А Давыдов играл Михайла Ивановича Мошкина совсем не

так, как Мартынов. Тот — сухонький да верткий, хлопотливый

старичок — все ярился, петушился. А этот — усталый, растерян¬

ный, жалостливый и жалкий — бросался в бой с отчаяния.

Главная тема у Мартынова:

—       Я, брат, добьюсь своего... Даром что старик, я его на дуэль

вызову. Я ему покажу!

А у Давыдова:

—       Что делать, что делать... Никакого средства нет. Просто

хоть ложись и умирай.

Не то что это было хуже. Нет, очень хорошо! Но совсем дру¬

гое. Да и спектакль весь был иной. В нем, рядом с великолепным

Давыдовым, играли Савина роль Маши и Варламов несуразного

Филиппа Егоровича Шпуньдика. Особенно сверкали высоким ак¬

терским искусством и простотою правды первое и третье действия

спектакля, в которых Мошкин и Шпуньдик остаются друг с дру¬

гом наедине.

Завсегдатаи Александрийского театра по нескольку раз смо¬

трели «Холостяка» из-за этих сцен. Знали: увидят «концерт та¬

лантов». Говорили:

—       Уж эти покажут!

И в самом деле, ничем не противореча характерам образов,

оставаясь «не только в шкуре, но и в душе» своих героев, учи¬

няли невольное соревнование в точности, искренности, вырази¬

тельности сценического существования двух разных и в чем-то

сходных человеческих личностей.

Долгой и прилежной службой в столице не достиг Мошкин

больших чинов. Да и не в том дело, что он — чиновник. Тургенева

занимает Мошкин-человек: добрый, порядочный, честный, чистый

в помыслах. И рядовой, обыкновенный, из породы «маленьких».

Не без обиняка наградил автор героя комедии фамилией Мошкин.

Как ему, именно Мощкину, добиться справедливости, уважения

к человеческому достоинству в среде, которая дороже всего це¬

нит богатство, выгодные связи, возможность пробиться наверх?

Автор и актер всей душой на стороне Мошкина, но не могут

скрыть того, что он смешон в своих бескорыстных притяза¬

ниях.

Смешон и Шпуньдик (фамилия!) —давнишний друг Мошки¬

на, старый хлопотун, захолустный помещик (Тамбовской губер¬

нии, Острогожского уезда), униженный проситель в Петербурге.

Чем он поможет горю Мошкина, неловкий, неуклюжий, обалде¬

лый от столицы? Только сочувствием, охами и вздохами.

Давыдов и Варламов играли эти роли в полном самозабвен¬

ном погружении в мир чувств своих Мошкина и Шпуньдика,

людей, которые так безуспешно ищут правду и не находят ее.

Собственно ищет-то Мошкин, но в варламовском толковании

Шпуньдик был не только сердечным другом и собеседником, но

и брал на себя тяжелую ношу забот, обид и бед Мошкина.

В те времена репертуар Александрийского театра был полон

так называемых современных, злободневных пьес. Перескакивали

на сцену прямо с летучих страниц газет расхояше умеренно-ли¬

беральные речения, запутанные уголовные истории... Внешнее по¬

добие современности. А вот старая комедия Тургенева вдруг, не¬

жданно-негаданно зазвучала остро, по-настоящему современно.

С пронзительной щемящей душевной болью звала к человеч¬

ности, родственному вниманию к неприметной частной жизни

рядовых людей, повседневной, повсеместной, горькой и не¬

складной.

По пьесе Шпуньдик приехал в Петербург для того, чтобы

устроить своих сыновей. Но у Варламова совершенно забывался

этот повод, забывалось и то, что Шпуньдик — помещик. Да что

там за помещик? Такой же горемыка, как Мошкин. Этот варла-

мовский Шпуньдик словно и притащился-то издалека в столицу

будто с одной целью — только бы разделить горести Мошкина,

Дружеским участием, ласковой улыбкой он вызывал Мошкина

на полную откровенность. И кажется, не будь его, слушающего с

сочувствием, никто и не знал бы так много о чувствах Мошкина,

об их мере и глубине.

