Одного из пророков рода Израилева спросили, почему У крестьян бороды большие, у монголов — поменьше, а у китайцев — и того меньше.
Он ответил:
— Поскольку аят[188]: «И над тобой мое проклятие до дня Суда»[189] — касался Иблиса[190], вышло решение изгнать его из рая. Иблис попросил у владыки вечности разрешения еще разок обойти весь рай, а потом уже удалиться. Ему разрешили. Иблис, прогуливаясь, обходил все уголки рая, и тут на глаза ему попался Адам. Дьявол подумал: «Ведь это Адам — причина того, что я проклят! Надо бы сделать ему и его потомкам такую пакость, что хуже некуда… Лучше всего навяжу-ка я им на шею проклятое ярмо бороды!» И он увел Адама из рая. Когда потомки Адама повсюду распространились, Иблис явился в обличий шейха и сказал: «Я иду из рая». И вот он показал им то ярмо — то есть бороду — и сказал, что это, дескать, райский дар я вам принес. Крестьяне, охваченные жадностью и алчностью, кинулись в драку из-за сего достойного дара и растащили из него, сколько захотели. Монголам, которые пришли с просьбами позже, досталось не больше двух волосков. Когда слух об этом дошел до китайцев, те тоже отправились на поклон к шейху и, увидев, что «дары» уже разграблены, подняли крик: «О шейх, пожалуй и нас шапкой из того же войлока!» Они так усердствовали, что жалкий дьявол не нашел ничего лучшего, как вырвать несколько волосков со своего зада и прилепить им на подбородки.
Правдивость этой истории с течением времени становится все очевиднее, и люди остроумные говорят по этому поводу:
Кабы не была борода безобразной — быть бы ей в раю.
Ведь и муравьев с саранчой ели бы, если бы то были злаки.
А еще говорят:
Адам оставался в раю, пока был безбородым,—
А как выросла у него борода — его и прогнали.
Пока Адам был в раю, у него не было бороды и сами ангелы склонялись перед ним в поклонах. Когда же он завел себе бороду, ангелы, никогда прежде не видавшие бороды, принялись смеяться над ним. Бедняга с досады выскочил прочь из рая, побежал по земной юдоли и попал в оковы труда.
Если бы борода считалась достоинством,
Господь наделил бы бородами всех жителей рая.
В прежние времена жил один прекрасный юноша. Сияющее утро принимало весть счастья от его лика, а благоухающий вечер черпал цвет и аромат у его кудрей. Будто именно о нем было сказано:
Утро взглянуло на его чистое лицо — и просветлело,
Вечер задумался о его темных кудрях — и помрачнел.
Каждый зрячий, что хоть раз взглянул на него, становился жертвой его красоты и кокетства, и его рубашка была приютом душ влюбленных.
Везде может быть душа, но обиталище ее — сердце.
Утреннему ветерку трудно было пробираться по закоулкам его квартала из-за скопления влюбленных. Он же, ослепленный своей непрочной красотой и непостоянной прелестью, ни на что не обращал внимания. Где бы он ни проходил, пораженные люди смотрели на него и повторяли:
Он шествует, как султан, и сто тысяч сердец
Идут за ним, как войско за султаном.
Влюбленные сидели в пыли его дорог, а он утвердился на престоле пренебрежения. Некоторое время спустя, когда рука бедствий судьбы и коловращение дня и ночи с помощью дыма бороды выставили его прочь из династии красавцев и язык времени прочел над его красотой аят: «А потом вернем его в нижайшее из низких состояние»[191], всех, кого сердце привело к нему, процветание бороды сдуло, словно ветер. Бедняга был удивлен и удручен, уязвлен и растерян.
Появившаяся борода заставила его нищенствовать в городе.
Однажды, повторяя аят: «И возвеличиваешь, кого желаешь, и унижаешь, кого желаешь»[192], он бродил по городу. Ему повстречался один из преданных друзей и истинно влюбленных. Однако и тот побежал от него. Бедняга бросился за ним, умоляя:
— Ради бога, открой мне, что случилось, и посоветуй, как мне быть. Что произошло? Ведь прежде всякий, кто взглянет на меня, готов был расстаться с сердцем и верой. Горожане восхищались мной, селяне сходили с ума по мне. А сейчас ни одно живое существо не обращает на меня внимания. Разъясни мне причину прежнего счастья и теперешних бед!
