Это заклинание сложное, но значительно облегчающее жизнь. Варя тогда талантливо сплела его, наложив чары на меня. Задача состоит в том, чтобы правильно сплести энергетическую вязь заклинания и вложить в голову. Если сделаешь правильно, — вуаля! — через две недели ты его выучиваешь с легкостью, главное только, слушать его все две недели. Сначала ты ничего не понимаешь, потом понимаешь отдельные слова, затем ловишь смысл текста и можешь составить простые предложения, к концу второй недели ты уже в совершенстве знаешь и можешь ораторствовать с трибуны на новом языке, рассуждая на любые философские темы бытия. А если вот неправильно сплести, это чревато проблемами с памятью, может вообще привести к дислексии или дисграфии. Поэтому я тогда не взялась его делать. А Варя будучи смелее меня и, как я уже сказала, талантливее, отлично справилась, притом дважды — со мной и с собой.

Я опускаюсь на кровать, и на меня снова накатывает тоска, стоит остаться в одиночестве. Это боль постоянная, просто наедине с собой только ее и чувствуешь. Словно из незакрытого крана капает: ты привыкаешь к звуку, но все равно мешает. Моя дробь состоит из одного имени — Рэй.

Где-то там он… Стоит закрыть глаза, так и вижу его лицо, пускай уже размытое памятью, но глаза! Эти глаза мне снятся каждую ночь. Бесконечная гроза с разными оттенками. Но самая мучительная та, в которой тьма и пустота — последний взгляд, когда меня Виктор практически оттаскивал от Оденкирка к машине на ступенях Вашингтонского суда.

И снова чувствую, как комок встает в горле, а на глаза наворачиваются слезы, превращая мир в сплошные бесформенные пятна. На тумбочке загорается дисплей моего старого телефона и затем идет звук.

Беру и вижу смс от Виктора. Открываю, начинает загружаться фотография: на красивой белой широкой кровати стоят картонные пакеты Шанель и рядом коробочка с логотипом Тиффани и Ко. Подпись: «Они ждут тебя, как и я».

Пишу в ответ: «Спасибо». И закрываю. Противно. Савов в своем духе. Он знает, что мне это не нужно, это больше подходит для Вари. Другая девушка визжала бы от счастья и обзывала меня дурой. Наверное, такая и есть. Виктор все время меня задаривал, словно пытался привязать этим барахлом, когда всегда ждала от него чуть больше любви и нежности. А на это он был скуп. Может я предвзято отношусь? На мгновение решила сделать себе больно, представив, что это смс от Рэя… Но больно не было. Почему-то не смогла — воображение подвело: скорее всего, Рэй потащил бы меня в магазин, как с тем креслом — непонятная блажь Оденкирка. Даже стало смешно. Один ухаживает, покупая дорогие шмотки, другой — кресло. И я выбираю второго, пускай и чокнутого.

Три месяца…

Стук в дверь вырывает из анабиоза.

— Анька, ты готова? — Варя заглядывает в комнату. — Ты чего?

Я утираю слезы, хлюпая носом, и пытаюсь изобразить беспечность.

— Да так…

— Ты так обиделась, что расплакалась?

— Нет. — Я смеюсь. — Шутка была хорошая. На такое долго не обижаются.

— А что? — Варя подходит и смотрит на меня сверху вниз своим серьезным выражением опекуна.

— Да так…

— У тебя заело «да так»? — Она молча смотрит на меня, закусывая губу. Видно, что еле сдерживается, чтобы не спросить. Варя уже с макияжем и одетая. По мне, чересчур вычурно. Специально нарядилась, чтобы позлить мать. На руках, как обычно, куча колец. Это наша особенность: я обожаю лаки для ногтей, Варя — кольца. — Ты краситься будешь? Или так пойдешь?

По ее тону понимаю, что вид у меня не очень.

— Я не хочу пускать ей пыль в глаза. Ты знаешь сама. Я вообще не понимаю, зачем мы к ней едем.

Варя жмет плечами. Хотя причина наша поездки кроется больше в ней, чем во мне — она бесится, злится, это ее способ отомстить. А мне — все равно. Не скажу, что люблю маму, но и не ненавижу.

Рязань. Три часа езды от Москвы. Плюс два часа стояния в пробках. И вот мы уже у дома, где живет наша мать. Я не знаю, какой это адрес по счету. Постоянно их меняет. Сейчас — окраина города, спальный район, новая шестнадцатиэтажка. Судя по дому, квартиры большие — так что, считай, для матери жизнь удалась. Мы вылезаем из машины. Варя обратилась к Максу, чтобы подвез нас, так как у него красный Ауди Спайдер с открытым верхом, не кричащий, а вопящий о неприличной стоимости этой машины и деньгах владельца.

— Пошли, — Варя командным голосом призывает меня вылезти из кабриолета к любопытным взорам людей. Я смотрю на Макса, сидящего с каменный лицом и жующего жвачку. По ходу, он будет нас ждать в машине. Варя надевает очки и гордо, грациозно выпархивает из машины. Вот ведь шельма! Устроила спектакль, втянув меня. Я по сравнению с ней не выхожу, а вываливаюсь из машины, но мне все равно. Стуча на высоких шпильках, Варвара проходит к домофону и набирает номер. После противных пищащих сигналов слышится мамино «Да?».

— Мам, это мы. Открывай.

Возникает пауза на том конце. Знаю, точно мама в шоке. Но через некоторое время слышится ее блеющий голос:

— Мы? — Ага, не верит.

— Варя и Аня. Если не забыла, в 93 году родила двоих близняшек. Типа, дочки твои. Ну вот, мы приехали.

Варя язвит, но вместо ответа слышится щелчок открываемой двери. Входим в чистый, беленный, еще без похабных надписей на площадках и сожженных ящиков для писем, подъезд.

— Кажется, у нее был инфаркт. — Варя довольно облокачивается к стене, пока ждем лифт. Сколько себя помню, мама пыталась от нас избавиться: терпела, пока мы были маленькие, на каждые каникулы отправляла в деревню. Один раз кинула нас на месяц на шею нашей крестной, которая имела задатки алкоголички, а еще, когда умерла бабушка, явилась в деревню только через две недели после похорон. То есть бабушку хоронили мы с Варей, благодаря помощи всех жителей Вяземки, которые собирали деньги, чтобы предать земле по-человечески Екатерину Васильевну. Что уж говорить, когда явился Поисковик из Сената за нами: какая радость была у матери. Конечно, прозвучал вопрос «сколько стоит?», но когда заверили, что образование бесплатное, она подписала бумаги не читая. До сих пор в ужасе от этого. Приди человек со стороны, какой-нибудь торговец девушками в проститутки, она бы и ему нас отдала, не читая бумаг. Ей мы были не нужны. Алчная до денег и мужиков, лишенная материнского инстинкта напрочь.

Лифт открылся и пригласил во внутрь. В кабине висело зеркало, уже расколотое кем-то: процесс уничтожения культуры и чистоты запущен в этом подъезде.

— Кто у нее сейчас?

— Не знаю. Я уже сбилась со счета. Вроде какой-то предприниматель.

Мы выходим в коридор и находим черную лакированную дверь. На лице Вари расцветает хищная улыбка предвкушения. Нажав на звонок, слышим шевеление за дверью, и вот щелчок замка — дверь открывается.

Ксения Шувалова, или кто она там сейчас, смотрит таким взглядом, будто увидела приведение. Хотя мы и есть для нее — призраки прошлого.

— Привет, — Варя наигранно тянет противным голосом. В ее позе, тоне, взгляде всё ненастоящее.

— Вы? Как вы нашли меня?

Ох! Это мы умеем. Мама до сих пор в толк не возьмет, что мы всегда будем находить ее, смени хоть тысячу адресов. Точнее, Варвара не даст уйти из нашего внимания.

— Как? Очень просто. Найти тебя труда не составляет. Пустишь? — Мама смотрит взглядом настороженным, решая впускать нас или нет. Она боится Варьки, считая ее бесноватой ведьмой. В принципе, права, но не в том смысле, в который мама вкладывает. Варя старается для нее специально, напуская больше пафоса. — А мы тут пирожные принесли!

— Мам, впусти. — Я говорю уставшим голосом, который разительно отличается от веселого сестры.

И я ее уговариваю. Мама всегда больше меня жалела и любила, если можно назвать любовью то внимание, которое нам уделяла.

Дверь распахивается, и мы входим внутрь квартиры. Красиво, богато, блестяще. Да и мама изменилась: она красивая женщина, природа наделила отличными внешними данными, даже мы с Варей проигрываем рядом с ней, мама словно стала девушкой с обложки, еще, кажется, увеличила грудь. В свои сорок Ксения обладает очень тонкой талией, длинными ногами и молодым лицом — это результат дорогостоящих посещений салонов красоты.