сворачиваю и провожаю её последним взглядом.

А дальше происходит невообразимое. Как только я шагнул в сторону своего

дома, – без шума, ничем не привлекая внимания, – в тот самый миг Лиля обернулась

и посмотрела на меня синими своими глазами. Не только глазами, а всем ликом

своим осиянным, взором своим голубым обратилась ко мне. Не остановилась, но

так много сказала. И притом навсегда. «Бросаешь меня? Дальше я одна пойду? А

ведь я на тебя надеялась…» Взгляд её был пристальный и полный значения, с

лёгкой укоризной, без всякого девчачьего задавания.

Я остался невыразимо счастливый. Теперь она знает, что я и завтра пойду за

ней, и послезавтра. И пусть так будет не только в школьные годы, но и десять лет

спустя, и двадцать, потом ещё тридцать и всегда, сколько отпущено природой

каждому из нас. И пусть я умру раньше, лучше бы мне умереть первым, иначе мне

будет слишком больно без неё, невыносимо. А ей легче будет остаться одной, она

весёлая, лёгкая такая девочка-задавала, хотя нельзя сказать, что она совсем ко мне

равнодушна, иначе не услышала бы мои шаги за спиной и моё дыхание.

Дома я спросил сестёр Зою и Валю, одной одиннадцать лет, другой десять,

знают ли они, что на Ленинградской появилась новенькая девочка. «Знаю, –

ответила Зоя. – Васька Тёткин написал ей записку: давай дружить». Вот это удар –

предательский. Васька старше меня и уже дружил раньше с девчонками, у него был

опыт. Но какая подлость! Обидно стало, просто нет слов. «А что эта девочка?» –

«Она не хочет ему отвечать».

Но откуда Зойке известно?

На другой день я возвращался домой один, 6-й «Б» пошёл на экскурсию в

художественную галерею. Ладно, доживу до завтра. Но и назавтра ничего не вышло,

теперь уже нас повели на экскурсию. Мешают всякие пустяки. Хорошо бы нам

учиться с ней в одном классе, новая моя мечта. Пусть завтра что-нибудь такое

произойдёт, катастрофа, ледники сойдут с вершин Алатоо или землетрясение пусть

завалит хотя бы часть нашей школы, и все шестые объединятся, тогда мы вместе

будем ходить в культпоходы. Мечтал я, мечтал, досадовал, прихожу однажды домой

усталый после физкультурной секции, голодный, открываю дверь и слышу голос

Лили. Они сидели вдвоём с Зойкой и вели светскую беседу. Я бросил в угол сумку с

книжками и вместо того, чтобы присоединиться к разговору или просто помолчать,

посидеть с Лилей, тут же вышел из дому сам не свой, руки дрожали, ноги дрожали,

места себе не мог найти от такого скорого поворота событий. Я подошёл к сараю,

там отцовский инструмент под навесом, кусок рельса вместо наковальни, схватил

кувалду и давай лупить по рельсу, просто так лупить, чтобы слышно было не только

в доме, в городе, но и по всему Тянь-Шаню. Каждый человек кузнец своего счастья,

я его сейчас кую, а Лиля сидит в той комнате, где я читаю книги, уроки делаю, ем,

сплю, а, главное, мечтаю. Я мешаю их разговору своим стуком, но пусть она

слышит звуки моей души. Запыхался, бросил кувалду, нет, всё-таки надо зайти,

неприлично во дворе торчать, когда в доме гости. Вошёл, жутко занятый своими

неотложными делами, быстро прошёл мимо, но услышал слова Лили: «Очень

далеко, часа полтора надо топать до центра, чтобы купить такой пустяк, как зубную

щётку»…

Правильно, за покупками надо ехать на Советскую, в самый центр, там

промтовары, за продуктами на Колхозный базар или в Серую бакалею возле

Дубового парка, тоже далеко. А если надо что-нибудь дорогое, модное, надо ехать в

«Люкс» на Дзержинского, почти рядом с вокзалом. Книжный магазин с

канцтоварами тоже на Советской, так же и горбиблиотека, куда я очень люблю

ходить. А на Ключевой у нас только ларёк, где хлеб, сахар, спички и

«Беломорканал».

«Братец, – обратилась ко мне Зоя, как взрослая. – Нет ли у тебя интересной

книжки, Лиля просит почитать, ей скучно». Была у меня книжка, да ещё какая,

«Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви», тоненькая, маленькая, да

удаленькая. Имел бы Васька Тёткин такую книжку, не стал бы сочинять записку.

«Вот возьми, Зоя», – сказал я из другой комнаты. К Лиле я не мог обратиться, со

мной творилось нечто невообразимое, произошёл какой-то взрыв и разброс, меня не

было, одно сияние, протуберанец. Открыл я книжку наугад и ткнул пальцем в

строку: «Куда хотелось ей плыть? Зачем понадобилась ей австралийская собака

Динго? Зачем она ей? Или это просто уходит от неё детство? Кто знает, когда уходит

оно!» Сейчас мне очень хотелось, чтобы поскорее ушло детство, и я стал взрослым,

спокойным, железно невозмутимым.

Не мог заговорить… Ну что я, такой уж тихоня, скромняга, тюха-матюха? Да

нет, вроде я умел говорить. Если в класс приходила комиссия из Наркомпроса,

учительница первым вызывала меня, и я тараторил ответы, только слова от зубов

отскакивали. В драмкружке я играл пограничников, ловил и допрашивал шпионов,

на утренниках читал приветствия и стихи, пел в хоре. Однажды шпарил наизусть

Пушкина, подряд всё, что знал, ошеломить хотел своих сверстников, сначала они

ждали, когда собьюсь, забуду строчку, но не дождались, победа была за мной, они

стали зевать всё шире и шире, я усыпил всех. Короче говоря, в школьной иерархии я

был на верхней ступеньке, но сейчас с Лилей я всё забыл, стоял перед ней

маленький и робкий, ципа-дрипа. Помимо всего прочего, ошеломила меня зубная

щетка, я просто обмер. Лишь бы она не глянула на наш рукомойник, у нас и в

помине не было зубной щетки, хотя мы знали, конечно, зубы надо чистить по утрам

и вечерам, а нечистым трубочистам стыд и срам. Мне тринадцать лет, я в шестом

классе, а не держал в руках зубной щетки. Лопату держал, грабли, топор держал,

много кое-чего.

Вечером за столом скандал на тему, почему у нас нет зубной щетки. Мама

сразу рассердилась, какая-то девчонка сказала, а он уже тарарам устраивает. Отец

заметил, что дедушка наш, Михаил Матвеевич, ему в обед сто лет, зубами может

полено разгрызть, а почему? Никогда никакими щётками зубы себе не портил. «Я

могу дать тебе, чем Гнедка чистим», – утешил отец.

Я начал обличать своих отсталых родителей, для лошади у вас есть щётка, и не

одна, а для человека нет. Отец посмеивался, мама сердилась. Условились, все же, с

получки купим зубную щётку. Одну на всех. Валя напомнила, нужен ещё и зубной

порошок, а мама сразу, сколько он будет стоить? Изба не достроена, каждая копейка

на счету, а вам подавай щётки да порошки, ишь, какие господа. Тогда я выложил

главный козырь. В школе санитарная дружина проверяет руки, уши и зубы. А для

мамы школа важнее церкви, главнее Ленина, Сталина и всех сил земных и

небесных.

Первого апреля мне исполнилось четырнадцать лет. Я подвёл итоги жизни без

радости. Шутка сказать, сколько прожито, и всё понапрасну. Детство кончилось, а

моё большое, очень большое Я никак себя не выразило. Можно со скрипом вписать

мне в актив учёбу, но этого мало для настоящего советского отрока. Я вообще сам

себе не нравлюсь, сколько у меня недостатков, и нет никаких надежд на любовь

Лили Власовой. Я её буду любить всегда, а она – только оборачиваться. Если не

надоест. В свой день рождения я составил программу на ближайший год. Во-

первых, совершить героический поступок, кого-то спасти, если будет пожар, авария,

в школе потолок рухнет, всеми силами к этому стремиться, а затем любой ценой

добиться внимания Лили. Наконец, последнее. Я не должен так трепетать перед

ней, хватит уже, мне четырнадцать лет. Предки в моём возрасте ходили на мамонта,

племя своё защищали копьями, дротиками и палицами, а что я?..

Она принесла «Дикую собаку Динго», повесть ей очень