— О! Ты грудь себе сделала. Что? Уже старая не катит? — Я закатываю глаза, Варя не может без колкостей. Сестра, позвякивая кольцами, вытаскивает из сумки с блестящим навязчивым логотипом "Прада" коробку макарунов. Уверена, даже сладости куплены в самой Италии специально для мамы, а точнее для того, чтобы показать ей себя. — Мы ненадолго. Не надейся.

— Привет, мам. Ты как?

Я пытаюсь сбить повышающуюся температуру начатого общения. Всё, как всегда. Варя язвит, жалит остротами, я сглаживаю острые углы разговора.

— Нормально.

Сестра, не дожидаясь приглашения, не снимая своих лабутенов, проходит в квартиру в поисках кухни. Откуда-то из помещения доносится противный писклявый лай.

Мне почему-то стыдно за поведение Вари, хотя ее понять можно. Я разуваюсь и шлепаю босыми ногами за своей близняшкой. В большой кухне меня встречает маленькая лохматая собачка, похожая больше на игрушку, чем на живую. Именно она, виляя хвостом, лает на нас. Мама, больше от испуга за животное, чем из смущения, хватает собаку на руки — конечно, она помнит, что все питомцы умирали от одного касания Вари. Только мама не в курсе, что сестре не надо уже касаться человека, чтобы вызвать травму. Так что это бесполезно!

— Как вы меня нашли?

— Ну, ты же наша мама! Зов крови — сильная штука. — Варя по-хозяйски, как у себя дома, начинает суетиться, делая нам чай.

— Что вам нужно от меня? — теперь мама спрашивает меня, глядя в глаза. У нас с ней один оттенок.

— Ничего. Пришли навестить тебя, посмотреть, как ты стареешь. — Варя продолжает выливать всю ненависть и желчь в слова.

— Ничего… Просто так пришли.

Я смущенно отвожу глаза, желая провалиться на месте.

— Вот и чай готов! Ты присаживайся, мам? Что как неродная на своей кухне?

— Прекрати, — шикаю я на Варю, наблюдая, как совесть в ней просыпается: на секунду она отводит глаза, справляясь с эмоциями. На краткое мгновение я вижу боль на ее лице. — Какая милая собачка. Можно?

Я спрашиваю маму разрешения дотронуться до питомца. Та недоверчиво разрешает. Песик нежно обнюхивает мою руку, виляя своим игрушечным хвостиком. Шерсть приятная на ощупь, мягкая, действительно плюшевая. Я не сдерживаю улыбку.

— Как ее зовут?

— Нора. — Голос мамин безлик и терпелив.

— А у нас Аня замуж выходит! — Варя весела, пытается быть беззаботной.

— Поздравляю… За кого? — мама спрашивает из вежливости, присаживаясь за стол. И вот мы сидим, все Шуваловы в сборе, точнее остатки семьи — рыбий острый скелет.

— За американца, хоть и русский. Родители эмигранты. Будет жить в Калифорнии, в Лос-Анджелесе.

Мне не нравится, что Варя говорит за меня, но не хочется перечить.

— А ты? — мама кидает злобный взгляд на сестру. Та жмет плечами.

— Есть один. Англичанин. Но, наверное, переберемся жить в Италию.

Я смотрела на Варю во все глаза: у них с Кевином всё так серьезно? Или она специально тут придумывает ради мамы?

— Ты и Кевин все решили? — я не удерживаюсь и задаю вопрос.

Варя жмет плечами, и я понимаю, что серьезно. Если не решено, то обсуждали.

— Как у тебя дела? Где работаешь? Ты замужем? — я пытаюсь быть вежливой и милой, поворачиваясь к маме. Она изящно откидывает прядь волос, они у нее очень длинные, до самой поясницы. Мне всегда хотелось дотронуться до них, мама в детстве иногда даже позволяла.

— Работаю. Директор бутика. Замужем. — Словно специально, мама начинает кормить собаку макарунами вместо того, чтобы самой попробовать. Хотя уверена, не смотря на то, что она их пробовала, эти вкуснее всех. От них просто исходит аромат миндаля.

— Дети? — я спрашиваю, наблюдая, как Варя рефлекторно дернула рукой от неприятной темы.

— Нет. После вас у меня никого не было. — Она отвечает немного дерзко, в ее тоне проскальзывают Варины нотки. Я киваю в ответ. Сестра говорит, что мама делала не раз аборты. Мне все равно. Я до сих пор не понимаю, почему мы к ней тянемся, когда ей откровенно всегда было плевать на нас? Однажды один ее сожитель пытался изнасиловать Варю, та врезала ему, плюс еще покалечила даром, так вот, даже тогда мама считала нас виноватыми, она не жалела Варю, а после того, как она проявила ведьмовские способности, вовсе возненавидела и считала опасной.

Я смотрю на свою близняшку, сестра нервно щелкает ногтями — наша с ней привычка. Я знаю, что ее распирает спросить маму, за что она так с нами, почему всегда деньги были любимей дочерей, почему не сдала в детдом, в конце концов, раз мы так были ей не нужны? Вопросы жгут, они давят на нас обеих, ломая наши жизни и изменяя. Какие мы были бы, если бы она нас любила?

— Мужу сколько лет? — Варя решает разорвать нависшую тягостную тишину.

— Двадцать шесть. А что? — мама изгибает бровь: мол, «Ну давай, съязви».

— Ничего. Практически моложе тебя вдвое. Да и ровесник Аниному Виктору. — Варя уже не смотрит на нее, а лишь разочарованно вертит в своих пальцах пирожное. Видно эффект от нашей встречи не оправдал вложенных усилий на подготовку — мама, как всегда, ничего не заметила.

Я тяжело вздыхаю и снова начинаю играться с собачкой, которая уже не тявкает, а лишь забавно виляет хвостиком. После чего перебирается ко мне на руки. Мама даже не реагирует на это. Я начинаю забавляться с песиком, и тут Варя решает погладить его. Все происходит в считанные секунды: мама с вскриком вырывает животное у меня из рук, рука Варвары так и повисает в воздухе в незаконченном движении.

— Не смей дотрагиваться, ведьма проклятая! — шипит мама на Варю. И всё. Ксения будит Химеру.

— Да тебе собака дороже твоих дочерей. — Варя не говорит, она сипит от злости. Внезапно в кухне с неприятным шорохом и скрежетом начинают двигаться предметы: стулья, ножи, вилки, тарелки с чашками ездят взад-вперед, словно кто-то дергает их за веревочки. Еще чуть-чуть и они сорвутся со своих мест, летя в стены и разбиваясь о пол. Сестра в гневе, я бы сказала, в бешенстве, она не контролирует магию, выплескивая ее в реальность. Химера, словно бомба, готовая рвануть и уничтожить. Такое я видела пару раз за всю жизнь. Все-таки Варвара очень сильная.

— Всю свою жизнь ты только и делала, что игнорировала нас! Мы были хуже собак для тебя. Щенков лучше пристраивают в семьи, чем ты обращалась с нами. Как же я тебя ненавижу! — Мама вскочила и, прижимая скулящую собаку к груди, с ужасом смотрела на Варю. — Как же я хочу, чтобы ты сдохла!

— Варя! НЕ СМЕЙ! — я вскакиваю с диким криком, понимая, что сейчас Варька совершит страшное и нечеловечное. — Пускай не любила! Она не стоит, чтобы ты переживала потом за нее! Оставь! Подумай о Кевине!

Не знаю, почему вспомнила Ганна, но это подействовало моментально, будто я нашла невидимый выключатель Химеры в сестре. Найти и обесточить — миссия выполнена.

— Уходите… — мама шепчет, на ней лица нет, вся белая с широко открытыми глазами от ужаса. Она в миг как-то постарела на глазах, будто ужас сорвал весь покров ее обманчиво-молодого вида. — Уходите и не возвращайтесь… Не надо было вас рожать… Всегда считала ошибкой… Уходите.

Я вижу, как Варя горько ухмыляется, а в глазах слезы. Вот и всё. Прозвучал главный ответ на главный вопрос всего нашего существования. Мы обе были ненужные, как собаки-бродяги. Поэтому всю жизнь ищем хозяев, остро реагируя на любое проявление чувств к нам, похожее на любовь: неважно Савов, Ганн или Оденкирк. Просто приди и погладь по шерстке.

— Пойдем, — я подхожу к сестре и увожу ее из квартиры. Варя тихая, сутулая, старается сдержать слезы, закусывая губу и смотря вверх, вздернув подбородок — наверное, думает, что так дольше продержится и не заплачет.

В машине она набирает смс, я даже знаю кому — темно-рыжему парню с медовыми глазами и поцелуями. Он будет ее хозяином, станет утешителем. Варя забудется в нем и спасется.

А мне в ком спасаться, когда сама отказалась от протянутой руки и сглупила в суде? Хотя есть Виктор, только он не поймет, не приласкает, так как не умеет сопереживать и женские слезы его бесят.

— Я смотрю, встреча прошла жарко, — Макс вздыхает, заводя мотор.

— Да, как в аду. — Почему-то мне больно, но не настолько, сколько Варе. — Гони, Макс, домой. Чем быстрее доберёмся, тем лучше.