Савов исчезает из палаты, оставляя меня с сестрой и Кевином.

Ганн заметно расслабляется, стоило выйти Виктору из палаты.

— Зачем вы меня сюда поместили? Дома бы отлежалась…

— Аня, прекрати! Шутишь? У тебя была остановка сердца! Тебя Кевин с Виктором откачивали пару минут! И делать вид, что с тобой все хорошо — не надо.

Кевин смотрит и улыбается мне, тем временем как в зеленоватых глазах Вари читается возмущение и гнев. Я ее сильно напугала. Mea culpa.

— Ладно, мы пойдем. — Вот и Варя сбегает от меня. — Лучше сиди здесь, набирайся сил, спи больше и ешь. А то от тебя кожа да кости остались. Смотреть противно.

Внезапно Кевин подходит ко мне и шепчет на ухо:

— Выходи на улицу через десять минут. Варе ни слова.

Я недоуменно смотрю на него: несмотря на его задорную улыбку, в глазах читаю опасение и серьезность.

— Хорошо. — Киваю в ответ. Варя странно косится на Кевина. Поэтому я улыбаюсь ей, чтобы отвести подозрение от Ганна.

— Идите, сладкая парочка. Так уж быть — побуду тут.

В глазах сестры тут же зажигается радость, и она принимает довольный вид. Они с Ганном выходят. Интересно! Кевин зовет меня на тайное свидание! Зачем?

Я тут же кидаюсь к шкафу со своей одеждой. Одевшись, выбегаю из палаты.

— Девушка, вы куда? Сейчас врач придет!

Я отмахиваюсь от дежурной и стремительно направляюсь к лестнице. Выйдя на свежий воздух, чувствую, как становится легче: ни запаха хлорки, ни кислых лекарств, ни потных тел — ничего. И куда дальше? Оглядываюсь в поисках Кевина, все еще нерешительно топчась на пороге. Но его не видно. Тогда иду к беседке под березой в разбитом палисаднике возле здания. На лавочках сидят больные с родственниками: пациентов узнать легко — одеты в домашнюю одежду и в тапочках, родственники что-то им говорят, кто-то кормит домашней едой, а кто-то просто молча скорбно курит. Прохладно. А я в тонком свитере. Ежусь, пытаюсь согреть дыханием руки.

Ее голос звучит за спиной, что я дергаюсь от неожиданности, чуть не потеряв равновесие и не свалившись с лавочки.

— Ева?

Я шокировано пялюсь на девушку. Может я еще не проснулась? Или у меня галлюцинация?

Она говорит на английском с британским акцентом, напоминая мне о языке Мелани Гриффит, той, которая первое, что услышала — это английскую речь доктора Хоббса.

— Здравствуй, Мелани. Рада тебя видеть.

Я смотрела на нее, разинув рот. Валльде стояла в светло-голубом костюме на каблуках — прекрасная девушка с голубыми глазами и практически белыми волосами. Она смотрелась инопланетянкой посреди двора старой больницы в запущенном диком палисаднике.

— Ты меня узнаешь? — Ева тушуется, глядя на меня. Наверное, у меня вид полнейшей идиотки.

— Ты как здесь очутилась? — Я еле выдавливаю из себя английские слова, пытаясь справиться с шоком.

— Как? Как обычно. Из Саббата.

— А! Ну да…

Я попыталась в голове совместить это обшарпанное, кирпичное здание в России и древний замок Саббат в Великобритании. Не получилось. Хотя не удивлюсь, что в школе Инквизиторов есть ход сюда в виде двери гаража или подсобки дворника.

— Можно? — Ева кивает на лавочку, которая слишком грязная для ее чистого дорого костюма.

— Если не боишься запачкать.

Ева не боится. Она смело входит в беседку и садится рядом. Я еще больше изумляюсь ее нереальной красоте и тому, что она здесь.

Сочетание несочетаемого — Саббатовская особенность. Порыв ветра дует из-за ее спины, и я чувствую легкий аромат духов: чуть сладковатый, но приятный. Это возвращает меня в действительность. Я вспоминаю про запрет Сената.

— Тебе нельзя со мной общаться, Ева…

— Знаю. Но у меня серьезные причины быть здесь.

Она опускает взгляд на свои пальцы, а я отмечаю, что она стала какой-то острой — скулы стали еще четче, а под глазами пролегли тени. Кажется, Ева похудела. Может, заболела?

— Как у тебя дела? — Валльде смотрит в глаза, пытаясь быть вежливой.

Ох, не нравится мне этот подход издалека!

— Хорошо.

Ева смеется.

— А ты все та же! Кевин рассказал, что вчера тебя реанимировал, вытаскивая вместе с твоим женихом с того света. А у тебя — «хорошо».

Я тоже смеюсь — согласна, глупо. Но такова я. Не люблю жаловаться без повода.

— А у тебя как?

Ева мрачнеет и опускает взгляд на переплетенные пальцы.

— Не очень хорошо…

Я никогда не видела Еву такой. Мне становится страшно, и я практически выпаливаю:

— Что-то с Рэем случилось?

— С Рэем? — Она поднимает глаза, удивленная моей реакцией. — Нет, с ним всё хорошо.

Камень упал с души. Слава Богу! Так и хочется кинуться расспросить про него, но еле сдерживаюсь.

Ева после небольшой паузы продолжает, и с каждым ее словом мне становится всё хуже и хуже.

— Я из-за Стефана тут. Химеры подали в Сенат на пропажу Заклинателя Змей, того самого, который выкрал тебя с обряда экзорцизма. Они с Рэйнольдом не успели полностью очистить квартиру, и Архивариусы нашли следы магии Стефана. Его забрали в карцер до суда. Ему угрожает костер…

— Но он же не виноват… Стефан спас меня!

— Это знаешь ты и Химеры. Но не Сенат. Тебя, как главного свидетеля скрывают, чтобы ты не дала показания и не спасла Стефана.

В голосе Евы слышатся слезы и боль. Она храбрится, держится, чтобы не расплакаться, но близка к этому.

— Зачем Химерам убивать Стефана?

— Мелкая месть. — Ева горько ухмыляется, мол: «Неужели сама не догадалась?». — Химеры не могут успокоиться, что Саббатовцы вышли сухими по твоему делу, что никто из нас не сгорел. Им хочется крови.

И я верю. Эта сторона Инициированных не любит мирных решений.

— Ты поэтому тут? Хочешь, чтобы я дала показания в суде?

— Да. Я знаю, что это вызовет проблемы у тебя, а также у меня, но я не хочу потерять Стефана. Не могу без него…

Всё. Я вижу слезы Евы и мольбу в глазах.

— Прошу тебя, Мелани, спаси его! Ты любишь Рэя?

— Да… — Я шепчу, сраженная лихорадочным блеском глаз Евы. Она говорит быстро, прерывисто, часто всхлипывая, схватив меня за руку, а я отмечаю, какие горячие пальцы у Евы по сравнению с моими. Будто держала их над костром!

— Тогда ты должна понять меня! Я не могу потерять Стефана! Если его не станет, не будет и меня. Говорю тебе это не как пророк, а как любящая женщина!

— Да, конечно, Ева! О чем ты? Конечно, дам показания! — Я обнимаю плачущую подругу, чувствуя, как она вздрагивает, как цепляется за меня. — Всё будет хорошо… Поверь. Мы не допустим смерти Стефана! Не плачь, пожалуйста.

Я глажу по светлым мягким волосам. И вот Ева уже прекращает плакать, замерев в моих объятиях на пару секунд. После чего отстраняется, держа руки на моих плечах, которые согревают и отвлекают от пронизывающего ветра.

— Что я должна сделать? Как заявить свои показания в Сенат?

— Ты должна поговорить с Виктором об этом. Можешь сказать, что я обратилась к тебе напрямую. Не упоминай Кевина. Хорошо?

— Хорошо. А почему с Виктором?

Услышав, что должна говорить насчет показаний с Савовым, надежда на спасение Стефана начала таять — Виктор не разрешит.

— Потому что ты его пара по бумагам Сената. Он — твой поручитель, опекун, назови, как хочешь, на протяжении трех месяцев или пока у тебя не проявится Знак.

Твою мать! И снова здорова! Опять я утыкаюсь носом в стену, на которой написано «ЗНАК».

— Когда суд?

— Послезавтра.

— Послезавтра? — Я вскрикиваю так, что обращаю на себя внимание других сидящих пациентов на лавочках.

— Трудно будет?

— Виктор не согласится.

— Как-то, но согласится! Ты есть в грядущем. И спасешь Стефана! Иначе, я бы к тебе не пришла.

Я недоуменно замолкаю, обдумывая варианты, как уломать Виктора. Не знаю… Руку даю на отсечение — он не отпустит меня в суд!

— Я попробую…

Ева благодарно кивает. А затем произносит то, что окрыляет меня:

— Рэй скучает по тебе. Очень. Пытается делать вид, что все нормально. Но снова отгородился стеной. Весь сам в себе.

Теперь моя очередь лить слезы — Ева незаметно тронула кровоточащую рану.

— Я сделала ошибку, выбрав Савова. Подумала, что год отношений — это гарантия, это то, что я хочу… Правда, меня бы не поняла Варя… Боже! Всё так сложно! — Я тру глаза, пытаясь взять под контроль свои чувства. И у меня получается. — А я ему звонила вчера утром. Поздравляла…