Тот влюбленный прежде видел от него немало обид и мучений, он счел момент удачным и с сердцем сказал:
— О друг, причина отвращения народа и удовлетворения врагов эти два-три волоска, которые у тебя на подбородке, — и совершенно напрасно!
Однажды один возлюбленный, впавший в несчастье, то есть обросший бородой, проходил мимо какого-то сада. Там он увидел садовника, который устанавливал вокруг сада колючую изгородь.
— Для чего ты ставишь эту изгородь? — спросил он.
— Чтобы никто не подходил, — ответил садовник.
— Зачем так утруждать себя? Выставь лучше клочок бороды — и ни одна божья тварь не покажется в окрестностях.
Один аскет добирался в Хиджаз[193]. Дорогой он пришел к какому-то монастырю и остался там ночевать. А прислуживал в том монастыре один христианский отрок. Речь его, как дыхание Исы[194], оживляла мертвых, а ланиты его, как чудо Мусы[195], исцеляли страждущих. За один взгляд на него можно было отдать сердце и веру.
Мой христианский возлюбленный — Кааба[196] моей души.
Он — и Кааба и христианский храм, при чем же здесь мусульманство!
Аскет подумал: «Без сомнения, все здесь собравшиеся — жители ада. Дивлюсь я великодушию и безграничной милости господа: такой совершенный облик и приятную наружность он дал тому, кто осужден на адские муки!»
Утром, когда наступило время отъезда, аскету поневоле пришлось присоединиться к каравану, и он отправился в путь, говоря:
Я ухожу и в тоске смотрю назад,
Не вижу я, куда тем временем ступают мои ноги.
Прибыв в Мекку, он на некоторое время задержался в тех краях. За время его пребывания в Мекке борода изменила лик христианского отрока:
Его восходящая луна зашла,
Борода, которой не было, отросла.
Аскет, возвращаясь, снова попал в тот же монастырь и увидел какого-то христианина: с растрепанной бородой, подпоясанный зуннаром[197], в войлочной шапке и в грубой шерстяной одежде тот пас свиней. Он почтительно приветствовал аскета. Тот удивился: «Я тебя не знаю». Христианин сказал:
— Я тот юноша, что в прошлый раз прислуживал тебе.
Отшельник был поражен. Тут тайный голос сказал: «Да, сначала я сделаю такими вот черными их лица, а потом отправлю их в ад. В расцвете красоты они — райские птицы, а в конце жизни — адские псы».
— Итак, существование твое мерзко, а твой вид вызывает отвращение.
Я говорил все это, а Борода от стыда то краснел, то бледнел. Наконец, разозлившись, он воскликнул:
— Ты бы разок постыдился собственной рожи!
Ведь и у тебя шапка из того же войлока.
— Не видишь разве, что именно из-за того, что и у тебя есть кое-что мое, возлюбленный не глядит в твою сторону и в соответствии с изречением: «Единообразие — причина связи» постоянно стремится к тем, кому наша беседа бесполезна. Но по велению бога, который передал ниспровержение красоты кумиров в мои руки, я не успокоюсь и не остановлюсь, пока не воздам каждому по заслугам. И пусть мне тысячу раз отсекут голову — я не стану обращать на это внимания и буду поступать по изречению:
И если ты будешь свечой на этом пути и подрежут твой фитилек —
Ради этого счастья вырежь из плеч другую голову.
— И хотя бы меня тысячу раз вырывали с корнем — в конце концов я их самих искореню.
Он проговорил это, и от ярости лицо его все сморщилось.
О господи! Удали бедствие бороды от всех людей.
Вот, милый друг, если борода действительно такова, какой я ее видел, и горе от нее таково, каким я его созерцал, пусть никогда не коснется полы твоей несравненной красоты пыль страха, ибо никогда ты не спасешься от этого зла.
То несчастье, которое называют бородой, —
Да не наступит день, когда оно постигнет тебя!
Но поскольку я видел, что Борода в ярости, конечно, он не станет миловать, и с минуты на минуту, в любой час совершит он свой внезапный набег. Следовательно, на те несколько дней, пока он еще в пути, пока он собирает разбежавшееся войско, надо смотреть как на удачный случай и помнить завет мудрецов: