Ваше посещение, имевшее место при интимной обстановке 7 февраля, было для меня такой неожиданностью. Я не звал Вас, Вы сами пришли ко мне. Вы пришли ко мне со своим горем и слезами, и я не оттолкнул Вас от себя, непрошенную гостью из вражеского стана. Вы были так бессильны в ничтожестве своего развенчанного величия перед лицом карающего рока... Впервые член императорской фамилии склонил перед народным мстителем свою голову, отягченную преступлениями династии…»

Судили Каляева весной.

— Подсудимый Иван Каляев, получили ли вы обвинительный акт?

— Прежде всего фактическая поправка — я не подсудимый, а ваш пленник. Мы — две воюющие стороны. Вы — наемные слуги капитала и императорского правительства, я — народный мститель, социалист-революционер.

— Я вам запрещаю продолжать. Секретарь, прочтите список свидетелей.

Каляев настаивает, Председатель велит его вывести. Защита просит десять минут перерыва для разговора с подсудимым,

Председатель отвечает отказом. Защитник Жданов заявляет, что в таком случае он считает свое нахождение в зале бесцельным и удаляется для свидания с Каляевым.

То же делает и второй защитник — Мандельштам.

Спустя некоторое время приводят Каляева, который настаивает на привлечении третьего защитника. Председатель полагает, что достаточно двух.

После чтения обвинительного акта, где Каляеву ставилось в вину «принадлежность к тайному сообществу, стремящемуся путем убийств ниспровергнуть существующий в Российской империи установленный основными законами образ правления», убийство великого князя и кучера Рудинкина, председатель спросил его, признает ли он себя виновным.

Каляев: Признавая, что убийство Сергея Александровича совершено мною, виновным себя не признаю по мотивам нравственного содержания.

Председатель: Не можете ли вы их выяснить?

Каляев коротко назвал причины, по которым «Боевая организация» приговорила великого князя к смерти. По их мнению, это видный представитель реакции, культа Александра Ш в России, он ответственен за давку на Ходынке, влиянием великого князя отмечено все политическое направление правительства. Будучи московским генерал-губернатором, он закрыл просветительские общества, преследовал свободомыслие. И, наконец, влияние великого князя на государя. Вся жизнь Сергея — политика защиты династии. Главнейшими деятелями революции — убийством трех ставленников Сергея: Боголепова, Сипягина и Плеве — сделано три предостережения самодержавию. Убийством великого князя увенчивается здание этих предостережений.

Председатель: Так, значит, вы считаете себя одним из главнейших деятелей своей партии?

Каляев: В деле этом личность моя не играет никакой роли, не Имеет никакого значения.

Председатель: А скажите, если бы вам удалось ускользнуть от преследования, вы продолжали бы вашу деятельность?

Каляев: Я исполнил свой долг и думаю, что и впредь бы исполнял его. Отвечая таким образом, я думаю, что снова исполняю его.

Допрос свидетелей ничего нового не дал,

Прокурор в обвинительной речи остановился на нравственной стороне дела. Принадлежность Каляева к партии социалистов-революционеров, сказал он, определяет, во что верит подсудимый, каковы его цели. Руководители партии, отличаясь самомнением и отсутствием каких-либо моральных критериев, легко жертвуют жизнями Каляевых, стремясь к разрушению государственности. Все страны борются против таких преступников, на женевском конгрессе постановлена международная выдача их.

Выступили защитники. Жданов, например, говорил:

— В этом тяжелом процессе совершенно не интересна, не важна фактическая сторона деяния. Слишком она очевидна.

Я обращусь лишь к выяснению нравственной стороны события, его мотивов, ибо для многих они остаются темной загадкой, и да простит мне Каляев, вверивший нам, защитникам, честь свою и судьбу, если не хватит у меня ни душевных сил, ни слов, чтобы остаться на высоте своей задачи,

В тяжелые минуты пришлось вам, господа сенаторы и сословные Представители, разбираться в этом тяжелом деле. Безмерный административный гнет, полное экономическое разорение, полное банкротство военной системы, этого единственного оправдания современного политического строя, привели в брожение всю Россию. Волнуются все окраины, сотнями гибнут рабочие на улицах столицы, в дыме пожаров помещичьих усадеб ищет разрешения гнетущих вопросов крестьянин, и безумно страдает, мучаясь и умирая за всех, наша интеллигенция.

