она взбесилась, поэтому выжидаю несколько секунд, прежде чем скользнуть большим пальцем по мягкому углублению у основания ее горла.

— Пока ты в этих стенах, ты моя рабыня. Ты будешь делать то, что я хочу, когда хочу, как хочу и где хочу. Тебе ясно?

— Кэри…

При виде ее опухших от моего поцелуя губ, возмущенный умник, которого я знал всю свою жизнь, исчезает, его заставила уйти женщина, которую до недавнего момента я не видел долгое время. Та, которая опустила голову, когда я назвал ее пустышкой. Та, кто наконец-то ощутила каково это — чувствовать запах страха.

То, как она реагирует на мою власть, делает со мной невероятное. Этому здесь не место.

Слишком много власти.

Я провожу подушечкой большого пальца по нежной коже ее горла и убираю губы от ее уха, проводя ими по линии ее челюсти. Я знаю, что за мной наблюдают. Это шоу не только для нее, но и для ребят, которых я считаю своей семьей.

Облизнув кольцо на своей губе, оставляю легкий поцелуй на щеке Шайло.

— Я спросил, все ли ясно, или нужен еще один спектакль перед аудиторией?

Хотя я не могу видеть выражение ее лица, я чувствую, как ее тело напрягается, и точно знаю, что она оценивает обстановку. Очевидно, что в эту секунду она встречается глазами с десятком пускающих слюни, похотливых подростков. Победа за мной.

— Да, — хрипло шепчет она.

— Да, что?

— Да, все ясно, мистер Кинкейд.

Я не могу не улыбнуться. Я знаю Шайло лучше, чем она сама. Она не злится из-за поражения. Она взбешена, потому что возбуждена, а больше всего она ненавидит терять контроль над своими эмоциями.

Шах и мат, детка.

— Вот видишь, было же не так уж и сложно? — И просто чтобы еще раз доказать мою точку зрения, и просто потому, что ее гребанный наряд сводит меня с ума, я скольжу рукой к ее заднице и награждаю ее громким шлепком. — Теперь убери это дерьмо.

Отказываясь удостаивать ее еще одним взглядом, открываю дверь и захлопываю ее за собой. Я даже не вздрагиваю от душераздирающего вопля, который заглушает удар тяжелой двери или последующего грохота, который как предполагаю, исходит от ведра с водой, капли чего обрызгивают девушку.

Считаю ли я себя мудаком за это шоу? Возможно. Мама бы в шоке упала на колени в церкви, чтобы помолиться за мою душу, если бы увидела как я обращаюсь с другим человеком.

С другой стороны, моей матери никогда не приходилось терпеть адскую любезность этой женщины. Когда-то я был хорошим мальчиком с многообещающим будущим и достойной душой, стремящейся к белым крыльям и легкой загробной жизни. Одна ночь, два года за решеткой и семь лет ненависти подрезают любые крылышки.

Я продал свою душу давным-давно. Сначала Шайло. Потом Тарин.

Назад к светлому дороги нет.

Они обе научили меня этому.

ГЛАВА 9

Шайло

В связи с тем, что штат Калифорния лишил меня водительских права, а водитель мамы повез ее на какую-то встречу домохозяек, я застряла в центре, где поедаю злаковый батончик из торгового автомата, к которому не приближалась с незапамятных времен.

Фрэнки поехал на автобусе в город, чтобы встретиться с Уиллом. Похоже, обычно всем заправляет Кэри. Но после того как наш босс дал волю рукам, а затем свалил, сверкая пятками, единственным более-менее достаточно взрослым человеком, который в состоянии взять на себя ответственность за здание и всех внутри него, осталась лишь я.

Везёт же мне.

Последние десять минут я провела один на один с парнями, наблюдающими за каждым моим шагом, прежде чем схватила батончик мюсли с диетической колой и усадила свою задницу на каменную скамейку перед зданием. Мне все равно, даже если этим я нарушая двадцать всевозможных законов. Кэри сам виноват, что оставил за главную едва вышедшую из подростковой поры и ныне осужденную, которая не представляет, что, черт возьми, нужно делать.

Надеюсь, он вынесет урок, если это гребаное здание превратится в огненный шар.

Мудак.

Я провожу пальцами по линии губ, где он меня целовал, а затем опускаю их к ключице. Прикосновение Кэри не испугало меня. В его глазах был не только гнев или похоть. Не могу точно описать что, а попытка рационализировать свою собственную реакцию вызывает смущение.

Решив выбросить Кэри Кинкейда и его губы из головы, я заставляю себя разглядывать людей. Как обычно, после полудня на улицах Миртл-Бич похоже на тусовку в шубе во влажной сауне. Вздохнув, бросаю недоеденный батончик на скамейку и прищуриваюсь от ослепительно яркого солнца, поднося банку с колой к губам.

— Обед как у анорексички? Приятно видеть, что некоторые вещи не меняются, Шайло.

Даже несмотря на слепящее солнце, которое мешает мне видеть лицо говорящего, снисходительный голос я узнаю в мгновение ока. Ошибиться невозможно, потому что он до боли напоминает мой. Я склонна распознавать свои собственные манеры, учитывая факт, что я росла пастухом овец. Печально, что Тарин держится за мои старые повадки вместо того, чтобы имитировать мое новое, более изощренное высокомерие.

Вчера ее присутствие рядом с Кэри застало меня врасплох, поэтому я позволила им увидеть редкий момент моей слабости. Больше такого не повторится. Очевидно, сто ждет от меня реакции, поэтому я намеренно делаю еще один длинный глоток диетической колы, прежде чем облизать губы и поставить банку на лавку.

— Могу сказать то же самое о тебе, Тарин. Тебе двадцать пять — а ты все еще гоняешься за моей тенью. — Покачав головой, указываю на свой контур на тротуаре и смеюсь. — О, смотри, вот же она. Миссия выполнена, ты свободна.

Она делает несколько шагов влево, чтобы встать передо мной. Мне приходится приложить чертовски много усилий, чтобы не рассмеяться. Платье из древней коллекции Александра Маккуина и лабутены с распродажи — это как крик о помощи. Мне почти ее жаль.

Я выпрямляю спину, чувствуя себя собой впервые за несколько месяцев.

— Не волнуйся, Шайло, — насмехается она, положив руку на бедро. — Я не буду подходить слишком близко. Мне известно, что происходит с твоими лучшими подружками, когда они зависают с тобой. — Драматично моргая, прижимает ладонь к краю рта. — Они у-ми-ра-ют.

— Хм, как грустно.

— Что, черт возьми, это значит?

— Ну, принимая во внимание твою логику, возможно, мне стоило провести еще несколько дней в городе после выпуска, подружка. — Ослепительно улыбнувшись, поднимаю нагретую банку со скамейки и снисходительно подмигиваю Тарин, прежде чем сделать глоток.

Ухмылка исчезает с ее лица, а ее красные ногти впиваются в бедро.

— Ты никогда его не вернешь. Он тебя ненавидит.

— Уверена?

Начесываю волосы вперед на левую часть лица и зеваю.

— Он мне все рассказал. Помнишь выпускной? — Она смотрит на меня ожесточенным взглядом, который отражает мой собственный. — Я всегда знала, что ты эгоистка, но нет слов, чтобы описать кого-то, кто сознательно разрушает жизнь такого хорошего человека.