— Жена не зазнобушка, мил дружок, лучше уж бабой меня кликай.

— Больно быстро ты постарела! Это по дороге к Спиридону и обратно? — Примарь протянул руку, чтобы ущипнуть ее за щеку.

Докица уклонилась.

— И на более коротком пути, чем этот, можно поседеть, коли…

— Коли колдун повстречается, — подхватил Корнян.

— Коли услышишь такую страшную весть: ведь у «Архангелов» золото кончилось!

Выпалив свою новость, Докица повернулась на каблуках и полезла в буфет за сахаром. Потом, не удостаивая Корняна взглядом, принялась варить кофе с молоком.

В это утро Корнян еще ничего не пил и был трезв как стеклышко. Но от новости Докицы голова у него пошла кругом, будто от крепкой ночной попойки.

Когда жена окликнула его, приглашая выпить кофе, он будто протрезвел и с улыбкой переспросил ее:

— Так что ты сказала? Вроде говорила ты что-то?

— У «Архангелов» штольня врезалась в старую выработку, — спокойно сказала Докица. — Сам знаешь, рудокопы давно говорили: гуд идет от удара молотом.

— Шутки шутить изволишь? — осклабился примарь, глядя на нее бараньими глазами.

— Хорошо, если б шутка, а то ведь горькая правда. Мне сказал Спиридон, а десять рудокопов подтвердили. Видела я, как старый Унгурян шел к управляющему, тоже не верит, как и ты. А теперь давай кофе пить, а то остынет. — Докица указала на дымящиеся чашки, взяла фляжку и в четвертый раз наполнила себе стопку.

Но примарь и не поглядел на стол. Исподтишка он все следил за женой, думая, что она только предлог ищет, чтобы выставить его из дома и повстречаться с кем-то другим. Так он думал еще и потому, что Докица не злилась и не приходила в отчаяние — наоборот, пьет себе четвертую стопку коньяку, а ему даже не наливает.

— Сейчас я узнаю всю правду, — змеиным голосом прошипел примарь, — Но если обманешь, с чертом будешь иметь дело, не со мной. — Примарь надел шляпу и вышел.

Докица только плечами повела, села за стол и с удовольствием принялась за кофе.

Василе Корнян сломя голову летел по дороге, не видя ни луж, по которым шлепал, разбрызгивая грязь во все стороны, ни камней, о которые спотыкался, — торопился к управляющему.

Иосиф Родян в это время уже ускакал на прииск.

Ионуца Унгуряна примарь застал во дворе. Старик с непокрытой головой сидел среди рабочих возле толчеи, слушал страшные рассказы и растерянно поглядывал по сторонам. Увидев примаря, он отчаянно замахал рукой, растерянно повторяя:

— Кто бы мог подумать! Кто бы мог подумать!

— Значит, это правда? — У Корняна осекся голос.

Никто ему не ответил. Рабочие занимались толчеей, и оба компаньона, подавленные и растерянные, поплелись к воротам.

Телеги, груженные камнем, лошади с переброшенными через спину корзинами нескончаемым потоком двигались и двигались по дороге, к великому удивлению акционеров общества «Архангелы». Не сразу обрели они голос и заговорили. Казалось им, что настал конец света.

— А тут еще мой адвокат телеграмму прислал, что застрелится! — наконец произнес старик Унгурян, как бы заключая свои невеселые размышления.

— Так уж и застрелится! — с презрением отозвался Корнян.

— Ты его не знаешь. Он может. Нет, нет, не знаешь ты его, — залопотал старый Унгурян. — А потом, сам посуди, что еще можно сделать среди этого столпотворения вавилонского, если у тебя нет денег и тебя никто не знает? Вот скажи, хоть мы и дома сидим, а что будем делать без денег?

— И все-таки мне не верится! — выдавил из себя примарь.

— А мне? Э-эх… если бы все это было не так! — между этим «Э-эх» и остальными словами прозвучала непечатная брань.

— Надо нам, не откладывая, идти на прииск, — решил примарь.

Старик Унгурян робко поглядел на него. Он уже давно не решался садиться в седло, а пешком до «Архангелов» было слишком далеко. Вот уже четыре года, как он не бывал на прииске, привык к тихому неподвижному житью-бытью и ничего другого представить себе не мог. Бывали такие дни, когда он если что и делал, то разве что пересаживался со стула на стул, таская за собой бутыль с вином. И теперь вдруг покончить с этим безмятежным существованием? Невозможным и бесчеловечным представилось ему и путешествие к «Архангелам», особенно сейчас, после такого глубокого потрясения. Но, возможно, в глубине души он чувствовал — только не хотел признаваться даже себе, — что все, о чем говорили люди, чистая правда.

— Нужно ехать немедля! — настаивал примарь.

Послали двух мальчишек, и они мигом привели им пару оседланных лошадей. Корнян птицей взлетел в седло, а старик, жалобно причитая, заковылял вокруг лошади, никак не решаясь сунуть ногу в стремя. Примарь слез и помог Унгуряну — поднял и посадил в седло, — потом вскочил сам на лошадь, и они поехали.

— Эй! Потише! Потише, а то все мозги мне повытрясешь! — стонал старик.

Дорога до «Архангелов» была пыткой для них обоих.

Примарь вынужден был ехать шагом, в лучшем случае тихой рысью. Стоило ему пустить лошадь чуть быстрее, как старик Унгурян проклинал все на свете: его лошадь тоже прибавляла шагу, и его начинало беспощадно трясти. Ездить на лошади Унгурян разучился, сидел в седле, как в кресле, втиснувшись в него всем своим тяжелым, оплывшим телом. При каждом толчке старик клял лошадь, дорогу, «Архангелов» и всю свою жизнь. Даже самого себя раз послал он к черту.

Наконец добрались до прииска. Оказалось, управляющий отправился в новую галерею, чтобы на месте посмотреть скальную породу, которую только-только раздробили шесть глубоких подземных взрывов.

— Пойдем в старую штольню, — предложил примарь, передавая поводья лошади одному из сторожей.

Поручил свою лошадь кому-то и Унгурян и нехотя поплелся за Корняном.

— Соизвольте пожаловать! — пригласил сторож. — В третьем погребе на столе есть свечи.

Примарь заглянул в погреб, взял свечу и вместе с Унгуряном исчез в штольне.

— Что тут творится! Сплошное свинство! — на каждом шагу повторял старик Унгурян, то оскользаясь, то спотыкаясь о мокрые камни.

Примарь молча шагал вперед, держа свечу.

Наконец-то они добрались до пролома. Корнян внимательно осмотрел дыру и обвал, погубивший четырех человек.

— Дальше не пойдем, хватит с нас, — проговорил, задыхаясь, старик.

— А куда дальше идти? Вот здесь еще прошлой ночью добывали золото. — В голосе Корняна прозвучало отчаяние.

Ионуц Унгурян, который давным-давно не бывал на прииске, а тем более не спускался в штольню, понятия не имел, где они находятся. Старик никогда особенно не стремился под землю, а если и приезжал на прииск, то только ради попоек, которые устраивались здесь иной раз по случаю открытия самородного золота.

Унгурян посмотрел на то место, куда указал ему примарь, и, быстро переведя испуганный взгляд, ткнул рукой в темноту:

— А там что такое?

— Старая штольня, на которую наткнулась наша.

— Значит, правда?

Примарь не ответил. Он сделал несколько шагов по старой выработке, но тут ему показалось, что впереди его подстерегает опасный враг, и он вместе с Унгуряном стал торопливо пробираться к выходу. Из штольни примарь вылез весь в грязи, а старик Унгурян в синяках, от которых, казалось, страдал больше, чем от того, что с «Архангелами» покончено.

— Домнул управляющий еще не возвращался? — осведомился примарь у сторожей, стоявших с их лошадьми.

— Нет еще.

— Тогда и мы пойдем посмотрим! — воскликнул Корнян, вновь зажигая свечу и направляясь к входу в новую галерею. Он думал, что Унгурян последует за ним, но старик опустился на скамью и, тяжко вздыхая, принялся скручивать цигарку.

Перед входом лежала большая куча свежей породы, извлеченной из штольни после взрывов, — ее-то и рассматривал внимательно управляющий при свете четырех свечей, которые держали сторожа. Он был так поглощен своим занятием, что не услышал, как подошел примарь, и вздрогнул, услышав его голос.

— Хорошо, что ты пришел, примарь, хорошо, что пришел, дружище! — обрадовался Иосиф Родян. — Посмотри-ка на эту породу!