портрет?

— По-моему, превосходный.

— Портрет недурной, — соглашается Пахомов. — Только ведь это не Лермонтов, теперь уже

окончательно.

— Как — не Лермонтов? Кто же?

— Да просто себе офицерик какой-то.

— Почему вы решили?

— Да по мундиру.

— А что же с мундиром?

— Офицер инженерных войск получается, вот что! Поглядите, дорогой мой: на воротнике

сюртука у него кант. . красный! А красные выпушки и серебряный прибор были в те времена в

инженерных войсках. Тут уж ничего не поделаешь.

— Значит?..

— Значит, ясно: не Лермонтов.

— Так зачем же вы его повесили здесь?

— Да хоть ради того, чтобы вам показать, услыхать ваше мнение. Хоть и не Лермонтов, а пока

пусть себе повисит. Он тут никому не мешает.

— А по-моему, Николай Палыч, тут еще все-таки не до конца ясно...

Пахомов мотает головой:

— Оставьте!..

СЕМЕЙСТВО СЛОЕВЫХ

Оказалось, портрет попал в Литературный музей всего лишь за несколько дней до открытия

выставки.

Пришла в приемную музея старушка, принесла четыре старинные гравюры и скатанный трубочкой

холст. Предложила купить. Развернув, предъявила портрет молодого военного, который оценила в сто

пятьдесят рублей.

Уголок лермонтовской выставки в Литературном музее, В овальной раме —

« вульфертовский» портрет.

Закупочная комиссия приобрела гравюры, а портрет неизвестного офицера решила не покупать.

Зашла старушка за ответом. Ей возвращают портрет:

— Не подходит.

Разложив на столе газету, старушка уже собиралась снова скатать холст в трубочку, но тут как раз в

комнату вошел Михаил Дмитриевич Беляев. Увидев в руках старушки портрет, он заявил, что это тот

самый, который разыскивает Андроников и фотографию с которого приносил в Литературный музей.

Для точности заметил, что Андроников считает портрет лермонтовским, хотя Николай Палыч

Пахомов держится на этот счет совершенно иного мнения. Вошедший вслед за ним Николай Палыч

стал настаивать, чтобы портрет непременно приобрели. И тогда Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич

распорядился купить. После этого портрет был внесен в опись музея под № 13931.

Спрашиваю в музее:

— Что за старушка?

— Слоева Елизавета Харитоновна.

— Где живет?

— Здесь, в Москве, Тихвинский переулок, одиннадцать. Поехал в Тихвинский переулок.

— Слоеву Елизавету Харитоновну можно?

— Я Слоева.

— Вы продали на днях портрет в Литературный музей?

— Я.

— Откуда он у вас?

— Старший сын дал.

— А где ваш старший сын?

— В той комнате бреется.

— Простите, товарищ Слоев. Где вы достали портрет?

— Младший братишка принес. Он сейчас войдет. . Коля, расскажи товарищу, откуда взялся

портрет.

И этот Коля, студент железнодорожного техникума, рассказал мне конец моей многолетней

истории:

— Ломали сарай дровяной у нас во дворе. Выбросили ломаный шкаф и портрет. Иду по двору,

вижу: детишки маленькие веревку к портрету прилаживают, мокрого кота возить собираются. Я

говорю: «Не стыдно вам, ребята, с портретом баловаться! Что вы, из себя несознательных хотите

изображать?» Забрал у них портрет и положил на подоконник на лестнице. А старший брат шел.

«Эдак, — говорит, — от парового отопления покоробятся и холст и краски». Снес я портрет домой,

брат починил, где порвано, подреставрировал своими силами, протер маслом и повесил. А потом

мама говорит: «Это какой-то хороший портрет. Снесу-ка я его в музей, предложу».

— А кому принадлежал шкаф из дровяного сарая? — спрашиваю я.

— Художнику Воронову.

— Где этот Воронов?

— Умер два года назад. А вещи его — портрет, шкаф — сложили в сарай.

Концы истории с портретом сошлись. Так я узнал наконец, что все эти годы портрет пролежал в

Тихвинском, за шкафом у художника Воронова.

