Мы вытащим тебя

Ночью не спалось совсем, потому что бабушкин дом был наполнен непривычными звуками. Пугающим. Сверчки стрекочут, ветер скрипит чем-то снаружи, машины проезжают быстро, редко и громко. И всё кажется, что сейчас войдет призрак бабушки, шаркая и кряхтя. А еще здесь очень темно. Ведь в городе свет льется в спальню от фонарей, реклам, баннеров за окном, постоянно ездят машины, ходят люди не зависимо от времени суток. А тут даже электричество не издает свой мерный пищащий звук, нет тикающих часов, и постоянно кто-то копошится — то ли зверь, то ли птица под крышей. Кровать неудобная. Как я на ней в детстве спала? Скрипучая, жесткая, пахнет железом и плесенью. Варя и Кевин легли в сенях на более широкую и новую кровать. Желание остаться наедине у двух безумно влюбленных понятно. Поэтому не претендую на удобство. Пускай нежатся в объятиях друг друга на широкой кровати.

Не выдержав этой ужасной тишины и темноты, я одеваюсь и, крадучись, выхожу на свежий ночной воздух. Надо мной распласталось огромное черное небо с яркими брызгами звезд, словно небесный художник неловко взмахнул кистью. Красиво. Луна желтая, круглая глядит своим глазом на меня — всё видит, всё знает.

— У него через несколько дней день рождения… — шепчу я ей, сидя на крыльце. — Я могу позвонить! Услышу голос. Его голос! Я скучаю по нему, Луна. Очень. Ты скажи ему это, что люблю его.

Я замолкаю — утираю слезы и хлюпаю носом. После чего вспоминаю слова заклинания, только они бессмысленны сейчас. Нужно их шептать возлюбленному. Мне все равно, поэтому, шмыгая носом, шепчу себе в коленки:

— Я, Дева-Луна, зову через ветер, зову через звезды, зову через облака: пусть придет в мои сны, в мою явь тот, кто любит меня — Рэйнольд Оденкирк.

Рыдаю снова, опять. Варя жестокими словами вскрывала меня похлеще патологоанатомов в морге.

— Аня, прекрати себя вести как ребенок. Не хочу конфету, дайте мне бутерброд с колбасой. Включи мозги и посмотри на реальное положение дел. Твой Инквизитор не примет тебя, если ты станешь Химерой, а если станешь Инквизитором, он не даст тебе общаться с Химерами. Он бросит, как только ты надоешь ему. И с кем ты тогда останешься? Ни семьи, ни сестры, ни любовника. Ты с ним была неделю. Всего неделю! Когда с Виктором год! Я хоть не в восторге от Савова, но он пытается вернуть тебя и борется. С ним будет стабильность. А где твой Инквизитор? Ты хоть слышала от него что-нибудь за эти две недели?

— Если бы любил, нашел бы способ весточку кинуть.

Ну почему я сомневаюсь? Ведь Рэй признался, что любит! Почему? Ведь мог бы смс Кевину послать. Через Гроховски же посылал сообщение! Или он боится, что я опять превратно все пойму? Я обязана ему позвонить. Достаточно услышать его голос, чтобы узнать — ждет он меня или нет.

— Не спится? — Я вздрагиваю от неожиданности. Обернувшись, вижу Ганна, который, как и я, вышел завернутый в одеяло поверх куртки.

— Нет. А тебе?

— Слишком тихо в доме. Жутко.

Ганн спускается и присаживается ко мне на ступеньку. Через непродолжительную паузу звучит голос Кевина, глуша стрекотание сверчков. Я стараюсь вытереть слезы и меньше хлюпать носом.

— Ты прости ее за то, что она тебе наговорила. Она действительно с ума сходила, когда искала тебя.

Я вздыхаю. Уже простила. На Варю обижаться долго не умею, как бы больно она не сделала.

— Я смотрю, ты действительно сильно полюбила Оденкирка.

Киваю, не в силах произнести хоть что-то. Опять повисает молчание, не знаю, о чем думает Кевин, но я пытаюсь справиться со слезами, чтобы не разрыдаться на плече у Ганна.

— Я ошиблась, Кев, — специально перехожу на английский, чтобы Ганн понял, что я все еще Мелани. Что Гриффит и Шувалова — это один и тот же человек, который не разграничивается амнезией и знанием языков. — Я должна была выбрать Рэя, не Виктора. И Варя это сразу же почувствовала.

— Ты выбрала то, что должна была.

Я странно смотрю на Кевина, не понимая, что он имеет в виду. Ганн смотрит меня: я не вижу его медового цвета глаз — они в ночи черные, но знаю, что взгляд серьезный. Теплый и заботливый.