Варламов как бы отражал эти чувства в своем Шпуньдике.

Вторил Мошкину, как в песне, мелодия которой становится звон¬

че, богаче и дущевнее от подпевающего подголоска.

В театре принято говорить, что короля играют придворные.

В этом смысле и Варламов «играл» Мошкина. Подсказывал, вну¬

шал зрителям должное отношение к нему.

А можно сказать об этом и иначе, взяв пример из физики:

здесь как-бы вступал в действие закон о сообщающихся сосудах,

в которых уровень жидкости, давление, наполненность и состав

ее — неизменно выравниваются, становятся общими, взаимно

обусловленными.

В былом спектакле Александрийского театра не случился

Мартынову такой напарник на сцене. Но именно так играли в

«Холостяке» великие мастера Малого театра М. С. Щепкин и

В. И. Живокини. А ведь Варламов не видел Живокини. К такому

Шпуньдику пришел сам по себе, своей дорогой. И не глубокими

размышлениями над образом, задачами спектакля, а чутким та¬

лантом сердца. Уж этого ему было не занимать стать.

Много лет спустя Варламов сыграет сказочного царя Берен¬

дея в «Снегурочке» Островского. Бесконечно милого, прекрасно¬

душевного, нежного и белоснежного, в чистом песенном ладу:

Сказывай, сказывай,

Сказывай, слушаю...

Навечно западал в память варламовский неподражаемый на¬

пев:

Сказывай, сказывай,

Сказывай, слушаю...

Уходя после спектакля, зрители уносили с собой эти слова,

повторяли их как неотвязную песенку. Весь образ кроткого Бе¬

рендея как бы вложен был в эти два-три слова.

Но, пожалуй, это «сказывай, слушаю» Варламов нашел задолго

до Берендея, еще в роли Шпунъдика. Она вся была подчинена

открыто дружелюбному тону:

Сказывай, слушаю...

VI

В самом конце шумного водевиля «Подставной жених», глав¬

ное в нем действующее лицо — Папенька, роль которого играл в

Малом театре Василий Игнатьевич Живокини, обращался ко всем

присутствующим в театре:

—       Дочь моя выходит замуж, через неделю состоится ее свадь¬

ба. Удостойте чести молодых — пожалуйте на свадьбу... Что? Вы

молчите? Вам не угодно?

—       Ах, папенька! — чуть не плачет дочь.

—       Не хотят! — комически сокрушается Живокини.

И запальчиво бросает в зал «отсебятину»:

—       А на «Свадьбу Кречинского» так и лезете, мест не хва¬

тает!

В ответ — театр гремит рукоплесканиями. А Живокини удов¬

летворенно объявляет:

— Не плачь, доченька, мой ангел! Придут, все придут на

свадьбу... Кречинского!

Беспримерный выпал успех на долю первой пьесы А. В. Су-

хово-Кобылина, немедленный и прочный.

«...Кареты и всякие экипажи, как бы во время представлений

Рашели или Фанни Эльслер, длинною вереницею спешили один

за другим к подъезду Малого театра; в коридорах и всевозмож¬

ных проходах была страшная давка и теснота; на окнах кассы

поражала опоздавшего посетителя роковая надпись:       «Места

все проданы», — пишет одна газета.

«Со времен «Ревизора» русский театр не имел лучшей коме¬

дии», — утверждает другая.

Журнал «Современник» сразу же и уверенно отнес «Свадьбу

Кречинского» к гоголевскому направлению в русской литературе,

поддерживал которую постоянно и последовательно.

Очень был хорош спектакль Малого театра 1855 года. Дер¬

жался в репертуаре долго, заняты были в нем самые лучшие силы

театра. Кречинского играл С. В. Шумский, Расплюева — П. М. Са¬

довский, Муромского — М. С. Щепкин, Атуеву — Н. В. Рыка-

лова. Отзывы о спектакле, об исполнителях главных ролей— толь¬

ко восторженные, не иначе!

Хуже пошло дело в Александрийском театре. Началось с то¬

го, что, как ни старался автор, не смог добиться, чтобы роль Рас¬

плюева поручена была Мартынову. Писал, просил, хлопотал, да¬