вместе, одновременно. Под конец разговора с Атуевой кажется,

что гнев все-таки возьмет верх. Но тут появляется дочь Муром¬

ского — Лидочка. И лицо Варламова расплывается в такой ра¬

достной, приветливой улыбке, столько в ней преданности и ласки,

что с этой минуты образ Муромского озаряется каким-то чистым

янтарным светом отцовской любви. По Варламову — старик Му¬

ромский вечный пленник этого чувства.

К блистательному барину Кречинскому он относится явно не¬

приязненно. Однако хитер Кречинский, знает, чем подкупить уп¬

рямого старика: милыми его сердцу разговорами о благе и кра¬

соте деревенской жизни, щедрым подарком — племенной бычок,

у которого «вообрази себе: голова, глаза, морда, рожки!» Расска¬

зывая об этом бычке, Варламов сладостно и мечтательно зажму¬

ривался, и — руками, руками изображал голову бычка, глаза,

морду, рожки... Рассказывали пальцы, ладони, кулаки, локти.

И весело смеялся сам и смеялись зрители в зале.

А Кречинский продолжал ворожить. Но старик Муромский

сдается не скоро, он еще будет биться и сопротивляться. Побеж¬

дает не так Кречинский, как Лидочка, ее любовь к Кречинскому.

Тут уж Муромский беззащитен. Околдована Лидочка, — тут уж

ничего не поделаешь...

И снова одной из главных в спектакле оказывается сцена Му¬

ромского с Расплюевым в доме Кречинского. А как же, — снова

сошлись Варламов с Давыдовым!

«Весь третий акт — в руках Кречинского и Расплюева, — пи¬

шет младший современник Варламова артист Б. А. Горин-Горяи-

нов (в книге «Кулисы»). —Я сам играл обе эти роли и знал, что

конкуренция здесь немыслима. Сцена же Муромского с Расплюе¬

вым мне казалась неубедительно построенной для Муромского.

Я не представлял себе человека, с первых же реплик не распо¬

знавшего Расплюева. Варламов же с Расплюевым был так про¬

стодушно приветлив, что не могло быть и речи о натяжке, и я

просто не понимал, как же я раньше так неверно представлял

себе эту сцену. Это место было бесспорно самым лучшим во всем

ансамбле прекрасного спектакля. Давыдов был бесподобен. Но в

его игре я все-таки видел подготовку к приему и самый прием.

Я знал, как тактично и ловко он обыгрывает газету, ложку, сал¬

фетку, видел, что стакан с чаем еще сыграет какую-то роль. В иг¬

ре Варламова не было никаких аксессуаров... Сидит себе старый

человек на диване и подает реплики, нужные Расплюеву. Но

по силе воздействия, впечатляемости — он был не только не ни¬

же Давыдова, а для меня и выше. Я до сих пор помню Варламо¬

ва, как живого, в этой сцене, а с тех пор прошло уже четверть

века».

Сидят они рядышком на диване и разговаривать им вроде бы

не о чем. Муромский молча разглядывает Расплюева, а тот сму¬

щенно отворачивается, вбирает голову в плечи, закрывается га¬

зетой — будто читает... Потом протыкает газету пальцем и через

дырку смотрит на Муромского. Это — придумка Давыдова. Но

Варламов тут же подхватывает ее: прильнув глазом к дырке,

смотрит на Расплюева. Тот снова заслоняется. Тогда протыкает

газету Варламов...

Право, все это могло бы показаться ненужной затеей, игрой

потехи ради. Так оно и было бы, если б не Варламов и Давыдов.

Они этим занимались всерьез. И никто из многих тысяч зрите¬

лей, видевших «Свадьбу Кречинского», никто из десятков теат¬

ральных критиков, писавших об этом спектакле, ни разу не ска¬

зал, что сценка с газетой — мелка, никчемушна, забавна попусту.

Два больших артиста вкладывали в эту игру вполне серьезную

мысль.

Муромский все еще не верит Кречинскому, хочет понять что

он за человек. Для этого надо хотя бы знать, с кем это он дру¬

жит? Вот — Расплюев: кто он такой? А чистых и внимательных

глаз Муромского не выдержать прожженному шельмецу. Но ведь

ему, Расплюеву, поручено занять отца Лидочки и дать свободу

действий Кречинскому. Вот он и занимает его, как умеет.

