Тишина наполняет комнату, пока я держусь за ручку входной двери. Около десятка пар глаз таращится на меня: некоторые расширились в шоке, некоторые сузились в подозрении, но все светятся любопытством. Не то, чтобы я ожидала проскользнуть незамеченной. Да-да, хвалить меня не за что. Однако уровень враждебности в комнате делает невыносимым каждый вдох.

Спасибо, национальные новости.

В животе бурлит, когда я проскальзываю мимо длинного прямоугольного стола, проводя пальцами вдоль накрахмаленной белой скатерти, загаженной красным фруктовым пуншем из чаши в центре.

Держа глаза опущенными, я усаживаюсь на металлический стул, времена которого уже давно прошли, как вдруг знакомый смешок привлекает мое внимание.

— Нам пора перестать так часто видеться, Снежинка. Люди станут судачить.

Белый шум в моей голове исчезает.

— Фрэнки! Боже, что ты здесь делаешь? — Я обнимаю парня, даже не задумываясь.

Честно говоря, ответ мне не нужен. Я просто в восторге от того, что рядом со мной какое-никакое дружелюбное лицо, что он не смотрит на меня, как будто я воплощение Сатаны.

— Я бы спросил, что такая милая девушка, как ты, делает в таком месте, как это, но я знаю ответ, — шутит он.

Я отодвигаюсь и неловко улыбаюсь.

— К тому же, ты уже понял, что я далеко не милая девушка.

— Все еще разыгрываешь из себя страдалицу, да?

Осматриваю комнату еще раз, отмечая хмурые взгляды на лицах каждого.

— Просто представляю, что тебе наговорили.

— Люди много чего мне говорят. Это не значит, что я всему верю.

Если он надеется, что я перестану его допытывать, то он ошибается.

— Что это...

— Тихо, сейчас начнется. — Фрэнки закрывает мой рот ладонью.

Я стряхиваю его руку со своих губ и откидываюсь на спинку стула, упираясь позвоночником в холодный металл.

— Как вообще все здесь происходит?

Его темные глаза сверкают весельем.

— Кровь, жертвы, одеяния, пение. Типичный андеграундный культ.

Сдержанно смеюсь, вспоминая взгляд мамы как у оленя в свете фар. Напряжение в плечах ослабевает, я потираю ладонью лоб.

— Тише. — Положив палец на губы, он кивает в сторону мужчины средних лет в джинсах и футболке. Он приближается к передней части комнаты.

— Привет всем, меня зовут Гэри. Добро пожаловать в Центр реабилитации и понимания для наркоманов, или как мы просто ее называем — SARA⁴. — С широко раскрытыми руками он смотрит всем в глаза, и я сразу же опускаю взгляд. — У нас есть новенькие, сейчас самое время представиться.

Фрэнки подталкивает меня, и мне приходится приложить усилия, чтобы его не треснуть. Вжимаюсь в стул, когда женщина с короткой стрижкой встает и пробирается вперед, одержимо заправляя короткие волосы за уши. Чем больше они оттопыриваются, тем усерднее она пытается их заправить.

Новенькая. Это написано у нее на лице. Такие же пустые и суетливые выражения на лицах всех новорожденных кошечек. Так мы называли юных дебютанток, которых агентства бросали на подиумы. Ни одна из них не была готова к яркому свету ковровой дорожки или беспощадному миру, который шел в качестве бонуса. Большинство кошечек так и не стали грандиозными кошками. Слишком много давления.

Я никогда не была котенком. Я вошла в шоу львицей. Вот почему я чувствую ее страх. Она — котенок в дикой природе. Мне стыдно за нее, но также я пребываю в ненормальном восторге. Меня учили никогда не показывать страха. Быть невозмутимой ледяной королевой.

Улыбайся в камеру.

Щелчок. Улыбка.

Щелчок. Поза.

Щелчок. Замри.

Капли пота, льющиеся с ее виска, чертовски меня завораживают. Я не могу отвести от женщины глаз. Мелкая сошка, обычная домохозяйка в застиранных джинсах и майке из секонда собирается сделать то, на что я не решилась.

Показать истинное лицо.

Она прочищает горло.

— Всем привет, меня зовут Келли.

— Привет, Келли.

Меня поражает бурный отклик окружающих людей.

— Ничего себе, — говорит она, дважды поправив волосы. — Это еще страшнее, чем я думала.

— У тебя отлично получается, Келли, — подбадривает ее Гэри из угла комнаты.