Столкнулись две великие силы: старый, веками утвержденный строй, и новая, так страстно стремящаяся к свободе Россия.

Теряется надежда на мирный исход этой борьбы, и все ближе надвигается чудовищный призрак гражданской войны.

Они гибнут.

Они губят, но гибнут и сами. Погибнет и он.

Но и вы отнеситесь к нему не как к преступнику, но как к врагу после сражения.

И свершая свой суд, помните, что в грядущие дни, кровавая заря которых уже виднеется на небосклоне, на чаше весов, коими будет мериться все прошлое, не последнее место займет и ваш приговор. Не отягчайте этой чаши. Крови в ней и без того достаточно...

Как видите, защитник-социалист перешел к прямым угрозам в адрес судей.

Каляев в последнем слове сказал, что не считает суд законным, ибо судьи — представители власти, против которой он борется. Единственный суд — это суд истории. Он верит, что деятельность партии увенчается успехом, видит грядущую свободу России и гордо умирает за нее...

Каляева приговорили к смертной казни через повешение. В ответ на приговор он воскликнул:

— Я счастлив вашим приговором и надеюсь, что вы исполните его надо мною так же открыто и всенародно, как я исполнил приговор партии. Учитесь мужественно смотреть в глаза надвигающейся революции.

Каляева привезли в Шлиссельбургскую крепость и поместили в комнату под названием «мастерская». Там была постель, стол, два стула, чернила, письменные принадлежности. Ему принесли одинаковый с заключенными обед. Съев его, Каляев сел писать и так сидел весь день, но потом все написанное густо замазал. После удалось разобрать лишь известные слова царя Петра перед полтавской битвой: «А о Петре ведайте, не дорога ему жизнь, была бы счастлива Россия!» Примерно за полчаса до казни Каляев написал письмо матери:

«Дорогая, незабвенная моя мать!

Итак, я умираю. Я счастлив за себя, что с полным самообладанием могу отнестись к моему концу. Пусть же ваше горе, дорогие мои, вы все, мать, братья и сестры, потонет в лучах того сияния, которым светит торжество моего духа. Прощайте. Привет всем, кто меня знал и помнит. Завещаю вам: храните в чистоте имя нашего отца.

Не горюйте, не плачьте. Еще раз прощайте. Я всегда с вами. Ваш И. Каляев».

Он когда-то сочинял:

Пусть враг кровожадный на пир свой спешит,

Мое изуродует тело.

Я счастлив: простора искала душа

В борьбе за народное дело.

Пришедшему священнику Каляев сказал, что обрядов не признает и сам себя уже совершенно приготовил к смерти. «Искавшая простора» душа отлетела без покаяния.

* * *

В феврале раздался взрыв в петербургской гостинице «Бристоль». Вылетели все окна. Среди обломков мебели и кирпича на этаже бушевало пламя. Жильцом оказался погибший Макс Швейцер, выдававший себя за англичанина. Он был сыном купца, в 1899 г. по студенческому делу выслан в Якутию, откуда перебрался за границу. Там сошелся с Гоцем.

Швейцер готовил в гостинице бомбы для покушения. Подходила двадцать четвертая годовщина со дня убийства Александра II. На торжественную панихиду в церковь при Петропавловской крепости в этот день ежегодно являлась вся столичная знать. Предполагалось убить главнокомандующего Петербургским военным округом великого князя Владимира Александровича, генерал-губернатора Трепова, министра внутренних дел Булыгина и его товарища Дурново.

Была задействована агентура. Один из агентов, Татаров, нашел ниточку. Этот молодой человек, сын варшавского протоиерея, был выслан в Сибирь. Полиция предложила ему денег и сокращение срока ссылки. Он приехал в Петербург и вошел в крут эсеров, не знавших, понятно, о его метаморфозах. В подготовку теракта Татарова не посвящали, но кое-что уловить он мог. Ведь иногда достаточно полуслова, намека...