И неизвестно, чем бы кончилась эта игра, не явись Федор,

слуга в доме Кречинского, с подносом, заставленным стаканами

чая. Расплюев первый тянется к чаю, но Федор обносит его и

протягивает стакан Муромскому. Конечно, гостю — первому! Рас¬

плюев вежливо кланяется. Но пока он церемонился, Федор ото¬

шел...

Варламов передвигает свой стакан Давыдову, тот возвращает

его Варламову. И так — два-три раза, до тех пор, пока стакан не

оказывается посредине стола: ни тому, ни другому. И оба хотят

пить, оба глаз не отведут от стакана. Варламов вздыхает, откли¬

кается вздохом Давыдов. И молчат.

Прошло уже несколько минут, а Муромский и Расплюев и

словом не обмолвились. Варламов и Давыдов пока что отделыва¬

лись одними жестами и мимикой.

Наконец Варламов откидывается на спинку дивана и спра¬

шивает совершенно безразличным тоном:

—       В военной службе изволите служить или в статской?

Варламов самим этим вопросом давал понять, что ему все

равно, каков будет ответ. А Расплюев почему-то замямлил:

—       В ста... в ст... в воен... в статской-с... в статской-с.

Что это с ним? Варламов удивлен.

—       Жить изволите в Москве или в деревне?

Это уже важный для Муромского вопрос.

—       В Москве-с, в Москве-с...

Махнув рукой, Варламов отворачивается. Понятно: городской

бездельник! Что с ним толковать?

А Расплюев сообразил, что дал маху. И поспешно добавляет:

—       ...то есть иногда в Москве-с. А больше в деревне, в деревне.

Уж тут у Муромского появляется интерес к собеседнику.

—       Скажите, в какой губернии имеется свое поместье?

Невинно начатый разговор вдруг оборачивается пристрастным

допросом. В начале Муромский и не замечает, как путается Рас¬

плюев в ответах, и продолжает спрашивать про имение, про зем¬

лю, про урожай, даже про то, кто у них в уезде предводителем...

Впрочем, как это сказал Расплюев? Ардатовский уезд Симбирской

губернии? Путает, господин хороший. Ардатовский-то Нижего¬

родской приходится! Ату его! Муромский входит в охотничий

раж, а Расплюев, как затравленный заяц, петляет, не дается.

Давыдов начинал заикаться, проглатывать слова, только б не

брякнуть чего лишнего. И Варламов, как бы заразившись от со¬

беседника, пошел заикаться. Уже слов-то не разобрать, одни меж¬

дометия:

—       А вы... вы... То-то того?

—       Вот-вот, ага... Ох, угу!

Варламов и Давыдов так увлеклись, что не только Муромский,

даже зрители не видят, не слышат, о чем там, в другом углу ком¬

наты, шепчутся Кречинский с Лидочкой. Но все-таки Кречин-

ский учуял опасность: надо выручать, Расплюев заврался, и об¬

ман может обнажиться. Кречинский показывает на портрет не¬

коего генерала, который висит на стене, и сообщает, что это — его

дед и что Иван Антонович (то бишь Расплюев) помнит того

деда.

Варламов вставал с места, подходил к портрету, вглядывался

в него, переводил глаза на Кречинского, снова на портрет: срав¬

нивал, искал сходство и даже как будто находил его, одобритель¬

но кивал головой, вроде бы успокаивался. Да, генерал на портре¬

те — человек почтенный. И Расплюев, глядите, облокотился о

сттинку кресла, как тот генерал... И Варламов удовлетворенно

смеялся. И смеялись все: Кречинский, Лидочка, сам Расплюев и

все зрители/

Так, благодушным смехом и завершалась сценка допроса. Пой-

мался не Расплюев, а сам Муромский? Поймался на пустяке?

Нет, еще нет!

Должен еще появиться Нелькин с обвинением в том, что Кре-

чинский украл драгоценный солитер Лидочки, а Кречинский —

доказать, что Нелькин лжет; он, Кречинский, еще должен разыг¬