ОТВЕТ ИЗ ТРЕТЬЯКОВСКОЙ ГАЛЕРЕИ

Вышла книга Пахомова. «Вульфертовский» портрет был воспроизведен в ней в отделе

недостоверных. «Изображенный на портрете офицер мало чем напоминает Лермонтова, — прочел я

на 69-й странице. — Только лоб и нос на этом портрете имеют отдаленное сходство с Лермонтовым».

Дочитал я до этого места, задумался.

Раньше мне казалось, что самое главное — найти портрет. Теперь он в музее, а главное не решено

и решено, вероятно, не будет. И хотя я по-прежнему верю, что это Лермонтов, доказать это я, очевидно, не в силах. Годами, десятилетиями будет стоять портрет в темном шкафу, и тысячи пылких,

вдохновенных читателей Лермонтова никогда не взглянут на это необыкновенное лицо. Великий поэт

по-прежнему будет скрыт под военным мундиром. Этот мундир не снимешь... Не снимешь? А если

все-таки попытаться?

Татьяна Александровна Вульферт говорила, что под мундиром что-то виднеется. Если портрет

реставрировался, как знать... может быть, поверх сюртука был написан другой сюртук, с другими

кантами.

Пришел в Литературный музей, в отдел иконографии. Обращаюсь к сотрудникам:

— Можно посмотреть вульфертовский портрет Лермонтова, который висел на выставке?

— Какой?

— Вульфертовский. Вульфертам раньше принадлежал.

— Нет у нас такого.

— Ну, слоевский, который у Слоевой куплен.

— В первый раз слышим.

И вдруг одна сотрудница молоденькая восклицает:

— Так это, наверно, он говорит про андрониковский, фальшивый! Я покраснел даже.

Выдали мне портрет. И снова я подивился выражению лица — ясного, благородного, умного.

Поднес к окну. Действительно, под серебряной пуговицей шинели и под воротником в одном месте

что-то просвечивает.

Попросил лупу. Вглядываюсь. Действительно, так и кажется — под зеленой шинелью сквозь

трещинки в краске что-то виднеется. Словно шинель и сюртук написаны поверх другого мундира.

А вдруг, думаю, этот мундир соответствует форме Нижегородского, Тенгинского или Гродненского

полков, в которых Лермонтов служил, когда отбывал ссылку?

Выяснить это можно только с помощью рентгеновых лучей. Ведь именно благодаря им художник

Корин обнаружил недавно в Москве знаменитую Форнарину. Рентген показал, что фигура ее скрыта

одеждой, которая дописана позже. Корин снял верхний слой красок с картины и открыл творение

Джулио Романо, ученика Рафаэля.

— Нельзя ли, — спрашиваю, — просветить портрет рентгеновыми лучами?

— Отчего нельзя? Можно. Пошлем его в Третьяковскую галерею, там просветят.

Послали портрет в Третьяковскую. Я наведывался в музей каждый день, ждал ответа.

Наконец портрет возвратился с приложением бумажки. Смысл ее был таков:

«Ничего под мундиром не обнаружено». И подпись профессора Торопова.

ЛАБОРАТОРИЯ НА УЛИЦЕ ФРУНЗЕ

Слышал я, что, кроме рентгеновых применяются еще ультрафиолетовые лучи. Падая на предмет,

они заставляют его светиться. Это явление называется вторичным свечением или люминесценцией.

Предположим, что на документе вытравлена надпись. Она неразличима в видимом свете, ее нельзя

заметить на фотографии, ее нельзя обнаружить рентгеном. Но под ультрафиолетовыми лучами ее

прочесть можно.

Эти лучи обнаруживают замытые пятна крови. Они узнают о наличии нефти в куске горной

породы. Они разбираются в драгоценных камнях, в сортах древесины, в составах смазочных масел,

красок, чернил. Они обнаружат разницу, если вы дописали свое письмо чернилами того же самого

цвета, обмакивая перо в другую чернильницу. В лабораториях консервных заводов при помощи

ультрафиолетовых лучей сортируют сотни тонн рыбы. По свечению легко отличить несвежую рыбу

от свежей.

Если в лермонтовском портрете мундир был дописан позднее — значит, в него были введены