Я целовала его волосы, лоб, глаза.

— Ты не должна знать мертвых. Они похожи на огни. Танцуют, смеются. Ты должна закрыть глаза на безумие этого низкого мира. Воевать для мужчин так же естественно, как для женщин давать жизнь. Я донесу тебя до солнца так, что ты не запачкаешь ни рук, ни ног. Иногда мне хочется побыть одному, и я остаюсь в палатке. Никто в эти черные дни, когда мне страшно и холодно, не должен меня видеть. Я дрожу, ожидая, когда пройдет отчаяние, возродится надежда, вернется мужество. Молю тебя, Алестрия, позволь мне уйти завоевателем и вернуться к тебе победителем. Дай мне сыграть роль царя, почитаемого всеми народами земли, дарующего свое прекрасное лицо и совершенное тело скульпторам, чтобы они лепили с него богов. Храбрость, честь, величие и слава — не более чем пустые слова. Войны — грязное дело, победы иллюзорны. Те, кто отступает и бежит, равны с теми, кто идет вперед и братается со смертью. Отчаяние и надежда, страх и трусость, здравый смысл и безумие — близнецы. Только наша любовь единственная в своем роде.

Последняя фраза прогнала все ужасы, которые наговорил о себе мой супруг. Ошеломленная его признаниями, я вспомнила, с каким теплом и страстью Талаксия и Танкиасис лечили мое тело, измученное холодом и ранами. Я, Алестрия, женщина, которую он встретил вне времени и вне войны, любила его, потому что так захотела судьба.

Я приняла его безумие, его преступления, его величие и его низость с открытым забралом.

— Довольно страдать, — приказала я. — Все, что ты сказал, утонет в глубинах моего сердца. Я стану молиться за мертвых, прошедших свой земной путь. Пусть они возродятся птицами в будущей жизни.

Мои слова успокоили Александра, и он прижался щекой к моей груди.

Спи, любовь моя. Сии, мой воитель. Мы с тобой путники, идущие к Леднику. Ты встретил меня. Я обрела тебя. Ты идешь первым, я следую за тобой, мы объединим силы и доберемся до вершины.

Алестрия угасала. Ее щеки запали, в глазах появился странный блеск, зрачки на бледном лице превратились в сверкающие черным пламенем звезды. Я не сомневалась в близости конца — Александр разрушал все, к чему прикасался, — пока не услышала, как перешептываются на улице женщины:

— Царица беременна!

Алестрия ждет ребенка! Я ворвалась в шатер. Повелительница причесывалась перед зеркалом.

— Правду ли говорят, что ты беременна?

Она не оглянулась, не встретилась со мной взглядом в зеркале.

— Ты беременна?

Она молчала, опустив голову. Я выбежала, едва не сорвав полог.

Алестрия обезумела, другого объяснения у меня не было. Речи Александра околдовали ее. Ради него она решила отречься от предков и подвергнуть свою жизнь опасности.

«Царица беременна!» Слух мгновенно облетел весь город и достиг Индии. Я не верила. Обман придумал Александр, чтобы заставить армию двигаться вперед. Или это сделала Алестрия, желая успокоить мужа, мечтавшего получить наследника. Мнимая беременность царицы была той хорошей новостью, которая могла вернуть доверие солдат и послать их в бой.

Царь вернулся, он сиял от счастья. Я приняла его радость с непроницаемым лицом и скорбящим сердцем. Царь не ощутил моей ярости и поздравил меня, сказав, что я стану тетей. Как хрупкое тело Алестрии выносит дитя? Как тоненькая женщина с узкими бедрами выпустит ребенка в мир? Как обмануть проклятие предков? Я не понимала, почему улыбается моя царица. Я не понимала, чему радуется царь. Она умрет. Им следовало плакать, а они смеялись!

Александр повелел, чтобы вся империя пировала три дня и три ночи. В лагере, вокруг костров, собрались генералы, солдаты, швеи и сапожники, они пили за тысячелетнее правление будущего принца. Опьяневший Александр бил в барабан, а его обезьянка — она была куда забавнее евнуха Багоаса! — дергала струны лютни. Алестрия то и дело удалялась — ее мучила дурнота. Я молча наблюдала за прискорбным зрелищем. Повелительница обманула меня, но я ни словом ее не упрекнула. Я буду по-прежнему служить той, что сделала нас отступницами и пленницами, ибо она моя царица и моя сестра. У каждого своя война. И безумие у каждого тоже свое. Александр сражался за границами изведанного мира, а Алестрия нарушала запреты и шла навстречу неведомой судьбе.

Царицу терзали головные боли. Она еще больше похудела. Многие женщины хорошеют, когда носят под сердцем ребенка, Алестрия же дурнела день ото дня. На висках у нее выступили темные пятна. Щеки ввалились, лоб выглядел непомерно большим и задумчивым. Зато ее супруг был полон сил. Алестрия умирала, а Александр ликовал. Он обнимал царицу, похлопывал по животу, восхвалял ее красоту, беря меня в свидетели:

— Как она прекрасна, моя Алестрия!

И повторял, не дожидаясь ответа:

— Ты будешь присматривать за моим ребенком, Ания!

На глазах у него блеснули слезы, и он признался:

— Я тридцать лет искал свою царицу. Я добрался до Азии, чтобы воссоединиться с ней. Раны, яд, холод, солнце, порча и усталость не убили меня, потому что мне было суждено познать счастье. Мой бог благословил меня, он послал мне удачу!

Я не отвечала. На усеянном уродливыми пятнами лице моей царицы я видела страдание и смерть. Я покинула лагерь, чтобы побродить по лесу, потому что, несмотря на предупреждения солдат, не чувствовала страха. Ни тигры, ни удавы, ни люди-обезьяны, ни говорящие по-персидски попугаи не могли меня напугать. Вооруженная двумя кинжалами, выкованными мужчинами из племени Вулкана, я садилась под дерево и плакала. Почему моя жизнь так внезапно изменилась? Почему необъятность степей сменилась ужасом джунглей? Почему простота и ясность неба и земли превратились в лесной лабиринт, полнящийся запахами, цветами и звуками? Я больше не отличала Добро от Зла, Красоту от Печали. Неужели я лишилась рассудка? Или меня искушают духи? Куда они хотят заманить меня? К свету или во мрак?

Я все плакала и плакала, пока не выплакала все отчаяние и ко мне не вернулась надежда. Я вытерла слезы и вернулась в город, к Александру и Алестрии. Я горевала, но знала, что бог Льда не покинул меня. Одна на склоне, где дул сильный северный ветер, а ночь казалась вечной.

Когда-то Алестрия вела за собой амазонок, а я, Ания, беззаботно скакала позади.

Теперь бог разлучил меня с царицей.

Я должна взойти на Ледник одна — без проводника и без подруги.

На земле Индии ночь была черной, а луна ледяной. Вдалеке шумела река Идасп. Солдат-перс играл на флейте.

Я взял город со странным названием Бесптичья Скала, сделав то, что не удалось Гераклу. Эта победа стоила дороже двенадцати подвигов сына Зевса. Отныне ни один герой, никакой смертный не сравнятся с Александром.

Я соскальзывал в бесконечность Вселенной. Одиночество подавляло меня, но и придавало сил. Я все еще слышал вопли Филиппа и рыдания Олимпии. В ушах у меня все еще звучали собственные пламенные речи и топот идущих в Персию солдат.

Но это были слабые отголоски прежних жизней. Бесчисленные сражения позволили мне вознестись в мир ночи и мерцающих огней. В звездном небе, в стороне от земной жизни, у меня не было ни друзей, ни армии. Я не слышал ни приветственных криков, ни возгласов протеста. Меня окружала тишина — то грозная, то нежная. Я никогда так остро не ощущал присутствие смерти, но теперь она пугала меня куда меньше. Когда-то смерть была постоянной угрозой, ныне я считал ее исполнением моего предназначения и облегчением участи моей армии. Я доверял богам, отпустившим мне достаточный срок земной жизни на войну, и ждал последнего дня, когда смерть подарит мне бессмертие.

Живот Алестрии рос. У меня будет наследник! Эта мысль тревожила и радовала душу. Сумею ли я стать хорошим отцом? Достанет ли мне терпения моей матери и мудрости Аристотеля? Как мне сделать его мудрым и храбрым принцем? Как оставить на него империю, которой я никогда не умел управлять?

Я всегда желал молодых и сильных мужчин. Чтобы завоевать их, требовались терпение и настойчивость. Все они были рождены в разных странах и принадлежали к разным культурам: у одних был звездный календарь, другие вели счет с помощью камешков, все седлали лошадей на свой манер. В каждом из них таилось сокровище, ненаписанная поэма, страх перед рождением мира. Все различия стирались, стоило нам обнажиться. Мужская плоть — неизведанная земля, которой чужды цивилизация и религия. Встреча двух мужчин — это встреча каждого с самим собой, противостояние и наслаждение на едином дыхании.