— Что это, сударь, такое? Просился на похороны, а сам в море ушел? Пожалуйте-ка, сударь, сюда. Глядите мне прямо…

— Погляжу в свой черед, — строго ответил Хренков. — Глядите сначала товарища. У него дело хужее — языка, быть может, навсегда лишился.

Врач с изумлением взглянул в лицо Степушки… Тот высунул обожженный язык.

— Да откуда вы такие? — развел руками доктор.

— С тральщика номер пять. Краснознаменного Советского Флота, — буркнул Хренков и, схватясь за голову, тяжело опустился на скамью.

Ему впрыснули камфару. Он очнулся. Степушка его поддерживал и всхлипывал.

— Не хлюпай! Эх ты, мальчик с пальчик! — сказал Хренков. — Моряк никогда не должен терять фасон!

ДЕТСТВО СУВОРОВА

Стоял август тысяча семьсот сорок второго года. В усадьбе Суворовых спать ложились рано, чтобы не тратить даром свечей. Отужинали. Отец, Василий Иванович, закурил единственную за сутки трубку, чем всегда кончался день.

Мать, как обычно, поставила Александра на молитву. Читая вслух дьячковской скороговоркой слова молитвы, Александр, где следовало, становился на колени.

— Не стучи лбом об пол! — зевая, говорила мать.

Александр стучал нарочно. Ему нравилось, что при каждом ударе в вечерней тишине гулко отдавалось барабаном подполье.

Молитва кончилась. Александр поцеловал руку сначала у отца, потом у матери и отправился спать. В темных сенях мальчик привычно взбежал по крутой лестнице наверх, в свою светелку.

Лежа на кровати под шерстким одеялом из солдатского сукна, Александр терпеливо ждал, когда внизу угомонятся.

Дом заснул. Александр поднялся с постели тихо и осторожно, по-кошачьи, чтобы не нарушить покоя старого дома. Завесив оконце одеялом, он взял с полки большую книгу, стал на колени перед постелью и, раскрыв книгу, начал листать, держа в левой руке свечу.

Книга эта — история Древнего Рима, переведенная с французского языка Василием Тредьяковским. Александр читал о походе на Рим карфагенского полководца Ганнибала.^[1]

Сладко забилось сердце Александра. Вчера он уже заглядывал вперед и догадывался, каковы-то предстанут войскам Ганнибала Альпийские горы, как-то пойдут по кручам и узким тропинкам тяжкие, громоздкие слоны и, главное, что скажет своим воинам Ганнибал перед битвой.

Медленно перелистывая книгу, Александр достиг страницы, заложенной сухим кленовым листком.

«…Воины Ганнибала, утомленные непрестанными стычками с галлами,^[2] роптали. Они боялись предстоящего перевала через Альпийские горы. Великий страх овладевал их сердцами, ибо их пугали рассказы, что те горы достигают самого неба.

Ганнибал обратил к воинам речь, чтобы их успокоить. Он сравнил Альпы с пройденными уже и оставшимися позади Пиренеями.

Хотя бы Альпы и превосходили вышиной Пиренейские горы, однако нет подлинно земли, прикасающейся к небу и непроходимой человеческому роду.

Речь вождя окрылила войско.

Армия Ганнибала вступила в горы.

…После десятидневного похода Ганнибал прибыл на самый верх горы. Наступил конец октября. Выпало много снегу, покрывшего все дороги, и это привело в смущение и уныние всю армию. Заметив это, Ганнибал взошел на высокий холм, с коего видна была вся Италия, показал воинам плодоносные поля, орошаемые рекой Подан,^[3] на кои они почти вступили, и прибавил, что нужно сделать уже немного усилий — два небольших сражения, — чтобы окончить славно их труды и обогатить навсегда, сделав их господами престольного города Римской державы.

Речь сия возвратила веселие и бодрость ослабевшему воинству.

И так продолжали они свой поход.

…Наконец они достигли мест, где уже росли большие деревья, и тут перед ними раскрылась большая пропасть. Чтобы устроить дорогу, Ганнибал велел рубить деревья и слагать из них большие костры по краю пропасти. Ветер раздувал зажженное пламя костров. Камни накалились докрасна. Тогда Ганнибал повелел поливать их водой и забрасывать снегом. Камень рассекался и рассыпался.

