— Эй, на «Пятерке»! Зачем на борт балласт ложите?.. Корабль кренит.

Хренков покосился: это с «Тройки» кто-то по адресу Степушки, — минер подошел к борту с Буйком на руках похвастаться плавучим псом.

Степушка еще не успел придумать ответа, как за него вступился свой, сигнальщик Завалов:

— Степушка-то? Это одна видимость, братишки. Он от нежности надулся. Это в нем воздух.

Завалов намекал на последний приказ по отряду: флагман объявил особую благодарность Степушке за самоотверженную работу с минами.

— Ну, ты! — рассердился Степушка, не успев понять, в чем соль.

На «Тройке» поняли… и ответили не сразу.

Завалов «посолил» из щепоти на ладонь и сдунул, что значило: «Ага, крыть нечем!»

— Как пса назвали? — помолчав, спросили с «Тройки».

— Буек…

— Хо-хо! Поплавок с буйком!

На обоих бортах засмеялись. Хренков вмешался в спор:

— Придем в порт, я своих ребят пошлю к вам палубу мыть, да и вас пора с наждаком продрать!

«Тройка», нечего говорить, рядом с «Пятеркой» казалась грязноватой. Команда ждала, что скажет свой боцман: слово теперь за ним.

Боцман с «Тройки» взглянул на дымовую трубу соседа и спросил, как будто просто продолжая прежний разговор:

— А вмятину-то тебе все не выправили, Егор Степаныч?

У Хренкова стрельнуло в контуженное ухо — прямо в цель! Вмятина от осколка вражеского снаряда на дымовой трубе была для Хренкова, как выражаются врачи, «болевым фокусом».

— Кабы дыра, давно бы заделали! — ответил Хренков, намекая на течь в днище «Тройки».

— А ты сделай на трубе дыру да наложи пластырь!

— Трал спускать! — послышалось с мостика «Пятерки».

— Есть!

Боцман с «Тройки» засвистал. То же оставалось сделать и Хренкову — он не успел ответить.

— За мной останется! — крикнул он на «Тройку».

Тральщики разошлись.

«Служим революции»

Порядочно трепало, ветер разгулялся и развел волну. На мачте «Тройки» взвился красный флаг — знак, что есть «улов». В трал попала мина. Оба тральщика замедлили ход, но было поздно. Минреп у мины оборвало тралом. Мина всплыла и заныряла на волнах. В свежий ветер нет ничего досадней и опасней такой «гуляющей» мины.

Командир «Пятерки» приказал:

— Спросить флагмана: «расстрелять» или «подорвать»?

Только у флагмана на борту «Семерки» были орудия — он мог расстрелять всплывшую мину. Командир «Пятерки», помня последний случай, не хотел на свой страх послать для подрыва мины шлюпку.

Семафорить было далеко. Надо было спросить флагами. Сигнальщик Завалов кинулся вязать сигнал и невежливо спихнул Буйка с кучи флагов. Пес рассердился и вцепился в флаг зубами. Завалов попробовал вырвать — пес повис на флаге мертвой хваткой. Завалов закрутил вокруг себя Буйка на флаге в воздухе.

— Завалов! Брось бузить! — крикнул командир.

Завалов выпустил из рук флаг. Пес кувырнулся через борт в море…

— Три очереди без берега, Завалов!

— Есть! — кратко ответил сигнальщик, спеша связать сигнал. Флаги взвились…

У шлюпбалок готовились к спуску, на случай, если флагман прикажет «взорвать». Хренков осматривал весла.

— Пес за бортом! — крикнул со шлюпки Степушка.

Буек нырял в волнах, не выпуская флага.

— Шлюпку на воду! — приказал командир с мостика, приняв ответ флагмана — приказ «подорвать».

Спустили шлюпку. Буйка подобрали в нее с флагом в зубах.

Хренков опять сам пошел на шлюпке за рулевого. Степушка на носу шлюпки разбирался в подрывном пикете и мерил пядью запальный шнур. «Пятерка» отдала трал и боком подбиралась вслед за шлюпкой к мине: лодку наносило на корабль ветром и волной. Шлюпка зашла к мине с подветренной стороны. Степушка, лежа на груди, ловил мину — она ускользала: мина была космата от морской травы и грозила своими тупыми рожками, выставив их из своей травяной гривы.

Гребцы табанили через силу. Весла гнулись. Хренков, стоя, следил за работой Степушки и хрипло подавал команду. Тральщик подошел совсем близко, чтобы взять в нужный момент шлюпку на буксир.

