Неизвестный автор

В провинции

13-го июля поутру мы выехали из Москвы и видели по дороге, недалеко от Москвы толпы мужиков из нее ушедших. Они спрашивали нас, что делается в Москве и не берут ли в солдаты?..

Дорогою до Ромен мы ехали нескучно: горевали, спорили и смеялись над трусостью некоторых из нашей компании. На каждой станции рассматривали на досуге карту России, предполагали, угадывали и надеялись.

В Орле начальство крайне было озабочено. В Неплюевской, 40 верст не доезжая до Ромен, съехались для корму с барином, которому на досуге сообщили московские новости и показали воззвание. Он до того потерял голову, что говорил, как помешанный, что при всей неопытности нашей казалось нам до крайности смешным.

1812 года. Июль. Ярмарку торговали в Ромне очень худо. Народ сходился толпами и старался узнавать, что делается в армии. К концу ярмарки получено известие о победе графа Витгенштейна, что сильно обрадовало публику.

1812 года. Август. В Харьков на Успенскую ярмарку приехали мы без особенных приключений, а здесь уже политические новости стали доходить до публики скорее, но тем более неприятные. Печатного от правительства почти ничего не было, между тем как некоторые чиновники университета, будучи иностранцы и, следовательно, худые доброжелатели России, громко говорили об успехах Наполеона. Дух публики упадал; дела ярмарки остановились, и никаких сделок торговых не происходило; только все старались собирать деньги и запасались монетой. Правда, многие наши покупатели желали у нас купить товар на прежнем положении, т. е. в кредит; но мы уже не решались. Они, будучи удалены от места военных действий и как бы состоя вне России, равнодушно судили о бедствиях Отечества. Их рисковой дух, каким отличаются все бродяги, населяющие край Новороссийский, делал совершенно как бы чужестранцами...

В Харькове, под конец ярмарки, получено печальное известие о взятии неприятелем Смоленска. Бывшие в то время в Харькове военные именно утверждали, что Москва не устоит, что выключая Смоленска, нет до самой Москвы такой позиции, где бы можно было с выгодой противустать неприятелю. Все таковые рассказы только умножали всеобщее уныние. А глупые афишки Ростопчина, писанные наречием деревенских баб, совершенно убивали надежду публики. В одной из тех афишек он, писавши о дешевизне в Москве говядины, исчисляет тут же всю российскую армию. Ничего в то время пагубнее выдумать невозможно было, как это исчисление. Армии насчитал он до 120 тысяч, между тем как публика полагала, что ее есть налицо от 400 тысяч. Как скоро это сделалось известно, все решительно положили, что Россия погибла. Малороссиянская чернь с внутренним удовольствием принимала успехи французов; в ней еще не угас крамольный дух польский; но дворяне не отделяли себя от нас, и мыслили, и действовали, как истинный дети одного Отечества.

Получаемые тогда из Москвы партикулярные письма ничего в себе не содержали, кроме известия о здоровье и уведомлений, что завтра или послезавтра выезжаем на богомолье к Троице; потому опасались писать прямо о побеге из Москвы, чтоб начальство не вздумало удержать. Но это был пустой страх: никого не принуждали ни оставаться, ни выезжать, всякий располагал сообразно своему намерению. Выезды и отправки имущества из Москвы начались решительно с 15-го августа, большей частью по дорогам владимирской, и нижегородской, частью рязанской. Нельзя умолчать о тогдашнем неудовольствии публики на главнокомандующего армией, Барклая де Толли. Не имея не только сведений, но и понятия о военной науке, о силе нашей и способах неприятеля, все непременно требовали, чтоб он на каждом, так сказать, шагу побеждал неприятеля, и отступление армии нашей приписывали не иному чему, как явной его измене, между тем как князь Багратион был обожаем публикой: на него они совершенно во всем надеялись.

До получения известия о Смоленске публика все еще надеялась, что после сего все надежды кончились, и мы сначала думали оставаться в Малороссии, по крайней мере, до октября; но тогда переменили намерение и решились ехать домой. Ничего не зная об участи армии и о судьбе Москвы, перевязали товары в кипы и поклали в подвалы, запретя своим приказчикам, которые при них были оставлены, продавать их или перевозить в другие места.

М. Маракуев, городской голова г. Ростова

БОРОДИНО

17 августа, на второй день ожесточенного сражения за Смоленск, Чрезвычайный комитет, созванный Александром I для избрания главнокомандующего всеми действующими армиями, остановил свой выбор на генерале Михаиле Илларионовиче Кутузове.

Еще 28 июля он был избран командующим Московского, а 29 июля – Петербургского ополчений. И император Александр I , вопреки личной неприязни к Кутузову, вынужден был утвердить 20 августа решение комитета.

Утром 23 августа Кутузов выехал из Петербурга.

29 августа он прибыл к армиям, располагавшимся в местечке Царево-Займище, и принял командование.

На этот день в двух русских армиях было около 96 тысяч человек и 605 орудий. По данным русской разведки, у Наполеона насчитывалось 165 тысяч человек.

***

...В нем было что-то чисто национальное, делавшее его столь дорогим для русских. В Москве радость по случаю его назначения доходила до опьянения: посреди улиц бросались друг другу в объятия, считая себя спасенными.

Филипп-Поль Сегюр

КУТУЗОВ (Голенищев-Кутузов) Михаил Илларионович(1745 — 1813) — генерал-фельдмаршал, светлейший князь Смоленский. Воспитывался в артиллерийском и инженерном корпусах. Отличался во время 1-й турецкой войны в боях при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле. В 1774 при атаке деревни Шумы (близ Алушты) тяжело ранен (пуля ударила в левый висок и вышла у правого глаза). Во время 2-й турецкой войны, при осаде Очакова, Кутузов снова тяжело ранен (1788). В 1790, участвуя, под начальством Суворова, в штурме Измаила, Кутузов во главе колонны овладел бастионом и первый ворвался внутрь города. В 1792 Кутузов, командуя левофланговой колонной в армии генерала Каховского, содействовал победе над поляками при Дубенке. В 1793 успешно выполнил в Константинополе дипломатическое поручение Екатерины II . В 1795 назначен генерал-директором сухопутного шляхетского корпуса. По восшествии на престол Александра I Кутузов получил пост Санкт-Петербургского военного губернатора, но в 1802 вызвал неудовольствие государя неудовлетворительным состоянием Санкт-Петербургской полиции и был уволен в свои поместья. В 1805 поставлен во главе русской армии, посланной на помощь Австрии. Стесненный распоряжениями австрийского военного совета, не мог придти на выручку Макку, но удачно отвел свою армию в Богемию, где соединился с Буксгевденом. Ответственность за аустерлицкое поражение не может быть возложена на Кутузова: фактически у него не было власти главнокомандующего, и сражение велось не по его плану.

Тем не менее, император Александр I после Аустерлица навсегда сохранил нерасположение к Кутузову. В 1808 Кутузов был отправлен в Валахию в помощь престарелому князю Прозоровскому, но из-за несогласий с главнокомандующим был отозван и назначен виленским военным губернатором. В 1811 принял начальство над действовавшей на Дунае армией. Ряд удачных его операций привел к заключению мира с турками, необходимого для России в виду предстоявшего французского нашествия. Кутузов, тем не менее, продолжал быть в немилости и в начале Отечественной войны оставался не у дел. Знаком общественного уважения к Кутузову было единогласное избрание его петербургским дворянством в начальники земского ополчения губернии. По мере успехов французов, в обществе возрастало недовольство Барклаем. Решение вопроса о назначении нового главнокомандующего было возложено на особый комитет, который единогласно указал императору на Кутузова.