восхождения от абстрактного к конкретному есть способ, при помощи

которого мышление воспроизводит духовно конкретное. Стало быть,

последовательность категорий выражает последовательность ступеней

процесса познания, а также воспроизведение исторического процесса

развития мысли и предмета.

VII.

Если отвлечься от указанных нами основных недостатков

гегелевской логики, то мы должны признать, что в общем гегелевское

построение надо считать правильным и с материалистической точки

зрения. Этим мы вовсе не хотим сказать, что все категории у Гегеля

стоят незыблемо на должном месте, что никакие передвижки их

абсолютно недопустимы. Нам важно только подчеркнуть, что основные

линии в гегелевской логике намечены правильно. Мы здесь не

касаемся еще целого ряда вопросов, в которых мы расходимся с

Гегелем. Нами даже не затронут вопрос о связи между системой и

методом, о переходе категорий друг в друга и пр. Все это потребовало бы

слишком много места. Что касается, в частности, вопроса о переходах

категорий друг в друга, то их искусственность и надуманность

объясняются прежде всего тем, что Гегель имеет дело с чисто логическим

процессом, при котором категории, как логические сущности,

переходят друг в друга. Естественно, что в этих переходах, более чем где бы

то ни было, чувствуется влияние системы на метод. Категории

переходить друг в друга вообще не могут. У Гегеля категории, в

качестве законов мышления, носят вообще априорный характер и

действительно навязываются природе и истории. Но, с другой стороны, надо

понять, что категории даже у Гегеля на самом деле выведены из

действительности. Здесь мы опять–таки имеем ту мистификацию, о

которой говорят Маркс и Энгельс. Но мы, материалисты, должны

сознательно выводить законы диалектики из действительной природы и

истории. Для Гегеля природа и история являются прикладной

логикой. Для материалиста дело обстоит иначе: категорий являются

абстракциями, идеальными выражениями реальных отношений; Но

раз эти законы, или категории, выведены, открыты и установлены, то

они, естественно, применяются в дальнейшем как орудие

исследования. Закон превращения энергии, например, будучи раз открыт в

самой природе, впоследствии применяется к различным областям;

LVI

он становится предпосылкой научного исследования. Вовсе не

требуется каждый раз заново открывать этот закон. Это обстоятельство

и заставляет многих полагать, будто законы диалектики представляют

собою априорную конструкцию, — схему, которая якобы

навязывается мышлением природе. Ни о каком априоризме здесь речи

быть не может. Все законы выведены из действительности. Но

будучи раз выведены или открыты, они становятся прочным

достоянием теоретического мышления и превращаются уже в орудие

исследования.

Итак, на место саморазвития идеи мы ставим саморазвитие

материального мира, на место логических переходов мы ставим реальные

переходы в процессе развития. У Гегеля мы имеем, несмотря на

искусственность переходов категорий друг в друга и на идеалистический

характер всей его логики, абстрактную теорию диалектики, которая

в общем все же выражает — пусть в мистифицированной форме —

реальный процесс развития.

Энгельс сводит всю диалектику к трем основным законам. Отсюда

отнюдь не следует, будто Энгельс отвергает все вторичные законы

диалектики, как они формулированы Гегелем. Достаточно

проанализировать «Капитал» Маркса, чтобы убедиться в том, что мы здесь

имеем все основные законы диалектики в применении к политической

экономии. Энгельс лишь резюмирует содержание гегелевской

диалектики в трех основных законах: закон перехода количества в качество,

и обратно; закон взаимного проникновения противоположностей и

закон отрицания отрицания. «Все эти три закона, —говорит Энгельс, —

были развиты Гегелем на его идеалистический манер как простые

законы мышления: первый в первой части «Логики» — в учении

о бытии, второй занимает всю вторую и наиболее значительную

часть его «Логики», учение о сущности, наконец третий фигурирует

в качестве основного закона при построении всей системы. Ошибка

заключается в том, что законы эти не выведены из природы и

истории, а навязаны последним как законы мышления. Отсюда

вытекает вся вымученная и часто ужасная конструкция: мир — хочет

ли он того или нет — должен согласоваться с логической

системой, которая сама является лишь продуктом определенной ступени

развития человеческого мышления. Если мы перевернем это

отношение, то все принимает очень простой вид, и диалектические

законы, кажущиеся в идеалистической философии крайне

таинственными, немедленно становятся простыми и ясными. Впрочем, —

спешит прибавить Энгельс, — тот, кто хоть немного знаком с

Гегелем, знает, что Гегель приводит сотни раз из естествознания и

истории поразительнейшие примеры в подтверждение диалектических

законов» *).

Таким образом, Энгельс, критикуя идеалистическую основу

гегелевской логики, признает вместе с тем общую ее структуру

правильной, сводя сущность первой части «Логики», трактующей о бытии, к

закону перехода количества в качество и качества в количество, со

всеми относящимися сюда «вторичными» категориями. Содержание

учения о сущности Энгельс совершенно правильно сводит к основному

закону взаимного проникновения противоположностей, причем суть

диалектики Энгельс видит именно в учении о сущности. Закон

отрицания отрицания проходит, собственно, через всю «Логику» как один из

наиболее всеобъемлющих и широко действующих законов.

VIII.

Мы лишены возможности дать более или менее полный обзор

гегелевой логики; мы не намерены также заниматься здесь

материалистической ее критикой и интерпретацией. Единственное, что мы

считаем нужным сделать, — это высказать ряд критических замечаний

относительно гегелевского построения в целом. Вдаваться же в

подробности представляется нам совершенно невозможным, ибо это

потребовало бы слишком много места.

Нами выше было уже подчеркнуто, что гегелевская логика носит

по существу априорный и идеалистический характер. Развертывание

категорий совершается чисто логическим путем. Это развертывание

есть не что иное, как процесс саморазвития идеи, которая

раскрывает свои определения в определенной логической

последовательности. Одно понятие идеи, вследствие своей односторонности и

ограниченности, само переходит в другое понятие, которое, в свою очередь,

оказывается противоречивым и вынужденным, в силу этогоi перейти

в другое понятие и т. д. Таким образом, понятие берется как реальная

сущность, которая якобы движется и развивается. На самом же деле,

такая постановка вопроса не выдерживает критики. Понятия сами

по себе не переходят и не могут переходить друг в друга. Только

мыслящий субъект имеет дело с понятиями, поэтому и переход друг

*) Энгельс^ Диалектика природы, стр. 221

LVIII

в друга, их поступательное движение есть работа нашей мысли; это

мы заставляем их переходить друг в друга и вообще двигаться,

развиваться, развертываться; мы фактически имеем дело с процессом нашей

мысли, с развитием наших логических понятий при помощи нашей

мыслящей способности, но приписываем этот ход развития мысли

объективной действительности, гипостазируя его и превращая его

в реальный процесс. Это и есть та мистификация, о которой говорит

К. Маркс.

Поэтому логика Гегеля по самому существу своему построена

неправильно; она действительно стоит на голове, рассматривая