Утром небо очистилось. Утих ветер. Выглянуло солнце. От земли потянулся пар. В саду затрещали птицы. Так хорошо было, что не хотелось покидать это райское местечко, но меня ждал «Сучан».

Мы сложили вещи и отправились на автобусную станцию. С верхней дороги хорошо было видно море. Как только я увидел его, терпение покинуло меня — хотелось поскорей в Севастополь.

В Севастополе мы зарегистрировались и в ресторане местной гостиницы отпраздновали свадьбу. На свадьбе Лариса много пела и даже разбила несколько тарелок «на счастье».

После свадьбы я принял «Сучан». Лариса умоляла не отсылать ее в Приморск поездом, а взять с собой. Я боялся, что ей будет трудно, и всячески отговаривал. Но она настаивала на своем — соглашалась даже идти буфетчицей (как жену я не мог ее взять на корабль). Пришлось уступить.

В тот же день мы перетащили на корабль наши пожитки, а через три дня я с мостика «Сучана» в последний раз окинул взглядом холмы Севастополя и взял курс на Босфор.

Мы должны были следовать в Приморск через Суэц. Но в самый последний момент маршрут был изменен: мне предписывалось идти через Гибралтар в Саутгемптон. Там я должен был присоединиться к двум кораблям, построенным на английских верфях для АКО ^[3], и вместе с этими судами идти в Тихий океан через Панамский канал.

Путь не маленький, профессор. Через Атлантику к Антильским островам, потом Карибским морем до порта Колон. Дальше — через Панамский канал в Тихий океан. А там — Гавайские острова. Затем пути наши разъединялись: корабли АКО шли на Камчатку, а мы — в Приморск, с заходом для бункеровки на остров Мидуэй или в один из портов Японии. Это, знаете ли, свыше десяти тысяч миль! Самый большой переход от Гибралтара до Колона (Панама) — свыше четырех тысяч миль и от Колона до Гонолулу (Гавайские острова) — столько же, если не больше.

Атлантика встретила нас отличной погодой, что бывает очень редко. Я люблю, профессор, Тихий океан — я вырос здесь. Но невозможно забыть бескрайние голубые просторы, восходы и заходы солнца Атлантики! Красота такая, что и не скажешь. Какие там облака! Природа как фокусник. То, как в сказке, построит из обыкновенных темно–синих облаков замок, то возьмет и тут же разрушит его. Затем вдруг появится город с соборами, дворцами, и опять не успеешь на него насмотреться, а его уже нет, и на том месте возникает караван верблюдов… Пропадет караваи, глядишь — перед тобой легкая бригантина; паруса на ней с полным ветром, мачты и реи точеные, и кажется, вот–вот донесется команда: «На брамсели! Брамшкоты и фалы отдай!..»

Лариса была взвинчена и морем и своей новой, необычайной жизнью. Работала она быстро, по–флотски. У нее, как говорится, были золотые руки. В кают–компании «Сучана» все сверкало. Хотя нас в Севастополе хорошо экипировали столовыми и чайными сервизами, Ларису это не устраивало. В Саутгемптоне она потратила часть своего жалованья на покупку колец для салфеток, различных судков для пряностей, приобрела английские пивные кружки — пинты и какую–то еще посуду.

— Тебе нравится? — спросила она.

Я пожал плечами:

— Зачем все это? Зачем ты тратишь свои деньги? У нас же все есть!

— Я же лучше хотела… — Она покраснела.

Я еще не сказал, сколько она натащила всяких сувениров в нашу каюту: раскрашенные виды Лондона, Венеции, Рима… Мне купила трубку…

А впрочем, зачем я все это говорю?!

Он на короткое время примолк, отвернулся от меня, вытащил из костра обгорелую палочку и стал счищать грязь с сапог. На его мощной шее тугими кольцами вились волосы — признак большой силы. И как–то трудно было согласиться с тем, что на него могла влиять или, более того, управлять им женщина, какой бы красоты она ни была.

— Ну вот, — сказал он, бросив палочку обратно в костер. — До Азорских островов мы прошли при полном штиле, а когда очутились в тропиках, в так называемом Саргассовом море, нас захватило мощное южноантильское течение. Шли мы ходко. Все как будто складывалось хорошо: уголь с палуб был убран в бункера ^[4], корабли вымыты, подкрашены… Но когда прошли Саргассы, нас встретил шторм, да такой, что порой даже мне казалось, что придется нам кормить рыбу.

