тиками нищеты».

Мария Александровна осталась совсем без средств. Стол мужа

был забит одними нотными листами. Денег — ни рубля! Какая

там причиталась пенсия вдове не занимавшего должность «воль¬

ного сочинителя»?! А надо было кормить, одевать, растить семе¬

рых...

Старших детей Александра Егоровича забрали к себе родные

его первой жены—Шматковы. Зарабатывала Мария Александровна

гроши рукоделием — вышивкой, кружевами на заказ. И жила с

детьми на эти гроши. Не могла обратиться за помощью к своим

богатым родителям, не позволяла гордость.

Константин рос тихим и болезненным ребенком, не способ¬

ным к шумным и резвым забавам. Хлопотливо отгоняли от него

все, что могло встревожить его ум и сердце. Рассказывали ему

только такие сказки, чтоб не страшно было. А то ведь падал

в обморок от случайного громкого стука или внезапно внесенной

в темную комнату яркой лампы.

«Я рос почти в одиночестве».

Брат Дмитрий — старше на шесть лет — не был ему товари¬

щем в играх. У него были свои заботы — учился в гимназии.

Константин все больше водился со сверстницей своей — сосед¬

ской девочкой Пашей. Играл с ней в куклы. И были куклы ак¬

трисами — пели, представляли комедии.

Потом не мог Константин Александрович объяснить — отку¬

да взялась в его детстве эта игра в театр. От отцовских театраль¬

ных увлечений? Но отца-то он не знал. Видно, долго хранилась

в доме память о временах, когда Александр Егорович работал

в театре.

Другое дело — вышивка. Долгими вечерами сидя рядом с ма¬

терью, научился он вышивать. И потом всю жизнь с большим

искусством и охотой занимался этим разлюбезным делом в часы

отдыха. Умел и гладью, и мережкой, и крестиком, и строчкой, и

тамбурным швом, и ажурным завитком, иголкой и крючком.

И плести кружева был мастер. Одаривал друзей своим рукоде¬

лием — полотенцами, салфетками, наволочками, платками...

«Учиться я начал только в десять лет».

Врачи запретили ему ходить в школу. Учился «домашним

способом». Да очень худо. Учителя, что приходили на дом, ни¬

чуть не были лучше, чем у фонвизинского Митрофанушки — те

же Цифиркин с Кутейкиным. За медные ведь монеты...

Так и остался до конца дней своих человеком необразован¬

ным. Да что правду таить, — просто малограмотным! Читать не

был привычен. Разве только пьесы, в которых предстояло играть.

И еще газеты, — но только театральные рецензии в них и корот¬

кие заметки в отделе происшествий. А писать вовсе остерегался:

больно уж скверно писал, коряво, с удручающими ошибками.

Вдруг попадется кому на глаза — совестно, засмеют.

«К годам шестнадцати я заметно окреп».

Сказано осторожно.

А к шестнадцати годам произошло неожиданное: быстро взял¬

ся в рост, раздался в плечах, перегнал сверстников статностью.

Удался хоть куда — здоровый, сильный, задира и пересмешник,

молодец редкостной веселой закваски.

В эту-то пору «мы шутя начали играть в сарае на Черной

речке».

В сарае этом любители ставили незамысловатые свои спек¬

такли. Играли что подвернется, — то скоморошьего «Царя Мак¬

симилиана», то несуразные французские комедии, перелицован¬

ные на русский быт. Кто-то лихо менял в них арлезианку на

рязанку, Версаль на Павловский вокзал, Жана на Ивана, а пу¬

лярку на свиной хрящ.

Стал неизменным участником спектаклей любительского

кружка. Пришлось по душе это беспечное, занятие — игра на

сцене.

«Все признали за мной определенные способности».

Первой была приятельница и заказчица матери — актриса

Елена Павловна Струйская.

— Быть тебе, Костенька, актером! — уверенно решила она.

И продиктовала просительное письмо давней знакомой своей,

артистке Александре Матвеевне Читау-Огаревой, которая дер¬

жала театр в Кронштадте.

