6

Для начала – ремень в брюках лорда. Вручив caro нож, я неспеша расстегнула ремень, сложила его пополам и огладила лорда по груди. Честно говоря, я ожидала очередной «бешеной суки», но дождалась лишь на миг прикрытых глаз и едва слышного шипения сквозь сжатые губы. Вот так фиг разберешься, от злости или от чего другого. Может, лорду так нравится, как caro вырисовывает холодные узоры на его спине? Вряд ли узоры кровью, все же caro слишком эстет и не любит портить роскошный материал…

Еще раз проведя сложенным ремнем по груди и животу лорда, послушав его неровное дыхание и полюбовавшись яростными взглядами, я повесила ремень ему же на плечо и напомнила caro:

– Сначала он мой.

Caro глянул на меня туманным взглядом, но отдал нож и, прежде чем вернуться в партер, потерся щекой о плечо лорда и ущипнул его за сосок. Сильно, так что лорд опять зашипел, а сосок покраснел.

Лорду явно хотелось высказаться на тему больных ублюдков, но он почему-то сдержался. Неужели стойкий оловянный солдатик решил объявить нам бойкот? Ой, зря! Потому что мне нравится, как он ругается. И как стонет. Даже не знаю, что больше.

Я повторила за caro, только сначала зубами, а потом – языком, нежно. Лорд дрогнул, но не издал ни звука, зараза этакая. Ну и ладно, мы только начали!

Следующий узор на его теле рисовала уже я – лезвием плашмя, спиралями вокруг сосков, змейкой по груди и по животу, остановив лезвие строго над поясом его брюк. Лорд замер, почти не дыша и глядя куда-то поверх моей головы. Если бы брюки не топорщились, я бы, может, и поверила, что ему все равно. Но… плохо у мужчин с конспирацией, очень плохо.

– Ну что, красавчик, продолжим мерлезонский балет, или ты созрел позаботиться о синих китах? Гринпис ждет, – напомнила я о цели нашего милого развлечения, аккуратно срезая золотистые волоски ниже его пупка.

– И вы меня отпустите? – Вот даже не знаю, чего в его голосе было больше, сарказма или тщательно скрытого разочарования.

– Ну… – я надрезала пояс его брюк, совсем легко царапнув при этом кожу.

Лорд замер, не дыша, и лишь когда я отодвинула лезвие, вдохнул.

– Миллион баксов, и ты прямо сейчас перестанешь баловаться с острыми предметами.

– Ну… не годится, – подняв взгляд от выпуклости, которую так и хотелось погладить ножиком, я улыбнулась ему в лицо. – Миллиона китам не хватит. К тому же, я не наигралась. Ты мне нравишься, красавчик. У тебя изумительно гладкая кожа. Сделаем тату? – Место для тату, в подвздошье, я обозначила невесомым уколом лезвия.

– Плохая идея, – по его груди сползла капелька пота, но вот голос не дрогнул.

– Ты забыл о манерах, красавчик. Я недовольна, – продолжая смотреть ему в глаза, я чуть сильнее надавила лезвием и нежно-нежно улыбнулась.

– Мадонна, – выдавил лорд, раздувая ноздри, но не решаясь даже толком вздохнуть.

– Ай-ай, совсем невежливо, а еще лорд! – Я провела лезвием вниз, не касаясь кожи, лишь делая надрез на ткани.

– Прошу прощения, мадонна, – смесь страха и ярости в его тоне была сладкой, как лучшая травка. И такой же улетной.

– Итак, возвращаясь к нашим китам. Пятнадцать миллионов, и ты сохранишь самое ценное.

– Ты не посмеешь, – опять рычание.

– Ну что ты за упрямый идиот, а? – Я покачала головой и сделала еще один надрез на его брюках. – Разве не знаешь, что с психами спорить опасно? Тем более, когда у психов в руках острые ножики. Я же не выпущу тебя, пока не получу всего, что хочу.

– Бешеная сучка… – выдохнул он, но тут же исправился, едва почувствовал лезвие на внутренней стороне бедра, прямо у яичек: – Мадонна… убери нож, пожалуйста.

– Хм… мне нравится, как ты просишь. Еще разок?

– Пожалуйста, мадонна, – повторил лорд. – Убери нож, и поговорим, как разумные люди.

– Не вижу тут ни одного разумного человека, – я нежно провела ножом снизу вверх, распоров, наконец, пояс его брюк. – Упс. Что-то упало, – я проводила взглядом некогда дорогущие штаны от «Бриони», сейчас жалкой кучкой валяющиеся вокруг стоп лорда.

– Твою мать! Прекрати сейчас же! – я бы поверила, что он всерьез, если бы не дрожь в голосе и стояк в трусах. Пока еще не упавших, но это ненадолго.

– Нехороший красавчик, – покачала головой я. – Никакого смирения. Ты же добрый католик… или злой протестант? Короче, не по-христиански ты себя ведешь. Придется тебя наказать.

– Два миллиона… мадонна, – добавил он, встретив мой ласковый взгляд.

– Иудей, – с сожалением вздохнула я. – Простите, милорд, я не хотела оскорблять ваших религиозных чувств.

– Черт, – он прикрыл глаза, когда я оттянула лезвием резинку его боксеров. – Если ты меня убьешь, то не получишь ни гроша.

– Какая досада. Синие киты этого не переживут. Или переживут? – Я задумчиво повела ножом вниз, разрезая плотный трикотаж.

– Маньячка психованная. Тебе лечиться надо.

– Надо, ага, – я довела лезвие до конца, по правому бедру. Крупный, ровный и великолепно торчащий строго вверх член вырвался на свободу, а боксеры упали. – Ты неправильный иудей, надо сделать тебе обрезание.

– Тебе светит электрический стул, детка.

– Он не светит, он греет. У тебя плохо с физикой, красавчик, – я наконец приласкала его член, разумеется, лезвием плашмя.

Лорд задохнулся и замер, прикрыв глаза.

– Пожалуйста, – на этот раз тон куда больше подходил для просьбы. Хрипловатый такой, проникновенный. – Убери нож, прошу тебя, мадонна.

– Не-а, – я повторила ласку, любуясь напряженным прессом. Вот они, кубики! Все восемь штук, как на подбор. И остальные мышцы очень красиво проступают, хоть рисуй его. – Ты очень красивый, ты же знаешь, самонадеянный ублюдок?

– Да, мадонна.

Я тихонько и, подозреваю, немного безумно рассмеялась. Безумно – потому что до меня наконец дошло: отступать уже некуда, придется довести дело до конца. Даже если я сейчас отпущу сукина сына с извинениями, не простит. Слишком он сейчас обнажен. Не телом, нет. Он показал мне свой страх, и не только страх. А такого сукины лорды не прощают.