Я беспокоился за Ларису, но она показала себя отличной морячкой: безболезненно перенесла и дикую жару тропиков и этот шторм. Вы знаете, в тропиках даже кочегары, народ к высокой температуре привычный, и те почти ничего не ели — все больше пили лимонад и беспрерывно окачивались забортной водой. А Лариса — нет. Она с таким аппетитом ела, что и я за нею тянулся. Плавание ей нравилось, она дурачилась и пела песни.

Все радовались, что плавание проходит хорошо. До пролива Доминика, которым мы намеревались войти в Карибское море, оставалось что–то около трех часов ходу. И вот тут мы приняли по радио «ТТТ» — международный сигнал, предупреждающий об урагане. Я посовещался с капитанами, и мы приняли решение проскочить пролив, а в случае ухудшения обстановки зайти и отстояться либо в порту Розо на острове Доминика, либо в порту Фор–де–Франс на Мартинике. Мы успели форсировать пролив, но ураган все же настиг нас на последней миле.

Вы знаете, что такое тропические ураганы? Вы слышали что–нибудь о вест–индских харрикейнах? Нет! Я не знаю, что всего страшнее: огонь или ураган. Огонь можно залить… Ураган остановить не может ничто. Нет такой силы! Несколько лет назад огромная океанская волна, высотой свыше тридцати метров и длиной почти в сто пятьдесят километров, смыла все с небольших островов Зондского архипелага, а стоявшую у острова Ява канонерскую лодку занесла на три километра в глубь суши. Эта волна двигалась с такой быстротой, что за тридцать два с половиной часа прошла двадцать тысяч километров! Представляете? Значит, она шла со скоростью свыше шестисот километров в час! Человек еще не нашел надежных средств для защиты от стихийных бедствий. Никто не знает, где и когда часто благословляемый человеком ветер вдруг начинает сатанеть… Вы помните, профессор, картины Айвазовского «Девятый вал» и «Буря у мыса Айя»? Страшно? Да? Но если бы вы видели харрикейны! Я много испытал в своей жизни, в каких только переделках не был! Меня не раз трепали тайфуны и свирепые террерос Бискайи, но харрикейны…

Когда несется харрикейн, кажется — нет ни неба, ни земли, ни воды в отдельности… Кажется, что на свете нет и никогда не бывало тишины…

И вот этот хулиган, как прозвали его наши матросы, налетел на нас. Карибское море опасное: в нем много плавающих водорослей — саргассов и коралловых рифов. А если к этому прибавить еще и южноантильское течение, пробивающееся благодаря постоянному действию пассатов через узкие горловины проливов со скоростью четырех миль в час, пластом до восьмисот метров в глубину, то нетрудно представить себе всю обстановку во время урагана.

Вы, конечно, знаете, что южноантильское течение — это мать Гольфстрима. Да, именно здесь рождается великий благодетель!

Мурманский рыбак, круглый год промышляющий рыбу, и норвежский фермер, собирающий в южной части своей страны виноград и великолепные укосы сена, могут воздавать благодарение Гольфстриму.

А мы проклинали этот благословенный поток. Ураган кидал суда, как щепки: мы не выгребали, нас несло к островам Морант—Кейс. Это недалеко от Ямайки. Мы чудом проскочили мимо них. Затем нас понесло к цепи маленьких островов Педро—Кейс. Дальше начинались коралловые банки Ямайки. О входе в Порт—Ройяль, где мы собирались брать уголь и пресную воду, и думать было нечего. Ветер выл, свистел, метался. Море клокотало, корабли черпали бортами, вода перекатывалась через надстройки. Когда нас вынесло к группе Коайманских островов, лежащих перед Кубой, стало чуть–чуть спокойнее; здесь проходит впадина Бартлет — место глубокое, до семи тысяч метров. Мы воспользовались этим, легли на правый борт и приняли решение войти в порт Сантьяго–де–Куба…

С тех пор прошло семь лет, а я помню все настолько ясно, как будто это было совсем недавно. Признаться, я натерпелся страху: мы потеряли шлюпку, волны смыли обводы ходового мостика, в носовых помещениях были выбиты стекла иллюминаторов. На наших глазах, профессор, французский корабль напоролся на банку Педро… Что творилось! Мы пытались оказать помощь, но где там! Железный корпус француза разорвался, как бумажный лист. Корабль опрокинулся и сгинул в пучине. В этот момент волна и срезала у нас шлюпку, как бритвой! Когда мы вошли в Сантьяго–де–Куба, в порту толпился народ. Здесь мы узнали о гибели нескольких судов.