Так и началась его сценическая работа в захудалом крон¬

штадтском театрике.

«И вот я очутился в кругу актерском».

Приняли в труппу с условием: делать все, что прикажут.

А поначалу приказывали подметать сцену, помогать пере¬

ставлять декорации, поднимать и опускать занавес, «творить

шумы за кулисами».

Положили жалованье 25 рублей в месяц. Вполне был доволен.

Снимал угол в квартире конторщика кронштадтских флотских

мастерских. Жил на 15 рублей, а 10 прилежно посылал матери.

Дружба с актерами сладилась не вдруг. Были они старше воз¬

растом и поначалу не снисходили до рослого недоросля. Когда-

то это слово прозвучало уважительно по отношению к его отцу:

директор придворной певческой капеллы велел обучить нотной

грамоте «недоросля Варламова». Теперь то же слово насмешли¬

вым прозвищем прицепилось к сыну. Да и вел он себя соответ¬

ственно.

Как-то ночью остановил на улице седого капитана, попросил

объяснить — где Большая Медведица? Капитан любезно показал

семь точек созвездия.

—       А почему медведицу нарисовали на небе в виде кухонного

черпака с ручкой?

—       Нарисовали? — капитан засмеялся забавному вопросу.

Другой раз спросил у боцмана, стоявшего на берегу:

—       Может ваш корабль переплыть вон тот горизонт?

Боцман рассердился. Почудилось, что смеются над ним.

—       А ну, отчаливай отсюдова...

Он испуганно отошел и услышал слова, брошенные ему

вслед:

—       Дурак во всю спину.

Так и не понял, почему «во всю спину». Даже переспраши¬

вал у актеров. Потешались, но не могли объяснить.

Мастак был задавать бестолковые вопросы. Бестолковые или

остроумные?

—       Сегодня хозяюшка моя читала по Библии: придет время, и

железные птицы будут клевать людей, живой станет завидовать

мертвому, никто не спасется, только малое число...

—       Ах, какие страсти!

—       Вот вы смеетесь, а я все думаю: что значит — «малое

число»? Сколько?

Или вдруг спросит:

—       Почему же солнце ходит против часовой стрелки?

Как на это ответишь?

Часто ни с того ни с сего разбирал его смех, и всегда нахо¬

дился кто-нибудь, чтоб напомнить ему, признак чего смех без

причины.

Изредка поручали ему выходные роли в два-три слова.

И случалось, кричали по его адресу из зрительного зала:

—       Уберите эту дубину. Заслоняет...

Действительно, высокий, упитанный, осанистый, — казался

слишком громоздким в маленькой роли на маленькой сцене.

Но ведь не обижается тот, кто не хочет быть обиженным.

А он не хотел.

Просто беда: не знал, как держаться на сцене, куда девать

руки, размахивал ими без толку. Кто-то из старых актеров, бы¬

вало, прикажет:

—       Сбегай, дружок, в лавочку, купи несколько катушек ни¬

ток и приходи за час до спектакля ко мне. Займусь тобой...

А занятие было такое:

—       Садись и разматывай нитки с катушки на бумажку. Пере¬

мотаешь этак дюжину-другую, руки-то устанут и будут двигать¬

ся плавнее.

Слушался и исправно следовал наставлениям.

Другой актер, бывало, учит:

—       Перед выходом на сцену правой рукой перекрестись, а ле¬

вой — проверь, в порядке ли платье.

И, смеясь, укажет кивком на известные пуговицы брюк.

Такова была первая школа актерского ремесла.

«Был полон восхищения тем, что я — актер»,

—       Зачем вы держите в труппе этого недоросля? — спросил

кто-то у А. М. Читау.

Слово было сказано кстати. И Александра Матвеевна сразу

нашлась.

—       Как зачем? Завтра же начнем репетировать «Недоросля».

Митрофанушку сыграет...

И восемнадцатилетний Костя Варламов сыграл Митрофа¬