Великолепным заключительным аккордом в истории картины "После побоища"

стало приобретение ее Третьяковым для галереи.

Это была победа!

Вот строки из воспоминаний дочери Третьякова, Александры Павловны,

которые раскрывают характер московских вечеров, столько давших формированию

таланта Васнецова. "У нас Виктор Михайлович бывал часто, заходил днем из

галереи, а больше вечером. Он бывал почти на всех музыкальных вечерах,

которые ценил и любил... Нежный, благородный блондин, глубокая натура, много

работавший над собой человек с поэтичной, нежной душой. Последнее его лучшее

произведение вполне характеризует его: "Слово о полку Иго-реве". У нас в

галерее".

Музыка. Она нужна была Васнецову как воздух, особенно в те часы, когда

порою "дух иногда так смущается, что я начинаю делаться нравственным

трусом".

"Как было бы хорошо для меня теперь слушать великую музыку. Как бы я

был рад теперь приютиться у печки, между двумя столиками (мое обыкновенное

место) и слушать Баха, Бетховена, Моцарта, слушать и понимать, что волновало

их душу, радоваться с ними, страдать, торжествовать, понимать великую эпопею

человеческого духа, рассказанную их звуками!"

"Музыку часто слышите? - спрашивал он у художника И. С. Остроухова. - А

я редко, очень-очень; она мне страшно необходима: музыкой можно лечиться".

Так трудно преодолевал художник душную атмосферу петербургского жития.

...И снова зал Васнецова в Третьяковке. Всего десяток шагов отделяет

"Преферанс" и "После побоища" от висящей напротив "Аленушки". И опять лишь

год разделяет даты их создания. И опять новь открытия. Да, поистине

семимильными шагами начал шагать наш вятич. Вот что значит наконец обрести

свою, единственную песню! Не верится, что автор "Аленушки" мог всего два

года назад написать "Преферанс". Настолько картины далеки друг от друга по

мироощущению. Надо было возненавидеть серый мир петербургских будней, чтобы

с такою силой открыть людям окно в новый, неведомый доселе в живописи мир

сказки, поэзии.

"Аленушка"... Осень. Холодная заря тонкой стрелой пронзила низкое

пасмурное небо. Недвижен черный омут. Тяжела тишина. Страшен дремучий лес.

На берегу, на большом сером камне - Аленушка, сирота. Робко подступили к

воде нежные тонкие осинки. Колкие зеленые стрелы осоки. Холоден, неприютен

серый камень. Горько, горько сиротке в этой чащобе. Глушь немая...

Вдруг ветер пробежал по ельнику. Зашелестели, зазвенели листки осинок.

Запел тростник, защебетали "малые пташечки - горьки-горюшечки". Может быть,

слышит Аленушка плач братца Иванушки, или донес ветер шум костров высоких,

звон котлов чугунных, тонкий, злой смех ведьмы.

Каждый из нас с малых лет привык к нежному образу Аленушки как к

чему-то необычайно близкому, вошедшему накрепко, навсегда в еще детский наш

мир, и сегодня нам трудно поверить, что современники проглядели поэтические

качества "Аленушки", а увидели, как им казалось, анатомические и прочие

школьные погрешности полотна Васнецова... Возможно, в какой-то степени они

имели на это право, как и те педанты, которые мерили с вершком высоту

суриковского Меншикова. Думается, что искусство трудно выверить сантиметром

или вершком. Тут категории более сложные - поэтичность, музыкальность,

народность...

Вглядитесь пристальнее. И вы поверите, что через миг из темной бездны

омута может появиться кикимора или добрая Царевна-Лягушка. Вслушайтесь... И

до ваших ушей долетят звуки летящей Бабы Яги. А из зеленой мглы ельника

высунется добрая рожа лешего... Таков колдовской мир васнецовской картины -

реальный и высокопоэтичный, созданный художником, глубоко поверившим с малых

лет в чудесную и волшебную ткань русской сказки и с великой щедростью

отдавшим эту веру людям.

Вот несколько строк из воспоминаний автора, раскрывающих тайну создания

"Аленушки": "Критики и, наконец, я сам, поскольку имеется у меня этюд с

одной девушки-сиротинушки из Ахтырки, установили, что моя "Аленушка"

натурно-жанровая вещь! Не знаю. Может быть. Но не скрою, что я очень

вглядывался в черты лица, особенно в сияние глаз Веруши Мамонтовой, когда

писал "Аленушку". Вот чудесные русские глаза, которые глядели на меня и весь

божий мир и в Абрамцеве, и в Ахтырке, и в вятских селениях, и на московских

улицах и базарах и навсегда живут в моей душе и греют ее!"

Игорь Грабарь со свойственной ему четкостью определяет качества

картины: "В. М. Васнецов в 1881 году создает свой шедевр - "Аленушку", не то

жанр, не то сказку, - обаятельную лирическую поэму о чудесной русской

девушке, одну из лучших картин русской школы".

Да, действительно, Васнецов бесконечно доступен и прост. На первый

взгляд даже простоват. Но лишь на первый взгляд, ибо в основе рождения

каждого его холста лежит поэтическая метафора.

Рождение замысла. Тайное тайных." "Как это ни кажется, может быть, на

первый взгляд удивительным, - сказал однажды художник, - но натолкнули меня

приняться за "Богатырей" мощные абрамцевские дубы, росшие в парке. Бродил я,

особенно по утрам, по парку, любовался кряжистыми великанами, и невольно

приходила на ум мысль: "Это ведь наша матушка-Русь! Бе, как и дубы, голыми

руками не возьмешь! Не страшны ей ни метели, ни ураганы, ни пронесшиеся

столетия!" А уже как дубы превратились в "Богатырей", объяснить не могу,

должно быть, приснилось!"

"Я не историк, - говорил Васнецов, - я только сказочник, былинник,

гусляр живописи! "Богатыри" мои - не историческая картина, а только

живописно-былинное сказание о том, что лелеял и должен лелеять в своих

грезах мой народ.

Я не хотел выдумывать, историзовать прошлое, а стремился только

показать его народу в живописных образах. Насколько я преуспел в этом,

судить, конечно, не мое дело, но всем моим художественным существом я

пытался показать, как понимал и чувствовал прошлое! Мне хотелось сохранить в

памяаги народа былинную Русь!"

Конец XIX века. Середина девяностых годов. Давно было закончено панно

"Каменный век" для Исторического музея в Москве, работа по-своему уникальная

в истории мирового искусства. Подходят к концу грандиозные росписи

Владимирского собора в Киеве. Наконец Васнецов может исполнить свою заветную

мечту: построить дом-мастерскую в Москве. В 1894 году он привозит туда из

Киева "Богатырей"...

"Это был один из счастливейших дней моей жизни, - восклицает

Васнецов, - когда я увидел стоящих на подставке в моей просторной, с

правильным освещением, мастерской милых моих "Богатырей". Теперь они могли

уже не скитаться по чужим углам, не нужно было выкраивать для них подходящее

место в комнате. Мои "Богатыри" стояли, как им нужно стоять, были у себя

дома, и я мог подходить к ним и с любого расстояния рассматривать их

величавую посадку... Работалось мне в новой мастерской как-то внутренне

свободно. Иногда даже пел во время работы. Главное, уж очень хорошо было

смотреть на моих "Богатырей"; подойду, отойду, посмотрю сбоку, а за окном

Москва, как подумаю, - сердце забьется радостно!"

"В предшествующие годы я работал над "Богатырями", может быть, не

всегда с должной напряженностью... но они всегда неотступно были передо

мною, к ним всегда влеклось сердце и тянулась рука! Они... были моим