Так была проложена вдоль пропасти пологая дорога, давшая свободный проход войску, обозу и слонам. Употребили четыре дня на сию работу. И наконец прибыли они на места пахотные и плодоносные, дававшие изобильно травы коням и всякую пищу воинам. Армия Ганнибала заняла и разоружила город Турин. На реке Тичино произошла первая крупная битва с римлянами. Перед боем Ганнибал обратился к воинам, говоря:

«Товарищи! Небо возвещает мне победу (гром в то мгновение ударяет); римлянам, а не нам трепетать. Бросьте взоры на поле битвы, здесь нет отступления. Мы погибнем все, если будем побеждены».

Римляне были разбиты в этом бою. Они получили, однако, подкрепления. Навстречу карфагенцам стремился римский полководец Семпроний со своими легионами. Ганнибал на берегу реки Треббии выбрал место удобное, чтоб действовать коннице его и слонам, в чем состояла главная сила его воинства.

Устроив засаду, Ганнибал повелел коннице нумидийской^[4] перейти реку Треббию и идти до самого стана неприятельского, вызывать их на бой, а затем снова убраться за реку, чтобы увлечь за собой пламенного и заносчивого Семпрония на то пустое место, где была устроена засада.

Что Ганнибал предвидел, то и случилось. Кипящий Семпроний послал тотчас на нумидян всю свою конницу, потом шесть тысяч человек стрелков, за которыми следовала вскоре вся армия. Нумидяне побежали нарочно. Римляне за ними погнались. Был в тот день туман очень холодный, да и выпало много снегу. Римские воины перезябли. Преследуя нумидян, они вступили по грудь в воды реки, и их руки так оледенели, что трудно им было удержать свое оружие. К тому же они были голодны, потому что весь тот день не ели, а день уже клонился к вечеру.

Не то было со служивыми у Ганнибала. Они рано, по его приказанию, зажгли перед своими ставками огни и вымазали все свое тело маслом, данным на каждую роту, дабы было у них оно гибким и к простуде стойким. Также и поели они исподволь и не торопясь. Видимо здесь, как велико преимущество, когда полководец сам за всем смотрит и все предвидит…

Заманив римлян на свою сторону реки, Ганнибал ударил на них в тыл спрятанным в засаде отрядом. Римские легионеры были опрокинуты в реку. Остальные погибли, растоптанные слонами или конницей. Перед Ганнибалом открылся путь на Рим через Апеннинские горы».

Наступало утро. Дом пробуждался. Александр погасил свечу, снял с окна одеяло и выглянул во двор. Серел рассвет. Над лесом едва начинала алеть заря. На деревне пистолетом щелкал пастуший кнут. В приспешной избе^[5] жарко пылала печь, из волока избы тянул серый дым. Дядька Александра, Мироныч, на дворе сосвистывал и сажал на цепь псов.

Скрипнула дверь родительской спальни внизу. Завозилась мать, запищала разбуженная Аннушка. Александр быстро оделся, сбежал вниз и сенями выскочил на двор, боясь, чтобы его не предупредил отец.

Через росистую траву двора Александр, босой, перескочил прыжками и распахнул дверь в приспешную. Там уже завтракало несколько дворовых, собираясь на ригу — молотить. Стряпка пекла оладьи.

— А, барабошка! — сказала она ласково, увидев Александра. — Раньше батюшки поднялся. Молотить, что ли?..

Александр, не отвечая, поплескал на руки и лицо холодной водой из глиняного рукомойника, утерся тут же висевшей холстиной и попросил:

— Анисья, дай оладышек…

— Бери прямо со сковородки.

Оладышек обжигал пальцы, Александр, разрывая его на части, торопливо жевал.

Из приспешной избы Александр выбежал во двор; из конюшни, где уже стучали копытами, требуя корма, кони, он вывел любимого своего жеребенка Шермака. Не седлая, Александр обратал коня, сорвал с гвоздя нагайку, разобрал поводья, вскочил на Шермака и ударил по бокам коленками. Жеребенок дал «козла» и, обернувшись на задних ногах, вынес вихрем со двора.