социологии, повесили на живописца ярлык "последнего певца купеческо-кулапкой

среды".

Кустодиев довольно спокойно относился к подобным выпадам в свой адрес.

Художник работал, невзирая на хулу и брань, хотя читать о себе ежедневно

всякую пакость, наверное, неприятно и досадно. А в двадцатых годах такие

ярлыки, как "певеи купцов", приносили еще и дополнительные неприятности. О

Кустодиеве просто забыли. Как, впрочем, "забыли" Нестерова, В. Васнецова и

других мастеров русской живописи.

Кустодиев мечтал увидеть свои творения в музеях, в Третьяковке, тде они

стали бы достоянием народа. Но их не спешили показывать. Вот любопытный

документ - письмо к художнику в ответ на его запрос о судьбе своих полотен:

"В ответ на Ваше заявление от 16 сего месяца музей художественной

культуры сообщает, что из приобретенных у Вас тов. Штеренбертом двух картин

одна, а именно "Купчиха на балконе", отправлена в Москву в августе 1920 г.,

"Портрет И. Э. Грабаря" находится в настоящее время в музее и не мог быть

выставлен потому, что организованная тов. Альтманом выставка музея имела

целью представить современные течения в искусстве, начиная с импрессионизма

до динамического кубизма включительно".

Очевидно, Кустодиев в то время не попадал в число художников от

"импрессионизма до динамического кубизма включительно". В те горячие дни

кому-то казалось, что, ломая устои русской реалистической школы, можно на ее

обломках построить дорогу в завтрашний день советской живописи.

Надо заметить, что Кустодиев с первых дней революции активным

творчеством поставил себя в ряды художников, принявших Октябрь. Его холсты

"Большевик", "Праздник II Конгресса Коминтерна" и многие другие, написанные

в первые годы Советской власти, сегодня считаются классикой. А его

знаменитый "Большевик" по своей героической приподнятости и великолепной

символике неповторим и, пожалуй, является одним из лучших пластических

воплощений темы революции. Картина, украшающая сегодня экспозицию

Третьяковской галереи, стала одним из самых первых и, пожалуй, самых лучших

полотен, рисующих народ, свершивший Великий Октябрь.

Композиция по своему состоянию как бы продолжает "27 февраля 1917

года". Зима, снег, солнце, синие тени. Но насколько изменилось качество

движения: вместо стихийного порыва "Февраля" - чеканный шаг миллионной толпы

на улицах города. Во главе народа, над домами - рабочий, несущий гигантский

пунцовый стяг, обнимающий весь мир, заполняющий небо. Фигура гиганта как бы

вырастает из массы людей, шаг его огромен, марш непобедим...

Трудно поверить, что холст имеет всего полутораметровую ширину:

настолько монументален и симфо-ничен ритм произведения.

Сегодня трудно переоценить подвиг Кустодиева, создавшего картину в

тяжелом девятнадцатом году, когда страна находилась в кольце блокады, люди

жили в нужде и холоде...

Кустодиев и Шаляпин...

..- Известно, что художник боготворил певца. Шаляпин же называл

Кустодиева "бессмертным". Вот как он писал в книге "Маска и душа" о

художнике: "Всем известна его удивительно яркая Россия, звенящая бубенцами и

масленой. Его балаганы, его купцы Сусловы, его купчихи Пискулины, его

сдобные красавицы, его ухари и молодцы - вообще все его типические русские

фигуры... сообщают зрителю необыкновенное чувство радости. Только

неимоверная любовь к России могла одарить художника такой веселой меткостью

рисунка и такой аппетитной сочностью краски".

Шаляпин, как и Кустодиев, волжанин. Но не только это роднит великих

русских творцов. Их сближают необыкновенная одаренность, мощь таланта и в то

же время поразительная тонкость понимания русского уклада жизни во всех его

проявлениях. Шаляпин отлично чувствовал глубину проникновенности

ку-стодиевского таланта и широту его обобщенных образов.

"Много я знал в жизни интересных, талантливых и хороших людей, -

вспоминает Шаляпин. - Но если я когда-либо видел в человеке действительно

высокий дух, так это в Кустодиеве... Нельзя без волнения думать о величии

нравственной силы, которая жила в этом человеке и которую иначе нельзя

назвать, как героической и доблестной. Когда возник вопрос о том, кто может

создать декорации и костюмы для "Вражьей силы"... решили просить об этом

Кустодиева...

- С удовольствием, с удовольствием, - отвечал Кустодиев. - Я рад, что

могу быть . вам полезным в такой чудной пьесе. С удовольствием сделаю вам

эскизы, займусь костюмами. А пока что, ну-ка, вот попозируйте мне в этой

шубе..."

Так родился один из лучших портретов в русской классической галерее.

Думается, что и в мировой классике едва ли найдется много ему равных.

Пластические качества картины превосходны. Элегантный силуэт громадной

фигуры певца обобщен. За его широкой спиной в жемчужном уборе роскошная

русская красавица - зима. По-брейгелевски населен пейзаж. Можно подолгу

любоваться бегом лихих саней, кипением ярких цветов праздничного гулянья,

причудливыми узорами инея. Глядя на портрет, как бы слышишь музыку широкой

масленицы и голос самого Шаляпина. Но главное, что во всей этой декоративной

шири и красочном накале не потонул, не стерся Человек, Артист... В этом-то и

состояла способность Кустодиева решать труднейшую задачу в живописи -

создавать образ человека в пленэре.

Шаляпин чрезвычайно высоко ценил портрет. Но еще задолго до его

создания художник зарекомендовал себя как блестящий портретист. Он

рассказывал, что плохо верит в то, что сам написал портрет Шаляпина. А ведь

в этом несколько странном заявлении заложена суровая правда.

Представьте себе обстановку сеансов. Шаляпин был настолько огромен, что

мастерская была для него мала. И художник не мог охватить его фигуру

целиком. Холст наклоняли так, чтобы больной Кустодиев, сидя в кресле, мог

его писать. Это была работа наугад, на ощупь. Художник ни разу не видел

портрета целиком в достаточном отдалении и поэтому даже не представлял,

насколько картина удалась.

Поистине уму непостижимо! Но факт есть факт.

Однако вернемся к постановке "Вражьей силы", которая, по существу,

явилась виновницей появления портрета певца.

Кустодиев очень быстро написал эскизы, затем выразил желание

присутствовать на репетициях. На премьере он сидел в директорской ложе и

радовался тому, ч?го. спектакль нравился публике.

"Я работаю для массы", - как-то с гордостью сказал Кустодиев.

...Никогда не забыть Мне первой встречи с Кустодиевым в. далеком 1927

году.

Москва. МХАТ 2-й перед премьерой нового спектакля. В зале тяшина. И

вдруг музыка и взрыв ликуют щих красок. Празднично, озорно ворвалась в зал

народная комедия "Блоха". Яркий, звенящий поток смеющегося цвета.

Перед зрителями предстал во всей первозданной красе русский лубок -

радужный, острый, простой. Он был бесконечно далек от стилизации "под

народность". Это была сама лесковская Русь - песенная и талантливая. В те

дни спектакль был откровением, открытием.

Постановщик спектакля режиссер Алексей Дикий говорил, что он мыслил

себе "Блоху" как представление-лубок. Поэтому пришлось забраковать эскизы

декораций, выполненные художником Крымовым. Они были написаны слишком

"натурально". Тогда-то и решили обратиться к Кустодиеву.

И вот в дирекцию театра привезли наконец, большой ящик с эскизами.

Собрались все, так как было известно, что от художника теперь зависит, быть