Степушка, лежа на носу, извивался тюленем, ловчась схватить мину.

— Не балуй! — прикрикнул на мину Степушка, как будто на живую.

Мина словно дразнила. То вынырнет, то уйдет в воду, то уклонится в сторону, то норовит ударить рожками в шлюпку — и тогда капут! Степушка изловчился: вцепясь одной рукой в космы мины, другой захлестнул конец и закрепил пикет на мине.

— Готово! Удирай! — крикнул он и, подпалив, выбросил фитиль.

Хренков отдал команду гребцам и круто повернул. Шлюпку откинуло от мины. Фитиль на ней закурился.

«Пятерка» заревела гудком. Хренков оглянулся. На мачте тральщика трепались позывные. С мостика семафорили «Не взрывать!»

Хренков сразу понял, в чем дело. На тральщике «скисла» машина. Корабль потерял управление и не мог ни подойти к шлюпке, чтобы взять на буксир, ни сам уйти от мины.

— Степан! — коротко и, казалось, непонятно крикнул Хренков.

— Могу! — ответил минер.

Степушка сбросил брюки и ботинки и прыгнул с борта в воду.

— Уходите! — крикнул он.

Держаться около мины не было смысла: избегать лишних жертв — первое правило при тралении. Шлюпка уходила от мины к тральщику, хотя это было тоже бессмысленно: мина ныряла все ближе, и совсем около нее была голова Степана.

Буек взвыл, выкинулся и поплыл вслед минеру.

Он скоро догнал Степушку и поплыл рядом. Волна мешала Степушке видеть. Степушка потерял мину из виду. Напрасно с мостика «Пятерки» указывали криком в мегафон и семафором: «Левей, левей!»

Степушка лег на бок и, увидев голову пса рядом с собой, не удивился:

— Ну, брат, потеряли! Сейчас бабахнет!

Пес взвизгнул.

— Потерял? Ищи! Ищи!

Волна окатила Степушку с головой. Отряхнувшись, он увидел, что пес совсем рядом — рукой подать — повис мертвой хваткой на космах мины. Степушку откинуло. Он подгребался к мине из последних сил. Ударило о мину. Навалился грудью… Фитиль курился, и, может быть, через секунду пикет, а с ним и мина взорвется. Цепляясь за космы мины, Степушка поймал зубами фитиль и скусил: рот обожгло, в нос ударило серой, из глаз брызнули горячие слезы. Дело было сделано. Пикет не подорвет мину. А взорвись она — лететь и «Пятерке».

«Тройка» подошла к месту происшествия, взяв «Пятерку» на буксир, и спустила свою шлюпку. У Хренкова люди на шлюпке выбились из сил — их взяли вместе с лодкой на борт. Хренков, до нитки мокрый, стоял, наблюдая за тем, как шлюпка «Тройки» осторожно подбиралась к мине: надо было взять Степушку и Буйка.

Минер был без сознания, когда его взяли на шлюпку. Пса пришлось оторвать от мины силой.

Подошел флагман на «Семерке» и, приказав другим тральщикам отойти на приличное расстояние, расстрелял мину. Она подняла среди волн столб дыма и воды, и, гулко гремя, пронесся над кораблями взрыв.

Степушка от взрыва очнулся. Его посадили на бухту. Он разжал зубы и выплюнул с кровью кусок запального шнура.

— Чисто, как на акварели! — буркнул Хренков. — Что ты наделал?

Степушка что-то невнятно пролепетал распухшим языком. Прижимая руку к затылку, морщась от боли, Хренков сказал:

— Скажу за тебя, коли не можешь: «Вот так штука, ха-ха!»

Стоявшие кружком матросы сурово улыбнулись.

— Получишь орден! — промолвил командир. — Благодарю за отличную службу!

— Служим революции! — ответил за Степушку Хренков и опять схватился за голову.

На рейде, куда ушла «Пятерка», чтобы доставить Степушку в лазарет, боцман отпросился у командира:

— Дозвольте мне Степана проводить.

— Да ты сам еле жив.

— В голове гудит. Доктор приказал мне тоже явиться. В черепной кости у меня, говорит, треснуло…

— Что же это ты, Егор Степаныч? Соврал, что здоров?

— Сфальшивил малость, товарищ командир. Да, полагаю, он ошибся, котелок у меня литой, не штампованный!

«Пятерка» ошвартовалась у стенки. К борту подали машину. Хренкова и Степушку доставили в лазарет. Доктор встретил Хренкова прямо криком: