Кто теперь утешит меня? Я — одна. Всегда и всюду наедине с собой… И меня одолевают сомнения… Нет, дорогой Василе, жить куда легче, когда с тобой рядом искренне расположенный к тебе человек. Я уверена, что ты заменишь мне Гицу, да и он тоже не лишит меня своей поддержки. Но рядом со мною нет теперь никого-никого!

Ты не оставишь меня, мой дорогой. Теперь ты уже никогда меня не покинешь. Сердце мое замкнуло тебя в себе навек, на все мгновенья нерадостной бесконечности! Я буду непрестанно думать о тебе, буду вспоминать все, о чем мы говорили, все, что ты мне сказал! Я буду закрывать глаза и видеть твою улыбку, глаза мои погрузятся в твои глаза. Я буду перечитывать твои письма, чтобы чувствовать, что ты рядом!..

Вот я закрыла на минуточку глаза и увидела тебя! Да, я увидела тебя со мной рядом, сердце мое забилось и никак не может успокоиться. Оно уже не печалится! Я не страдаю уже и не вижу никакого зла! Господи, как хорошо иметь близкого человека и думать о нем с любовью!

В одном из писем ты спрашивал, не может ли случиться так, что, сломленная настоянием родителей, я, разрыдавшись, подчинюсь их воле. Надеюсь, что на этот вопрос я уже ответила. В другом письме ты спрашивал, не позабуду ли я тебя, повстречав человека более красивого, образованного и… богатого! Такое, мне кажется, можно спрашивать только в шутку, но и шутка эта мне оскорбительна. Со мною, любимый, не стоит так шутить. Таких шуток я не понимаю! Ведь и ты мог бы встревожить меня постоянными упоминаниями о домнишоаре Лауре, но нет, я нисколько в тебе не сомневаюсь. Моя вера в тебя столь велика, что порою она кажется мне стрелой, вонзенной в мое сердце: мне больно от нее, но выдернуть ее нельзя! То, что я тебе написала, — правда: если бы я не верила в тебя, я не верила бы ни во что. Надеюсь, что и я достойна той же веры. Хоть ты ценишь меня больше, чем я стою, я счастлива, ибо живу теперь только светом и теплом твоих писем. Беспокоит меня, что сестры следят за нашей перепиской. Однако пока они еще ничего не знают, хотя очень хотели бы знать, что ты пишешь мне и что я тебе отвечаю. Через четыре дня получу от тебя ответ. А пока — до свидания.

Эленуца».

«Гурень, январь.

Милая Эленуца!

Я очень рад, что наконец-то и ты решилась вкусить от радостей земных, а вернее, зимних. Ты пишешь, что катаешься на коньках и твоими санками по белоснежным дорогам проложены извилистые колеи. Ты так описываешь зимние прелести Вэлень, что я всерьез чувствую себя несчастным оттого, что не могу увидеть „огромные могилы великанов под покровами чистейшей невинности“, а главное, увидеть тебя, — как ты мчишься в санках под нежное позвякиванье бубенцов. Я даже вообразить себе не могу, что подходило бы тебе лучше маленького возка, который мчат, как крылья, две белоснежных лошадки. Так радуйся всему, что с радушием предлагает тебе зима, нарядившаяся в такую толстую шубу, что мороза почти и не чувствует.

Ты пишешь, что сестры уехали к доктору Врачиу и ты наконец-то осталась одна в доме. Я же, напротив, завел новые знакомства. Представь себе, что пьесу, о которой я тебе писал, мы сыграли на крещение и имели успех. Я не хвастаюсь, нас хвалили незнакомые люди, которые приехали из соседних деревень, смотрели на нас и поздравляли! Надеюсь, ты не упрекнешь меня в нескромности, если я скажу, что успешно справился со своей ролью, хотя, уверяю тебя, она была вовсе не так проста. Все вертелось вокруг меня, мужика-забулдыги, в том числе и Лаура, которой выпало на долю изображать мою жену. Был я в кожухе, с большими усами из кудели и сосал без конца то трубку, то бутылку. Ты бы видела, как вытянулись физиономии достойных прихожан, которые столько раз слышали, как я пою в церкви! Поначалу они вознегодовали, но, сообразив, что это всего лишь шутка, принялись так хохотать, что задрожали стекла.

А мы на сцене молча размахивали руками, потому как все равно ни слова не было слышно.

Один старичок, заметив, что я принимаюсь за пятую бутылку ракии, крикнул что было силы:

— Смех смехом, но больше не пей, а то ракия внутри вспыхнет!

А пожилая женщина в полушубке, раскрасневшись, видно, от жары и от удовольствия, выкрикнула, когда я наклонился, чтобы поцеловать Лауру:

— Ох и дает, поп сатанинский!

Как видишь, успех был полный. Крестьяне, правда, когда я появился в своей обычной одежде, поглядывали на меня косо, зато люди образованные, съехавшиеся в Гурень, не скупились на похвалы:

— Вот где таятся истинные таланты!

— Какая дикция, а мимика!..

Больше всех восхищался отец Поп и готов был меня расцеловать от восторга.

Накануне крещения мы с батюшкой обходили дома с крестом. Село большое, разбросанное. В каждом доме нас угощали вином и закусками, и дьячка Глигуца пришлось оставить в одном доме, потому что он упился до положения риз и вместо двери хотел выйти в окно. Зато я знаю, что люди надолго запомнят, как я пел „Иордань“! Я не хвалюсь, я сам слышал:

— Господи, что за голос!

— Вот это поп так поп!

— Ну и зятек будет у нашего батюшки!

Да, милая Эленуца, и такое я слышал тоже, и не единожды. Считаю своим долгом не утаить от тебя, что слух этот пошел гулять по селу. Откуда он взялся, не знаю. Может, оттого, что обедаю у священника и, стало быть, каждый день бываю у него в доме, а может, потому, что вывожу на прогулку Лауру, которая все так же весела, как и в день моего приезда. Возможно, какие-то намеки делает и сам священник.

Он состоит в переписке с моим отцом. В этом я убедился, получив на днях от отца письмо, где он пишет, что весьма мною доволен и будет совсем неплохо, если будущей осенью я получу приход.

Как я поживаю? Постоянно думаю о тебе и, как видишь, каждый день пишу тебе письма. Я очень рад, что в Вэлень открылось почтовое отделение — как раз вовремя. Еще лучше, что ты договорилась с почтальоном, чтобы письма он отдавал только тебе, и больше никому.

Что я делаю? Думаю о тебе. У меня на душе весеннее солнце, и, играя со своими малышами в снежки, я все время повторяю про себя: и моя Эленуца так же бела и чиста, как вот этот белейший снег. Сегодня я получил от Гицы десятое письмо. Я благоговейно отмечаю это число, потому что для меня это целое событие. Мне кажется, он чрезвычайно похож на тебя и всегда умеет внушить мне новые надежды. Ты знаешь, что он пишет? Он пишет, что, по его мнению, года через полтора от силы для нашей свадьбы не будет никаких препятствий. Ему что-нибудь известно? Домнул Родян что-то сообщил ему? Полтора года — это почти что вечность, но если иметь гарантию, что наше счастье все-таки осуществится, можно ждать и десять лет. Возможно, ты что-нибудь знаешь, дорогая Эленуца, но не хочешь мне сказать? Если да, сообщи, пожалуйста, и, если можно… телеграфом!

Неизменно обожающий тебя Василе».

«Вэлень, апрель.

Дорогой Василе!

Как я тебе уже писала, сестры вернулись домой в середине марта. Как мало мы можем знать из того, что скрывает от нас будущее! Они совсем не так злонамеренны, как мне показалось несколько дней назад, когда они только приехали. Они вовсе не интересуются мной и мне не досаждают. Им до меня просто нет дела, и я могу писать письма даже в одной комнате с ними. Обе они какие-то взбудораженные, и, кажется, дорогой Василе, обе в этом году выйдут замуж.

В этом меня убеждает и то, что отец купил в городе четыре развалюшки, стоявшие в ряд на базарной площади, и приказал их немедленно разрушить — вот уже две недели там работают десять человек, кладут фундамент, возят кирпич и камень. Вчера и я была в городе и видела, что возводятся два дома, только не знаю, что это будет — жилые дома или лавки. Многие говорят, что на первом этаже будут магазины, а на втором — жилые помещения. Кто-то сказал, что строится гостиница.

Отец с конца марта чаще бывает в дороге, чем дома, и еще чаще в городе, чем в дороге. Он наблюдает за строительством, которое будет стоить, по его словам, больше десяти тысяч. Как обычно, отец ничего не говорит наперед, но именно это и заставляет меня подозревать, что два строящихся дома предназначены для Эуджении и Октавии. Сестры часто отправляются поглядеть, как идут работы, и возвращаются, счастливо улыбаясь. Верно, и они подозревают то же, что и я. Видя, как озабочен отец, как суетятся сестры, без конца слыша о заказах в торговые дома на мебель и белье, я полагаю, что не ошибаюсь и летом мои сестры выйдут замуж.