Вступление

— Опять кого-то притащила! — Бабушка злобно ворчит, кидая в мою сторону враждебные колкие взгляды. — Тащит и тащит, прям сердобольная! А бабке помочь не хочет.

— Сейчас помогу. — Я эту песню о том, какая «сердобольная», «юродивая, тащащая всякую живность в дом, а у этих тварей вши, блохи и зараза», «что я с сестрой бабушке не помогаем, лодырничаем, как барыни», каждый раз слышу, стоит мне принести на побывку какую-нибудь больную птицу или зверька. Сегодня нашла воробья с поломанным крылом и поврежденной лапой — беднягу сшибла машина на трассе.

— Может, Анька у нас станет ветеринаром, зря ты так на нее, — Варя заступается, сидя на кровати и занимаясь другой реинкарнацией: чинит свой халат, который потерял не только товарный вид, но и кучу пуговиц, став щербатым и бесполезным. Воробей дышит часто, мягко и пушисто. Люблю, когда природа беспомощна, она становится подобно эксклюзивной игрушке, только сломать легко и последствия будут более ощутимые, потому что это жизнь. Жизнь, которая дышит мягко и пушисто.

— Ветеринаром она станет… Мне ждать некогда! — бабушка с грохотом ставит лейку в угол. Затем, кряхтя и шаркая по полу, идет к умывальнику и с шумом капель о железо начинает умываться. — Вон, слышали? — она говорит между перерывами на вдохе, стараясь, чтобы вода не затекала в рот. Слышно даже, как шершавые бабушкины руки трутся о ее морщинистое лицо. А вода льется, звенит, падая в железную раковину, на каждом погружении бабушки в воду в ладонях. — У Скворчихи все куры подохли! Представляете? Все куры разом!

— Наверное, лиса передушила, — я кошусь в сторону Вари, которая делает вид, что ее это не касается.

— Угу, чупакабра. — Варька перекусывает зубами нитку от пришитой пуговицы. Нить лопается с неприятным щелчком. Именно в этот момент, я кидаю в нее своим тапком. Тот не долетает и с мягким шлепком падает у ног сестры. Варя выпучивает глаза, мол, «ты чего?». Я же, поджав губы и сощурив глаза, пытаюсь донести мимикой, чтобы помолчала в такие моменты. Бабушка тем временем, умывшись, даже не заметила маленькую баталию, развернувшуюся за ее спиной, и продолжила:

— Верно вам, девки, говорю, нечистая завелась в Вяземке. Ведь только подумайте, все куры передушены, все, и ни одной не пропало! Так лисы не делают. Они может и передушат пару, но и съедят некоторых, а тут все тушки целехонькие, будто их всех разом подкосило.

— Ой, бабушка, может болезнь какая, чего сразу нечистая? — Варя все-таки прислушивается ко мне, как к своей совести, и пытается успокоить бабушку.

— Я тебе говорю, дурная, у всех шеи переломлены! Какая это же болезнь? Сколько лет живу, ты думаешь, хворь от переломанного хребта не отличу? Нечистая тут! — и крестится на икону с благоговейным ужасом, не осознавая, что "нечистая" сидит сейчас на кровати и чешется в голове, пытаясь вытащить какие-то соринки из волос. Мы с сестрой грязные, оно всегда так бывает, когда приезжаем на лето к бабушке. Здесь принимать ванну дорого, да и не надо особо: в речке искупаешься и вот ты чистый. На ночь лишь ноги помыть или ополоснуться, так это дело тоже не требует электрических затрат — стоишь в тазике, сестра тебя поливает сверху из ковшика водой, которая нагрелась в бочке на солнце. Вяземка — обычная русская деревня: газ, вода проведены, на большие блага цивилизации денег нет, да и не надо, рядом проведена трасса и можно доехать до города. Обходимся, выживаем. Бабушка, например, топит баню, а зимой у нее есть нормальный душ. Это летом все жители Вяземки превращаются в дикарей, будто солнце, как наркотик, впрыскивается тебе в вены, и ты становишься очень близок к природе в своей простоте и неприхотливости.

Бабушка продолжает бурчать, то поочередно крестясь, то убивая залетевших мух свернутой газетой.

— Конечно, в деревне церквы-то нет! Как разрушили бесы окаянные, так деревня и потеряла божью защиту. Вот и завилось у нас.