— Ты выбрала семью. Я выбрал любовь. И мы на разных сторонах… Невозможно сложить то, что не складывается. Закон выбора — суров.

— Да-да, закон суров, но это закон. — Вспоминаю крылатую латинскую фразу, в которую Кевин вложил свое понимание.

Действительно, как-то не задумывалась, что он в том же положении, что и я.

— Ты жалеешь? — Я задаю то, что меня съедает изнутри.

Кевин как-то неоднозначно жмет плечами.

— Глядя на тебя, понимаю, что тогда бы жалел о потери Варвары.

— Ты ее любишь? — Я улыбаюсь, не сдерживаясь. Приятно слышать признания в любви, пускай и не к тебе. Мужчины сразу становятся такими милыми, ранимыми. Ты понимаешь, что, несмотря на различие между ними и нами, в любви мы едины.

— Ну… — Мнется Кевин, широко улыбаясь. По нему видно все без слов. Но я хочу услышать! — Знаешь, иногда приходит глупая мысль, что влюбился в тебя, потому что ждал Варю.

— Какое странное признание!

Кевин смущенно смеется.

— Просто она у тебя нереальная. Со своими тараканами в голове, но… — Он запинается, так как видно, что не находит слов от восхищения. — И как вы непохожи! Я до сих пор не понимаю, как вы можете быть сестрами.

Настала моя очередь смеяться. Многие задаются этим вопросом. Но такова жизнь со своим суровым законом выбора. Просто Варя когда-то сделала его раньше меня, я же сейчас расплачиваюсь.

— Варя сказала, что вы в Италию поедите…

Кевин кивает.

— Поэтому столько итальянской еды?

— Это Лаура прислала.

— Лаура?

— Лаура Клаусснер — сестра Стефана.

Кевин застает меня врасплох. Удивление, граничащее с шоком.

— Она Химера, — напоминает мне Ганн.

— Я помню. Просто не думала, что ты и Варя общаетесь с ней.

— А что такого?

— Как? — я вспоминаю то, что мне рассказывал Рэй про нее. Для меня Лаура — отвратительная личность. — Она же пыталась убить Еву.

— Пыталась. — Кевин смотрит на меня в упор. Поднимается резкий пронизывающий ветер, который пытается забраться ко мне под одеяло, приходится сильнее закутаться, чтобы не продрогнуть окончательно. — Она Химера, как и Варя. Думаю, у каждого на этой стороне есть мертвец на своем счету.

И я отвожу глаза, смотря в черноту ночи, которая шелестит листьями, стрекочет сверчками, где-то лает собакой. Ганн напомнил мне об Анджелине и двух француженках — мой личный список смертей.

— И какая она?

— Лаура? Красивая. — То как было сказано, явно было без интереса и желания продолжать эту тему.

— Значит, ты, Варя и Италия.

— Вряд ли…

— Почему? — Я удивляюсь скепсису Ганна.

— Кто нас отпустит? Если только под надзор клана Монакьелли*. Но вряд ли Марго отпустит Варю, как и она не уйдет от Темной… Со мной тоже всё сложно.

— Мне не нравится, как ты это говоришь. Будто нет выбора.

От печального тона Кевина, в котором слышится безысходность, меня бросает в дрожь.

— Мелани, кому нужен сбежавший Инквизитор?

— Ну, есть же Инициированные, ушедшие в мир Смертных…

— Есть. Но обычно у них есть образование, дом, работа, или же уходят на покой после службы Сенату, который обеспечит им счастливую старость. У меня ничего нет. Мне некуда уходить. А еще я выдал планы Светоча Темной — между прочим, это карается Сенатом. Пока Варвара укрывает меня, как свою пару, Химеры держат меня. Стоит ей отказаться — меня убьют. И вполне возможно, свои же.

То, что Кевин говорил — было страшно. Я и не могла подумать, чем он рисковал ради сестры и меня. Во истину Ганн любит её!

— Да и Варю не кину.

В этом просто предложении скрывается что-то опасное.

— Что ты имеешь в виду?

— А ты сама не догадываешься? — Он горько ухмыляется. И я замечаю, что ночь идет на убыль, скоро будет рассвет, так как теперь могу рассмотреть цвет глаз Кевина.

— Нет. Я не понимаю.

— Ты в курсе, что Химеры готовят какой-то план на вас двоих?

— В смысле?

Я ошарашенно таращусь на парня.

— Два года назад, как вы появились у Химер, по миру Инициированных пронесся слух, что Химеры заполучили оружие против Инквизиции…

— Я знаю эту историю. Ты уже говорил.

Тут же вспомнился номер в отеле Нью-Йорка, когда Кевин меня увел к сестре. Тогда я ничего не понимала, и всё, что он говорил, казалось полнейшим бредом.