грузовиках с радиостанциями выехали разведчики.

Абызов и Шустров не раз ходили на опасные и трудные дела. Поэтому,

инструктируя их, командир дивизиона говорил лишь об обстановке и сигналах

для связи. Разведчики понимали Москвина с полуслова.

Вслед за боевыми машинами Бериашвили в район аэродрома направились

две другие батареи... Предчувствие Москвина оправдалось. Как только

дивизион оказался в пути, на горизонте появились немецкие

бомбардировщики... Пять... Десять... Пятнадцать... Они шли широким

фронтом, прочесывая степь. Самолеты бомбили войска, отходившие к Ростову.

Москвин приказал дивизиону рассредоточиться. Вокруг была голая степь.

Лишь местами виднелись поля подсолнухов — «защита» явно ненадежная; для

маскировки — места тоже не подходящие. Но другого выхода не было. Боевые

машины рассеялись среди подсолнухов. Гвардейцы залегли и стали ждать...

Дивизиону была придана зенитная батарея 37-мм автоматических пушек.

Зенитчики заняли огневую позицию рядом с боевыми машинами.

Не меняя курса, немецкие самолеты прошли над гвардейцами. Но

фашистские летчики, видимо, не заметили наших «катюш» и ни одной бомбы не

сбросили.

— Пронесло! — облегченно вздохнул Москвин.

Но как только гвардейцы возобновили марш, на горизонте вновь

появились немецкие самолеты.

Три бомбардировщика, отделившись от своей группы, развернулись над

батареей Бериашвили и, снизившись, сбросили бомбы. Гвардейцы открыли

стрельбу из автоматов, ружей, пистолетов... Заработали автоматические

зенитные пушки.

В продолжение двух часов вражеские самолеты появлялись группами с

интервалами в десять — пятнадцать минут. Гвардейцы приспособились к этой

тактике вражеской авиации и продолжали выдвигаться на огневые позиции

своеобразными «перебежками». Как только «юнкерсы» уходили, «катюши», все

еще рассредоточенные по степи, на полном ходу мчались вперед и

останавливались к моменту нового появления вражеских самолетов...

Москвин еще был в пути, когда севернее Ростова, километрах в шести от

него, в степи вдруг возник знакомый гул залпа. «Стреляет Бериашвили» —

понял командир дивизиона. «Но почему так скоро?» Москвин не ожидал, что

Бериашвили будет вынужден с ходу вступить в бой. И куда он ведет огонь? По

Красному Крыму? Туда еще утром ушли три наших пушечных полка. Неужели

противник их смял и уже достиг Красного Крыма?

Командир дивизиона помчался к Бериашвили.

Над степью висели густые облака пыли. Москвин ехал навстречу войскам,

продолжавшим отступать к югу, за Дон. Шли разрозненные полки и дивизии,

потерявшие большую часть своего личного состава и тяжелого вооружения.

Тылы были настолько дезорганизованы, что пехота отходила почти без

патронов, автомобили сжигали последние килограммы горючего... Подобное

Москвин видел только летом сорок первого года на дорогах Смоленщины. «Кто

же будет защищать Ростов?» — невольно спрашивал себя Москвин. Он знал, что

наше командование задерживает у Дона части и подразделения, которые ранее

успели оторваться от противника и привести себя в порядок. Одновременно к

северу выдвигаются некоторые резервные части. Но смогут ли эти

малочисленные войска сдержать противника настолько, чтобы выиграть время,

необходимое для создания обороны на левом берегу Дона?.. Москвин понимал,

что его гвардейцам предстоят трудные дела: на Ростов идут танковые и

мотомеханизированные дивизии врага, их удары стремительны, опасность

столкновения с ними велика... Но Москвин верил: его люди, закаленные еще в

боях под Москвой, знающие силу своего оружия, и на этот раз проявят

стойкость, достойную Советской Гвардии.

Бериашвили встретил своего командира, как встречал всегда во время

боя, доложил несколько громче обычного, несколько лаконичнее и

взволнованнее:

— Товарищ гвардии капитан-лейтенант! Произведен батарейный залп по

северной окраине Красного Крыма. Цель — танки.

Москвин выслушал рапорт, спокойно переспросил:

— Танки? Кто давал указание открыть огонь?

— Командир стрелковой дивизии. Его части стояли севернее Красного

Крыма, а теперь отходят к Ростову.

— Понятно. А где артполки, выдвинувшиеся к Красному Крыму?

— Их не слышно, товарищ гвардии капитан-лейтенант.

Это осталось загадкой до самого конца труднейшего боя за Ростов.

— Что докладывает наша разведка?

— Группа Шустрова по-прежнему находится в районе Красного Крыма. Но

сведений пока нет. Абызов действует левее. Там пока спокойно...

Надо было считаться с возможностью прорыва танков непосредственно на

огневые позиции батареи. Москвин распорядился выслать дополнительную

разведку, выдвинув ее на два — три километра вперед и поддерживая с ней

связь по радио. Взводу боепитания он приказал развезти снаряды по запасным

позициям.

Батареям Павлюка и Сбоева командир дивизиона дал указание

остановиться южнее противотанкового рва.

Москвин не успел еще отдать все распоряжения, как со стороны Красного

Крыма показался грузовой автомобиль.

— Это главстаршина Шустров, — сказал Бериашвили.

Автомобиль остановился перед командиром дивизиона.

— Немецкие танки прошли Красный Крым, идут на Ростов, — доложил из

кабины главстаршина. Водитель, сидевший рядом, помог Шустрову открыть

дверцу.

— Вы сами видели? — спросил Москвин, не подозревая, что случилось.

— Сами, товарищ гвардии капитан-лейтенант. — Вот отметка. — И

Шустров, превозмогая боль, показал свою спину. Гимнастерка и тельняшка

были изорваны. Из открытой раны на спине сочилась кровь.

Разведчики, прибывшие вместе с Шустровым, пояснили, что близ Красного

Крыма они столкнулись с авангардом немецких танков и были обстреляны.

— Понятно, — стараясь сохранять хладнокровие, проговорил Москвин. —

Шустрову отправиться в госпиталь. Батарее готовиться к бою. Зарядить

боевые машины!

И вот уже со стороны Красного Крыма явственно донесся гул танков.

Москвин принял решение открыть по ним огонь. Он запросил разведчиков,

находившихся впереди, уточнил местоположение целей, указанных группой

Шустрова, и приказал Бериашвили методически повторять залпы одной — двумя

установками:

— Создадим видимость, что нас тут много, — сказал Москвин.

В течение получаса батарея Бериашвили почти не смолкала. Она вела

огонь по Красному Крыму, изнуряя противника и мешая ему сосредоточиться.

Около 17 часов на фронте в районе Красного Крыма вдруг наступила

тишина. Смолк гул танков; не появлялись больше вражеские самолеты.

Противник, очевидно, решил подтянуть силы для решающего броска к Ростову.

Москвин приказал Вериашвили прекратить огонь, но оставаться на месте.

Сам поехал к двум другим батареям, расположившимся полтора — два километра

южнее противотанкового рва.

Вечерело. В батареях Павлюка и Сбоева командир дивизиона увидел

знакомую картину. Гвардейцы, обнажившись по пояс, рыли аппарели для боевых

машин и ровики для боеприпасов. Блестели на солнце заступы, с хрустом

врезались они в высохшую, твердую, как камень, землю.

Позади, в нескольких километрах, виднелся Ростов. Он был в дыму

пожаров. Немецкие самолеты продолжали бомбить жилые кварталы, переправы

через Дон и войска, скапливавшиеся вдоль берега... Здесь же, севернее

Ростова, стало заметно стихать. Прошли главные силы отступающих войск.

Окопались, заняли оборону наши части прикрытия. Обойдя позиции гвардейцев,

залегли бойцы, вооруженные противотанковыми ружьями. Туда же на север

прошли и две зенитные батареи, которые тоже получили приказ быть готовыми

к борьбе с танками...