Бесы — это она про советский период, когда при коллективизации церковь передали в сельхоз под амбар, снеся внутри там всё. СССР рухнул почти двадцать лет назад, но Вяземская церковь рухнула раньше, оставив скелетом буро-кирпичные своды на радость молодёжи, которая любит там лазить и тусовать.

Пока бабушка бурчит про нечистую силу, я глажу воробьишку, который без сознания, но дышит — это я его не отпускаю, передаю свои силы ему, чтобы жил, и осторожно начинаю посылать токи в его хрупкие косточки в крыле, чтобы срослись. Затем принимаюсь за его лапку, чувствуя, что энергия уже свободно проходит по крылу — значит, залечилось. Бабушка шумно покидает комнату, сказав, чтобы мы прекращали и накрывали на стол — обедать пора.

Как только она исчезла, я завершаю свое дело, делая сильный посыл тока — так я это называю — в маленькое птичье тельце. И вот он встрепенулся и, удивленно озираясь, зачирикал. Варя зачарованно наблюдает за мной: она любит смотреть, как я лечу птиц и зверей. Открыв окно, выпускаю обалдевший от жизни пушистый комочек, который с радостным воробьиным воплем вылетел в небо. Затем иду к умывальнику и тщательно мою руки хозяйственным мылом с едким запахом щелочи. Что-что, а бабушка права — от зверей заразу получить проще простого!

— Счастливая ты. — Варя вздыхает, наблюдая за мной.

— Почему?

— Прям, как святая, всех лечишь, на тебе все быстро заживает. Мне кажется, ты даже можешь воскрешать из мертвых.

— Не говори глупостей! — я достаю хлеб и начинаю резать его. — Ты тоже сильная.

— Ага. Сильная. Слышала? Меня бабушка нечистой считает. Интересно, если узнают, что это я всех кур перебила, они меня сожгут, как ведьму, или в церковь поведут к священнику для изгнания бесов?

Варя сидит печальная. Я знаю, что она завидует мне, что сильно переживает за нашу необычность. А вы бы не стали переживать, когда у вас все цветы вянут, все звери дохнут, стоит погладить животное? У нас во дворе дети уже поняли, что Варя виновата в смерти их питомцев и за глаза обзывают ведьмой. Вчера она случайно убила кур у Скворчихи, толстой неприятной бабы на конце деревни.

— Варь, не переживай. Ты же ненарочно их перебила. Случайно вышло.

Варя вздыхает и смотрит в сторону. Мне кажется, ей больно, она себя порой боится, ну еще неприятно, когда тебя дети обзывают и не пускают в дом.

Вчера с сестрой ходили в лес за ягодами, возвращались на закате задворками мимо дома Скворчихи, где гуляли куры. Ну и Варя решила мне показать кое-что: у нее иногда проскакивали искры между пальцев, недавно она научилась их самостоятельно вызывать. Вообще, Вяземка благотворно сказывается на ней: сестренка словно взяла свою силу под контроль, даже стала выдавать что-то новое — один раз она случайно заставила подняться всю мебель в воздух и повисеть пару секунд над полом. Правда, грохот был страшенный, когда мебель упала на место. Бабушка подумала, что мы уронили дубовый комод, заигравшись.

Так вот, вчера Варя хотела показать, как она с легкостью может зажечь соломинку взглядом, в итоге ее энергия метнулась в сторону мирно клюющих кур. Эффект был страшный: всем курам разом сломало шею. Этот единый хруст до сих пор в ушах стоит.

— Варюш!

Не откликается.

— Вааарь! — тяну жалостливо я, пытаясь вызвать хоть какую-то реакцию у сестренки. Но она молчит. — Не переживай ты так, ну пожалуйста. Ты не плохая! Просто так по-дурацки получилось. Ну, родились мы такими уродцами. Что поделать? Смотри, мы, как появились в деревне, тебе лучше стало, можешь спокойно Бима гладить и играться с ним. Ведь ты же никогда не тронешь Бима! Я знаю, ты его любишь. А разве могут быть плохими те, которые могут любить? А? И кур ты не специально подавила! Ты же их не ненавидела! Лучше хватит молчать и грустить, помоги мне салат нарезать.

Варя поворачивается ко мне, и я вижу слезы в ее глазах, становится больно на душе за нее. Вот действительно невезение — родиться с такой особенностью, как у нее! Тут любой начнет считать себя плохим. Сестра подходит и вместо того, чтобы начать резать помидоры с огурцами, обнимает меня. В этот момент входит бабушка.

— А где же твой воробей? — удивляется она, глядя на пустой подоконник, где до этого возилась с птичкой.