Келли благодарно улыбается и снова заправляет волосы. Интересно, она понимает, что постоянно их трогает? Наверное, нет. За собой такое не замечают. Однако все остальные, похоже, все видят, поскольку бесчисленное количество глаз фокусируется на ее руках. Мне хочется иметь парочку заколок с собой, чтобы подбежать к ней и приколоть эти пряди.

— Точно. Ну, как вы все видите, во мне нет ничего особенного. — Она дергает за край своей розовой рубашки и самоуничижительно смеется. — Я не подхожу под образ типичного наркомана. Ни единого намека. Даже для моего мужа, — добавляет она приглушенно.

Ощущая себя зрителем на кровавой бойне, я придвигаюсь на край стула. Часть меня чувствует стыд, в то время как остальная наслаждается историей, еще испорченней моей.

Келли делает глубокий вдох.

— Все началось с того, что я не успевала делать домашние дела. А энергия от кокаина ни с чем не сравниться, верно? — Она изучает присутствующих в поисках солидарности. Когда пара голов кивает в знак согласия, она обнимает себя. — Мне казалось, что я на вершине мира.

— Но в итоге кайф не продлился долго, Келли? — вклинивается Гэри, направляя признание в нужное русло.

—Да. Рано или поздно ты приближаешься слишком близко обрыву. Становишься все более и более безрассудным, пока, в конце концов, не начинаешь падать. — Вспоминая все это, ее лицо искривляется в гримасе боли.

О, ты даже не представляешь, Келли. Чем выше взлетаешь, тем больнее падать.

Мой пульс учащается, щеки нагреваются. Я чувствую на себе взгляд Фрэнки, но не смею повернуться к нему лицом. Не смею показаться никому, кроме Келли.

— У меня была встреча с дилером на автозаправке, — вспоминает она, проведя тыльной стороной ладони по мокрым щекам. — Я не знала, что за мной следили, так что копы арестовали нас обоих. Муж бросил меня после всего и забрал детей, — последние слова произнесены хладнокровно, чего не наблюдалось на протяжении всей ее речи.

Колени Келли слабеют и она падает в ожидающие объятия Гэри. Я не двигаюсь. Не могу говорить или даже дышать. Сначала я не признаю размытость. Жжение. Странную сырость. Моргнув несколько раз, я, наконец, ощущаю вкус.

Соль.

Снова облизываю губы. Соленые. Лизнув в третий раз, я недоверчиво провожу кончиками пальцев по щеке.

Слезы.

Я не плакала с похорон Киркланд. Тогда я боролась с ними, решив, что моей боли не будет в завтрашних заголовках. Мои слезы предназначались только ей. Я пролила их, целуя гроб, после чего позволила им высохнуть на полированном мраморе, чтобы частичка меня всегда была с ней.

Больше такого я себе не позволяла.

Не знаю, сколько времени прошло, когда почувствовала, что Фрэнки сжимает мою руку.

— Знаешь, еще есть время поделиться. — Он указывает подбородком в сторону передней части комнаты, а я изучаю сложные татуировки на его руке. Зачем он их сделал? Что они значат? Я его никогда ни о чем не спрашивала, но все время цепляюсь за него, словно он единственный кусочек стабильности в этом гребаном шторме.

Бери все и ничего взамен. Все как обычно.

— Нет, — удается хрипло пробормотать мне. — Этому я так и не научилась.

Я никогда не разделяла чью-то боль и не делилась своей. И вот сейчас я делаю это с женщиной, которая ненавидит меня почти так же сильно, как и остальные.

Нарушая тишину, Гэри хлопает в ладоши.

— Хорошо, как насчет того, чтобы послушать наших давних участников? Кому-то есть что рассказать? Фрэнки?

Прежде чем Фрэнки начинает говорить, я направляюсь к двери.

Бери все и ничего взамен.

Эта фраза крутиться в моей голове, когда я открываю дверь и звоню Малкольму. Швырнув телефон в сумочку, мне в глаза бросается коричневая бутылочка. Месяцы сопротивления испаряются, как только я обхватываю ее пальцами.

ГЛАВА 14

Кэри

— Вчера к нам заходил посетитель, — говорит мой отец, засунув руки в карманы. Я замечаю, как потрепаны его штаны. Если быть откровенным, то они полностью изношены: колени просвечивают сквозь тонкие нити. Папа стоит у двери моего кабинета и смотрит в окно пустыми глазами. Мне знаком этот взгляд. Но даже если бы я его не знал, темные круги под глазами рассказали бы все сами. Он не спал.