1

- Джон Милле, ты герой!

Одноместный кэб, украшенный потемневшим от старости гербом, выплясывал на кочках и выбоинах. Джон Милле сидел на жестком сиденье позади завернутого в звериную шкуру, патлатого кучера. Любовался пейзажем.

- Ты герой, Джон Милле! – повторил всадник, ехавший верхом на породистом караковом жеребце рядом с экипажем. Это был красивый, плечистый юноша лет двадцати-двадцати двух в плаще и шерстяном берете на темных, вьющихся волосах. – Ты достоин лучшей награды!

- Что во мне героического, Бойс, не скажешь? – Джон подпрыгнул на очередной кочке и мучительно сморщился. На втором часу путешествия по горной дороге его отбитый зад вопиял и молил о пощаде.

- Ты спас меня от смерти, приехав во время, – проникновенно сообщил всадник, сдерживая своего горячего коня, который все норовил пуститься галопом, но вынужден был тащиться рядом с еле ползущей повозкой, – день-два, и я бы благополучно преставился со скуки среди всех этих холмов и долин. Ты глянь, красотища, аж зубы сводит!

Джон послушно огляделся. Всадник не лгал.

Гордые горы, обступившие путь, теснили друг друга гранитными плечами. Над ними рокотало небо. Ветер, пахнущий близким морем, чесал косматые вихры вереска. Из-за склонов холмов выплывали обширные поляны, на них паслись стада высокогорных шотландских коров. Животные, жуя, провожали погромыхивающий экипаж враждебными взглядами из-под спутанных челок.

- Волшебные виды, – подтвердил Джон, – мне кажется, я попал в балладу о Макбете. Все жду, когда из тумана возникнут три ведьмы и начнут предрекать мне будущее. Однако ты упомянул награду, друг. Чем ты собрался наградить меня за приезд?

- Ты забыл, какой завтра день, Банко? – ощерился всадник.

- Первое мая, что с того? Почему ты скалишься, как сатана? Задумал проказу?

- Поверить не могу, ты забыл, что завтра Бельтайн! Ты, сказочник, грезящий о ведьмах, духах и водяных! Друг чертенят и товарищ нечисти, кум призраков, гномий собутыльник, чародей кистей и красок! Забыл, что завтра самый волшебный день в году после Самайна? Праздник кельтского божка Белена, который вызовет с того света орды веселых мертвецов! Завтра у Круга Друидов, что в тридцати минутах езды от моего дома, будет шабаш, Милле. Я отведу тебя туда. Ты попадешь в сказку, в самое пекло!

«Первое мая, – подумал Милле, вслушиваясь в болтовню друга, – надо же, мы не виделись три месяца, а кажется – вчера расстались».

Лайонел Бойс был единственным другом Джона, они вместе учились в Королевской Академии художеств в Лондоне, вместе жили, вместе познавали секреты живописи. Два лучших ученика, одинаково одаренных, но при этом совершенно разных. Один спокойный и рассудительный, второй – настоящий сорванец.

В феврале Бойс уехал домой в Шотландию. В родовое поместье Тэнес Дочарн, расположенное в Шотландском нагорье недалеко от городка Каррбридж, его вызвали семейные обстоятельства. Из этого самого поместья Бойс едва не направился прямиком на кладбище.

- Как тебе моя идея с шабашем, Милле? Готов к приключению?

- Я-то готов. Лишь бы ты не начал умирать.

- С умиранием покончено, Джон. Я здоров как бык. Хотя не скрою, было худо. Я горел в аду, харкал слизью две недели. Мой грум подтвердит. Подтверди, Норри.

Возница буркнул что-то по-гэльски.

Болотная лихорадка, свирепствующая по весне в здешних верещатниках, больше чем на месяц уложила Бойса в постель. Мать Бойса писала Милле, когда ее мятущийся в горячке сын был не в состоянии держать перо, что рассчитывать на лучшее они пока не смеют. Слава небесам, молодой организм победил недуг. Бойс выбрался из постели худой, трясущийся от слабости, обескровленный. Но быстро набрался сил и принялся страдать от избытка энергии и скуки.

Стоило ему заикнуться о визите Милле в Шотландию, как Джон покидал вещи в чемодан и уже через день трясся в дилижансе, идущем до Каррбриджа. Он здорово соскучился по другу, по его задору, которого остро не хватало в чопорной атмосфере Лондона.

- Расскажи мне про Лондон, Милле!

