— Самое необходимое для тебя сейчас, Алексей, это актив, — говорил Ключарев. — Но в выборе кадров

не только на мнение других полагайся: как, мол, да что? — а имей собственный взгляд. Присматривайся к

человеку незаметно, почаще беседуй с ним по разным вопросам, словно невзначай совета попроси, да самому и

поручи это дело. И только тогда, когда составишь собственное мнение, иди совещаться с правлением. Пусть

они, между прочим, тоже поймут с самого начала, что тебя на легком слове не проведешь, что дело ты свое

понимаешь.

Ключареву хотелось курить, но Шура отправляла мужчин на крыльцо, а Федору Адриановичу было

жалко даже ненадолго покидать домашнее тепло: за день он устал, иззябся…

Засовывая “Беломор” поглубже в карман, он со смешанным ощущением одобрения и легкой зависти

поглядывал на чету Любиковых: жена Ключарева была женщиной совсем другого склада! У Шуры же то, что

она покойна и счастлива, выражалось самым правильным образом: в постоянном, неугасающем бодром

оживлении. Она не ворчала даже в шутку, не вздыхала ревниво и не смотрела на мужа размякшими, покорными

глазами. Хорошая уверенность, что она получила заслуженное, что иначе и быть не должно у людей, освещала

все ее существо ровным внутренним светом.

Рядом с ней Алексей тоже не казался уже тем увальнем, которого встречал, бывало, Ключарев в Городке.

Взгляд у него был смышленый, и лицо исполнено умной, живой игры. Сейчас Ключарев не мог бы

сказать ему, как давеча: “Сдаешься, гвардеец, отступаешь?”.

Любиков не отступал. Скорее, он намечал экспозицию боя, вдумываясь в каждое слово секретаря

райкома, и то ощущение упрямого азарта, словно по душе пробежал тревожный ветерок будущего, которое так

хорошо было знакомо и самому Ключареву, уже охватывало его…

На следующее утро Скуловец пришел рано, долго шептался о чем-то за дверями с бабкой Меланьей, и

было слышно, как хрустели, отвалившись от его сапог, утренние непрочные льдинки.

— На свиноферму поедем, товарищ секретарь? — мимоходом спросил он, заглядывая в дверь.

— А ты думаешь, я забыл?

— Нет, просто по пути, — схитрил Скуловец.

Возле свинарника было пусто и тихо.

Несколько поросят лениво бродили по обочине дороги; там, на солнечных бугорках, уже проклевывалась

свежая травка… Но прелести первоначальной весны сейчас не особенно радовали обоих.

— Что ж, проверим Любикова, его разворотливость, — пробормотал Ключарев, отводя глаза в сторону.

Дождевик он оставил у Любиковых, на нем сегодня был полувоенный френч с заштопанными локтями, картуз

низко надвинут на лоб.

Скуловец понимал, что больше всего секретаря мучает сейчас другое: неужели его слова остались без

ответа? Прохору Ивановичу становилось тоже и обидно и тревожно за него.

Они шли медленно, с тяжелым сердцем, и вдруг Скуловец негромко позвал:

— Адрианыч!

В узком окне торчала мочальная кисть.

Оба остановились как по команде, смотря друг на друга, снова перевели взгляд на эту мокрую, с

капающей известкой кисть и беззвучно захохотали.

В свинарнике им в нос шибанул едкий запах хлорки.

В тех же резиновых сапогах и досадливо сдвинутой с потного лба кепке Гречка прилаживал доску к

последнему загончику. В руках у Софрона Прики жужжала пила-ножовка, и сыпались тонкой струей сухие,

чистые, как ноябрьский снежок, опилки.

Увидав секретаря райкома, никто работы не прервал, только все обернулись и посмотрели на него с

нескрываемым торжеством: “Слово наше — олово!”

— Девчатки, какие же вы красавицы! — искренне восхитился Ключарев, глядя на девушек,

запорошенных по самые ресницы известковой пылью. Дышать ему стало легко, запах хлорки уже не мешал. —

Только, сдается, стало вас чуть поменьше?

Вчерашняя знакомка, сияя из-под платка все теми же изумленными глазами, пренебрежительно

шмыгнула детским облупленным носиком:

— Так одна ж ушла!

И все подхватили с жестким насмешливым хохотом:

— Здоровье на печи беречь!

— Хуже не сбережет. Как гриб-поганку, червь заест от безделья!

— Понятно! — Ключарев оглядывался, заражаясь их бодрой деловитостью. — Кровельщик был?

— Был. Сегодня гонту привезет.

— Ну вот, это уже другой разговор. А еще что вам надо?

— Много чего надо, товарищ секретарь!

I I I . П О Д О Р О Г А М

1

Может быть, кто и думает, глядя издали, что районная жизнь — это стоячая вода под береговыми

ракитами. Но ведь даже в самой тихой воде есть своя быстрина!

Припекает полуденное солнце, ленивые комары забрались в кусты, ближе к сыроватым корням; гладка,

спокойна поверхность, словно дремлет река, только со дна бьют невидные родники. И, расталкивая упругими

струями сонную воду, уже блещут серебряными кольцами малые и большие водовороты…

На следующее утро после того, как Женя приехала с Пинчуком в Глубынь-Городок, она отправилась в

райком отмечать командировку.

Без труда отыскала одноэтажный дом под железной крышей. Показали ей и дверь кабинета первого

секретаря. Но попала она туда не в добрую минуту: Ключарев брался за картуз. Он был сердит и насуплен.

Только что Федор Адрианович осмотрел поля кукурузы в Братичах, из сорока гектаров больше десяти почти

погибли, растения выглядели такими слабенькими и хилыми, что больно становилось на них смотреть. Надо

было немедленно пропалывать. Разыскивая Любикова, чтобы посоветовать ему это, Ключарев зашел в

правление колхоза. Большая комната с тяжелым канцелярским шкафом и ведром солоноватой колодезной воды в

углу была уставлена столами. Они стояли впритык, и за ними, уткнувшись в линованные книги, сидело шестеро

женщин. В красном углу, у окна, колдовал над счетами единственный мужчина, заросший седоватой щетинкой и

в очках.

— Товарищ бухгалтер, это вы возглавляете весь этот бюрократизм?

— Я, — отозвался тот сокрушенно.

— Раз, два, три, — считал Ключарев. — А если повесить на вашу контору замок и записку: “Все ушли на

прополку кукурузы?” Ведь спасать ее надо!

— А что? — Бухгалтер вдруг бодро приподнялся. — Я с удовольствием, хоть сейчас.

Женщины примолкли, нагнули головы.

— Пусть нам отведут участок, добавят еще школьников, отпускников…

— Значит, договорились? — сказал секретарь. — Завтра с утра в поле? А если кому надо в контору, пусть

идут на кукурузу; там вы, Дементий Иванович, как бригадир прополочной бригады, сначала дадите задание,

сотку, а потом уж печать поставите.

В районный центр Ключарев завернул только за главным агрономом МТС и сейчас же отправился

дальше.

— Надолго уехал секретарь райкома? — спросила Женя, когда “победа”, вильнув бензиновым хвостиком,

скрылась. — Мало сидит в райцентре, говорите? Ну что ж, спасибо.

И, конечно, ей захотелось упрямо дождаться Ключарева, именно Ключарева, а не Пинчука, с которым она

была, казалось, так хорошо уже знакома.

Бывает иногда так: человек только подумал о чем-нибудь, а оно уже сбылось, словно подслушали его

желание. Только сбывается-то все шиворот-навыворот!

Днем позже, едва Женя встала и вышла умываться на травяном дворе гостиницы из медного блескучего

рукомойника, у ворот уже засигналила машина, и в калитку вошел Ключарев. Она узнала его сразу, только он

показался ей на этот раз гораздо моложе, хотя с лица его не сходило вчерашнее насупленное выражение, словно

он как лег, так и встал с ним.

— Хотите ехать со мной в Большаны? — спросил он еще от ворот. — А то у нас тут не всегда есть

транспорт подходящий.

— Сейчас? — Женя растерянно мокрыми руками тронула домашний сарафанчик, который уже года три

служил ей вместо халата.

— Ничего, у нас по-простому, — сказал Ключарев с плохо скрытой иронией. — Только предупреждаю,