- Лондон стоит, Бойс. Все по-старому.

- А Братство? Как с ним обстоят дела?

- Я каждую неделю слал тебе письма в твою глушь, Бойс. Описывал последние события. Излагал последние новости. Со щепетильностью отпетой сплетницы перемывал косточки нашим общим знакомым. Не говори мне сейчас, что я делал это напрасно. Ты читал мои письма, Бойс?

- Я ими зачитывался!

- Значит ты в курсе дел Братства. Ты на редкость осведомленный человек для вашей дикой местности.

Бойс весело рассмеялся.

Год прошел с тех пор как на одной из лондонских выставок они познакомились с двумя юными художниками, друзьями, вроде них самих. После вечера возлияний и споров выяснили, что нашли единомышленников, мечтателей, готовых воевать, менять стереотипы, творить по собственному замыслу в обход академизма, как творили Рафаэль, Перуджино, Фра Анжелико. Так в Лондоне родилось и теперь ожидало их готовое к действиям молодое прерафаэлитское братство.

«Сотни, тысячи путей перед нами, – подумал Милле, плотнее обматываясь шарфом и разглядывая заплетенную в косички гриву коренастой пони, медленно, но верно влекущей кэб вверх по пригорку, – горизонт бесконечен, сил – в избытке. Сколько всего мы сможем сделать вместе, Россетти, Хант, я, Бойс. Сколько всего изменим…»

- Знаешь, здесь у нас верят – человек, которого ты встретишь в Бельтайн, изменит твою жизнь навсегда, – проговорил Бойс, вырывая Милле из раздумий.

- Неужто?

- Да. Смотри, Милле, как бы тебя не окрутила хорошенькая селяночка, чтобы из художника превратить в добропорядочного фермера.

- А сам ты кого опасаешься? Темпераментной колдуньи верхом на метле?

- Я, – синие глаза Бойса блеснули озорством, – как раз ничего не имел бы против темпераментной колдуньи. Смотри, мы почти приехали. Вон мой дом, Милле.

Повозка подползала к обширной подошве холма. К вершине по одному из склонов вбегала дорога. Там, кутаясь в прохладных высотах, стояло поместье Тэнес Дочарн.

Приезд Милле отмечался с помпой. Родители Бойса распорядились накрыть обильный стол в готической зале с мраморными полами и гобеленами на стенах, отапливаемой аж тремя каминами, устроили нечто вроде пира на старый манер.

- Мы безмерно рады вашему приезду, Джон, – обезоруживающе улыбнулась мать Бойса.

Джон церемонно склонился над своей тарелкой, стараясь скрыть смущение. Он знал миссис МакГрей заочно, по письмам, которые она писала ему в период болезни Бойса. Но и представить себе не мог, что эта женщина, пишущая изысканным почерком, настолько хороша собой. Девичий стан, грустные глаза глубокого сине-зеленого оттенка, все еще свежая, белая кожа. Сын перенял ее аристократическую красоту, статью пойдя в мощного отца.

- Задержусь ровно на столько, чтобы не надоесть вам, миледи.

- О, ну тогда вам придется поселиться у нас!

- Простите меня, миледи, но я не мыслю жизни без Лондона.

По рассказам друга Джон знал, что леди Элеонора вышла замуж в восемнадцать лет, когда ее избраннику, лорду МакГрею, было почти сорок. На момент второго брака шотландец много лет вдовствовал, был почти разорен. Он имел сына от первого брака, но тот пропал без вести в юном возрасте, не вернулся домой с охоты. Когда это случилось, лорд был уже женат на Элеоноре, общему сыну супругов Лайонелу было около пяти лет.

За счет богатого приданного, которое принесла с собой Элеонора, происходившая из купеческой семьи, не аристократичной, зато очень богатой, МакГрей поправил дела поместья. Отец и сын боготворили свою счастливую звезду в лице жены и матери. Сам Бойс, не желая злить отца, ненавидящего занятий сына живописью, в качестве творческого псевдонима пользовался непретенциозной на его взгляд фамилией бабушки со стороны матери. Хотя по происхождению он был МакГреем.

- Надеюсь, до свадьбы вы задержитесь, Джон? Она планируется на июль, осталось всего каких-то два месяца. За это время Лондон не сгорит и не рухнет, – изящной ручкой леди МакГрей сделала служанке знак, чтобы та собрала тарелки и начинала подавать десерт.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: